чучело

Хёджон до того странный. В жизни не сделает, когда просто «надо», если не «хочется». Однажды он просто улегся на скамейку под готовым начать облетать красновато-желтым кленом, и уснул. В том смысле, что это было двойное свидание и все такое, они довольно неплохо проводили время, всем казалось, что весело, всем казалось, что Хёджону весело тоже. А он вдруг утомился, захотел спать, и все тут. В целом, он ничего. Хоть и с натяжечкой, но ничего, правда. На него просто находит, систематически и бесперебойно, но все же с перерывами. Проблема, пожалуй, только в том, что он никогда не предупреждает, ни намеком, ни словом, хотя мог бы, если честно. Иногда его завороты, конечно, исключительно приятны, по крайней мере, для некоторых. Хёна-нуна, кажется, абсолютно искренне любит все его закидоны и странности, и чем они невероятнее, тем лучше её настроение. А если что-то особенно интересное произошло не в её присутствии - и обидеться может. В основном, на Хвитэка. Хёджон, не смотря на тысячи слоёв своего домашнего полубезумия, в глубине души, очень ей за это благодарен, потому что притворяться слишком утомительно и скучно. Не так, чтобы его самого очень уж беспокоило чужое мнение о себе, но вот Хвитэк переживает из-за подобной ерунды, и ему комфортнее, если прямо вот сейчас в ближайшем окружении никто не смотрит на Хёджона как на ненормального психа. Если вы думали, что самое нежное, что есть в мире, это «котики» и «зайчики», или, к примеру, «любимый», «солнышко» и «детка», то вы немного ошибаетесь. - Господи, - вздыхает Хвитэк, входя в квартиру и заставая Хёджона за традиционным овервотчем. - Что с тобой случилось, чучело? Вопреки обыкновению, Хёджон, который Прекрасное Создание еси, тут же сворачивает окно с обожаемой игрой, и снимает наушники. - Привет, Тэки. Если честно, Хёджон умеет улыбаться так, что у Хвитэка всякий раз сердце прихватывает, как у впечатлительной школьницы: как-то невыносимо мягко, а к к у р а т н о и трепетно, чуть прикрыв глаза и приподняв подбородок, словно на лицо светит теплое южное солнце. Хвитэку так нравится быть его южным солнцем. Может даже, больше всего на свете нравится. - Что случилось? - Хвитэк повторяет вопрос и взглядом указывает на коленку, художественно залепленную добрым десятком разномастных пластырей. - Грохнулся, - все с той же невыносимо нежной улыбкой, с которой никакие Моны Лизы не сравнятся, говорит Хёджон и тянет руки, мол, иди ко мне. Сам, конечно, не пойдёт, просто потому что ему в голову такие вещи не приходят, как правило. - Сильно? Хёджон немного молчит, потом мелко сглатывает и осторожно кивает. - Больно было? - спрашивает Хвитэк, сочувственно, как с малышом, заломив брови. - Больно, - кивает Хёджон, когда Хвитэк садится на корточки у компьютерного кресла, и осматривает эклектически заклеенную коленку, и мягко гладит над пластырями. Хёджон совершенно не умеет нервничать, да и устаёт от этого ужасно, поэтому, как только подкатывает мельчайшее волнение, он тут же пытается себя успокоить. Сейчас вот он, хоть и тенью, переживает недавнюю боль, и, в большей мере, обиду на эту боль, а это ощущения не из приятных. Поэтому он медленно поднимает руку запястьем к уху, и ритмично дергает кистью несколько раз, чтобы два крохотных бубенчика на серебристом браслете приветливо звякали. Этот звук успокаивает его лучше всего на свете, поэтому пришлось сделать браслет. - Я даже заревел, - признается Хёджон, успокоившись и опять улыбаясь. - Но потом полечил, и все прошло. Хвитэк вздыхает и осторожно качает головой. - Как ты полечил, чучело? - Наклеил пластырь. - А промыть? А намазать антисептиком? - Забыл, - Хёджон просто пожимает плечами и нетерпеливо тянет руки снова. - Ох, горе. Сейчас я все сделаю. Они примерно одного роста, и, может, внешне не сильно отличаются комплекцией, но на деле Хёджон весит как кошка или маленький щенок, поэтому Хвитэк всегда легко берет его на руки, держит ладонями под тощей попой, и иногда просто ходит по квартире так. Это на самом деле здорово, а ещё, успокаивает, почти так же хорошо, как перезвон бубенчиков. - Сейчас щипать будет. - Угу. С этим тоже не поймешь и не угадаешь - иногда он пищит, как раненная мышь от любой мелочи, а иногда может спокойно вытерпеть прием у стоматолога без наркоза. Вот сейчас он, например, совершенно спокойно терпит, пока Хвитэк, тихо ворча себе под нос, отдирает уже присохшие к внушительной ссадине пластыри, пока обрабатывает её и снова заклеивает, только в этот раз аккуратно. А поранился, и ревел. - Все, - говорит Хвитэк, придирчиво оглядев плоды своей работы. Хёджон осматривает свою коленку очень внимательно, медленно отдирает один пластырь, желтый с синими динозаврами, и наклеивает его поперек остальных, после чего остается совершенно доволен происходящим. - Как ты умудрился грохнуться? - Хвитэк идет к холодильнику, потому что поесть не мешало бы им обоим. Хёджон отвечает коротким «мяу», и, наверное, это верх ненормальности, ведь нормальные люди не мяукают ни с того, ни с сего, но это же Прекрасное Создание, он не такой, как все. - Ну, - говорит Прекрасное, устраиваясь на разделочном столе и опять любуясь пластырями. - Я хотел достать плошку, чтобы пересадить мои эхеверии, ту плошку, что стоят наверху. А табуретка не очень хорошо стояла, и я на ней тоже плохо стоял. Хвитэк представляет себе это эпическое падение. - Хорошо, что не убился, чучело. - Это потому что я ненормальный псих. Хёджон говорит это очень спокойно, ровненько так, словно бы ему и дела нет, и Хвитэк поспешно выдыхает, решив, что, кажется, все это просто пустые слова. Впрочем, не переспросить он не может. - С чего ты... - Они все так говорят, - вдруг говорит Хёджон, и улыбается, как блаженный святой, мягко прикрыв глаза. - Я все знаю, Тэк, я знаю, о чем они говорят т е б е. Хвитэка передергивает отвратительными ледяными мурашками по спине, когда он смотрит на Прекрасное своё Создание, улыбающееся так. - Что я безумный. Ненормальный псих. Что ты связался с каким-то уродом, бедняжка. Хёджон выглядит таким безмятежным и спокойным, и можно было бы представить, что все хорошо, но он, со святой этой улыбкой, медленно-медленно поднимает руку и, отрывисто, чеканно звенит браслетом на запястье у самого уха. Долго-долго, много раз. - Ты никакой не урод, чучелко, - говорит Хвитэк, спохватившись, бросает все и идет обнять, погладить по кругленькой щеке, поцеловать осторожно в висок. - Ты просто Прекрасное Создание, Хё, ты просто волшебный. И мне никто ничего не говорит, а если и говорит, плевать мне. Хвитэку ужасно не по себе, он понятия не имеет, что произошло, на что Хёджон наткнулся, что сделал такие выводы, но бубенчики звенят, всё звенят. - Хё... - Плохой из тебя врун. Хвитэк накрывает тоненькое запястье своей ладонью, и мягко сжимает, заставляя браслет замолчать. - Плохой, - соглашается он, - поэтому и не вру. Очень сильно кажется, что странному этому мальчику сейчас д е й с т в и т е л ь н о очень грустно. Так грустно, что от какого-то непривычного, нового сострадания тошнотворно колет в груди. - «Вот бы мне какого-нибудь попроще. Чтобы не говорили за спиной, чтобы не краснеть за него. И чтобы расчёсывался». - Хёджон все еще улыбается, и лучше бы он на самом деле плакал, а не притворялся. Впрочем, он, конечно, не притворяется и так, просто он странный. - Ты же часто так думаешь, Тэки. - Ни разу. Никогда я не думал так. Разве что, о волосах, самую малость. - Он тихо неуверенно смеется, стараясь разбавить атмосферу, разрядить немножечко. Выходит, конечно, скверно. Хёджон забирает свою руку из теплых ласковых пальцев, и вдруг смотрит почти обычным, совсем не своим взглядом. - Я не буду бренчать. - Просто не волнуйся. И вообще, Хё, ну с чего ты все это взял? Кто-то обидел тебя? Какие-то глупые сплетни до тебя донесли? Давай просто не будем обращать... - Если ты уйдешь от меня, я пойму. Звучит все это совсем паршиво. Совсем паршиво, особенно, от того, что вот этим будничным, «нормальным» тоном. - В том магазине объявление висит на дверях, - говорит Хвитэк и опять пытается улыбнуться, - что завтра новые цветы привезут. Я куплю тебе парочку после работы. И плошки для них. Хочешь? - Я же действительно какой-то не правильный, - жалобно говорит Прекрасное Создание и заламывает светлые брови. - Это они все не такие, - Хвитэк почти сердится, и хочется просто узнать, кто и ч т о ляпнул, чтобы довести человека до такого. - Да, признаю, хорошо, ты действительно не нормальный. Псих, если тебе угодно... - Чучело. - Лучшее в мире Чучело. Чучелко. И я... я тебя... Хёджон так смотрит, как кроха на фургон с мороженым: в наивном и всепоглощающем ожидании чего-то прекрасного, наверное даже целого чуда. Всё дело в том, что у Хвитэка в голове что-то немножечко не так, и он не умеет, никак не может говорить про любовь. Он может сказать «Я хочу тебя», может сказать «я убью за тебя», «я купил тебе новый цветок в горшке», «мне нравятся твои белые волосы», «боже, какие у тебя щечки!», и ещё, конечно «чучело», и все это о любви, и означает любовь, но самого этого слова Хвитэк не умеет говорить. Вечно краснеет, заикается и принимается целовать, потому что так легче. Но сейчас, кажется, не тот момент, когда нужно думать о себе. Хвитэк выдыхает медленно, набирает полную грудь воздуха, и смотрит прямо в глаза, очень серьезно и честно смотрит в глаза, когда говорит тихо и почти не запинаясь: - Люблю тебя. Я. Да, я люблю, тебя. Таким, какой ты есть, будь ты хоть трижды сумасшедшим. И плевать мне, кто что говорит. Убил бы, да ты же не скажешь, кто тебя обидел. Хвитэк очень старается сказать побольше после признания, он ужасно смущён, и, вообще-то, это первый раз за все три года. Просто обычно Хёджон все понимает и так, безо всяких конкретных слов, но сейчас без слов никак нельзя было. - Правда? - Хёджон теперь улыбается опять, и кажется что так же, но сейчас он словно светится, а пару минут назад был как дождь. - Правда, любишь? - М. Хвитэк просто снова берет на руки, целует в шею, скулу, в висок. - Правда. - Ты забыл «Чучело». Это моё любимое слово. Хвитэк улыбается в вечно лохматые выжженные волосы. - Правда, чучело. - Хорошо, - тут же успокаивается Хёджон, - тогда хорошо. Потому что я тебя тоже. Чучельное сердце у меня. Как тебе? Наверное, так себе, зато, только для тебя. И ты голодный, давай я что-нибудь сделаю? Готовит Хёджон примерно так же странно, как делает все остальное, но в этом и есть его непередаваемая прелесть. К тому же, если ты на самом деле голоден, какая разница, что есть? А бубенчики всё не звенят, не звенят, не звенят. OWARI