в сердце моря.

Море, пляж, лето. У Юнги всё заебись, просто последние полбутылки пива, кажется, были откровенно лишние. Он валяется в хрен знает каком, но откровенно неживом состоянии на буйке, что разделяет территорию, где стоит притормозить особо экстремальным любителям поплавать, и открытое море. Как он там оказался — тоже хрен знает. Но сейчас типа ночь, его перед «добровольным» заплывом стошнило раза два и крики с берега — абсолютно не его дело. Он отделается разве что нефиговым таким похмельем. Чёртов Пак Чимин и ещё четыре 'друга', согласившиеся поддержать затею первого про «тот, кого первого стошнит — до буйка и обратно». Ну и Мин тоже хорош, конечно, не контролировал сколько пьёт, хотя все по стопочке вместе выпивали, разбавляя веселье пивом. Вот пиво, кажется, и было лишним для него. В глазах откровенная муть, а желудок уже намекает, что «сейчас ты без внутренностей останешься, пацан». Юнги больно ударяется головой об одну из стенок буйка. Теперь у него болит голова ещё и от этого, но трезвости это никак не прибавляет, что разочаровывает только сильнее. Утром он определенно пожалеет, что связался со всеми этими тараканами, которые сейчас на берегу рвут глотки, надеясь дозваться до парня, но единственное, что он может сейчас из себя выдавить — хриплый выдох. Хорошо хоть кеды с носками умудрился снять, иначе плыть было бы труднее. Пятки приятно холодит морская вода, а джинсы от ветра и воды начинают неприятно липнуть. Заболеет ещё. — У-у-у, вот это состояние. Ты живой вообще? — слышится до скрежета зубов неприятный голос парня. — Высоковато звучишь для пьяного меня, либо тише говори, либо ниже, — отмахивается Юнги, даже не задумываясь о том, кто его спросил. Впрочем, галлюцинации в пьяном состоянии никто не исключал, а сейчас он один, никто не застебёт. Самым ужасным было бы унижение на эту тему от кого-либо. — Живой, значит, — довольно повторяет всё ещё такой же противный голос. После тихого «ой», парень, если судить всё-таки по голосу, добавляет: — Как тебя… зовут? — на этот раз голос звучит приятно, хрипловато. Какие послушные и комфортные галлюцинации. — Для тебя Мин Юнги, — твёрдо отвечает парень, болтая ногами в воде. По источнику звука — парень устроился у него между ног, в воде. — Эй, пацан, тебе там не холодно? — Да нет, нормально. Кстати, зачётная тусовка, по тебе видно, — усмехается всё ещё незнакомый парень. Голос мягкий, обволакивающий, усыпляющий. По выдоху понятно, что он улыбается. — Эй, не спи, замёрзнешь. А потом умрёшь. Тут акулы есть. Попытка смотивировать Юнги проваливается с треском, потому что ему откровенно без разницы, кто тут плавает, кто замерзает. У него всё ещё кружится от алкоголя голова, лицо неприятно стягивает засыхающая соль и ему вообще-то жарковато. Пиво, пиво, вишнёвое пиво он больше не пьет, это какая-то отборная дрянь. Ну или нормально, если не смешивать его с текилой. Стоит за такое сочетание убить либо Чимина, либо Тэхёна, которым стало скучно. Стаканчик адской смеси от рыжих педиков с медицинского. Он определенно не этого требовал от жизни, когда поступал на, сука, фармацевта. Не одногруппники, которые какого-то лешего его друзья, а чудища. Тусовка, конечно, весёлая собралась. Он не сомневался, что они какие-то на голову прибитые, но определенно не ожидал, что у этого плюшки Чимина парень в сексшопе работает, потому что подставы на тему воды со 'вкусовой' смазкой не ждал. — Ты живой вообще ещё? Тебе помочь до берега добраться? — не унимается парень, от которого Мин отмахивается ногой, задевая его отчего-то скользкую кожу на рёбрах. Брови сдвигаются к переносице, образовывая две складки между. Слишком уж реалистично для пьяной иллюзии и слишком бредово одновременно. — Ладно, я понял… То, что почувствовал Юнги своей ногой — волнует, но совсем немного. Парень, находящийся совсем близко, как-то нервно дёргается от этого прикосновения. Мало ли, пугливый, оправдывает себя Мин, думая лишь о том, что, если честно, ему откровенно лень двигать языком. Но он ощутимо понимает, что его тянут за ноги вниз, в воду, а после стукают по шее. Прикольно, конечно, без сомнений; он теряет сознание мгновенно, ощущая лишь на щеке мокрые волосы незнакомого парня. Голос в голове предпочитает дремать, а не отвечать на вопросы о том, стоило ли с этой галлюцинацией общаться, стоит ли о чем-то его просить. Юнги не понимает, что происходит, а в голове отпечатывается мысль и идея о том, что это можно загладить обычным объяснением — сон. Да, он просто набухался с друзьями, проблевался, пошел на пляж, по пьяни залез в воду, а восле отрубился. Иначе как объяснить всё то, что с ним произошло? Утреннее похмелье после тусовки с друзьями заслуживает каждый, кто хотя бы раз прогуливал пары, как говорил какой-то преподаватель, имя которого не вспомнить уже, как и предмет, который он вел. Юнги сейчас определенно с ним согласен, потому что это — самое лучшее наказание для прогульщиков. В виски будто гвозди забивают, желудок болит, адский сушняк, память о прошедшем вечере — подбрасывает разве что выборочные картинки. И то не все, а где-то до возвращения на берег. Хотя как он мотался до буйка и обратно — голова вспомнить не позволяет, зато разговор не пойми с кем — запросто. Утро после бурной ночи не подразумевало проснуться на пляже от того, что небольшая волна накрывает с головой, ещё и в нос солёная вода попадает. Мин чертыхается, пытается встать, но руки откровенно не держат. Рядом валяется ещё парочка ребят, с которыми он, кажется, на пляж и пришел. — Проснулись, блять, улыбнулись… — хрипит, кажется, Хосок, находящийся ближе всех к Юнги. Они просто молча лежат ещё минуту, две, пять, десять, и тупо пялятся друг на друга. Причем не как «соперники за суперклассного парня», как выразился вчера Чимин, и не как «любовники», если память точно воспроизводит слова Тэхёна. Они смотрят как коллеги по одной проблеме — голова трещит после ночи. — Пиздец… Чё вчера было?.. — выдавливает из себя Мин настолько хриплым голосом, будто снег под ногами хрустит, да и только. Он так ещё не напивался, он себе вообще клянётся, что больше так пить никогда не будет. И в такой компании. В ответ старший получает нечленораздельное мычание. Видимо, ответа он не получит ещё часа четыре, пока у всех будет отходняк, включая и его. Найдя в себе силы, Юнги всё-таки поднимается, на четвереньках проползая по мокрому песку и падая на него щекой. Через минуту, которая тянется вечную вечность, его поднимают чьи-то крепкие руки. Определенно не полудохлый Хосок и не, видать, дохлый Чимин, что лежит на своём парне, посапывая. Да что б этот Чимин страдал из-за самого сильного похмелья у них у всех. Парню настолько лень открывать глаза, что он просто устраивается поудобнее в чужих руках. Как-то ему уже пофиг, кто его куда несёт, лишь бы таблетку от головной боли дали. Просыпается Юнги в таком же омерзительное состоянии, только уже днём. И не на песке из-за солёной воды в нос, а на кровати из-за чьей-то холодной руки на лбу. Во рту сухо ровно так же, как в полдень в пустыне. Мин сонно сжимает руки в кулаки, стараясь хоть как-то размять затёкшее тело. — Что, проснулся? — забавный женский голос. Забавный, усмехается Юнги, отмечая, что подумал об этом случайно. Ну точно, там же не только тусовка парней с меда была. Они после второй стопки пошли в клуб, где познакомились с девочками. Приоткрыв глаза, парень видит рыжие прямые волосы и миленькие ямочки, появившиеся из-за улыбки Лисы. Если Юнги не ошибается, то она представилась именно так, но быть может все что угодно, если вспомнить остаток ночных бредней. — Угу, — сухо выдавил из себя Мин. И сухо не из-за отсутствия эмоций от присутствия девушки (хотя сейчас разницы никакой), а из-за адского сушняка, который преследовал его с раннего утра ещё. Девушка же понимающе улыбается, протягивая Юнги стакан воды и две таблетки от головной боли, потому что одна вряд ли поможет. Уж кто-кто, а Лалиса помнит, как парень заливал в себя выпивку, будто сбегая от окружающей атмосферы. И она не следила за ним, просто Мин постоянно попадался на глаза. — Спасибо, — Юнги слабо улыбнулся, приподнявшись на локтях и выпив предложенное лекарство. Честное слово, он на этих пьянках крест ставит. — Кстати, где я? И как тут оказался? — Что, совсем не помнишь? — усмехается девушка, на что получает недоумение в глазах собеседника. — Тебя рыжий красавчик принес, который ночью больше тебя вылакал. Ты дома у вас, он попросил меня присмотреть за тобой. «Чимин? И как он вообще в состоянии был? Да быть не может, он же хиляк. А вот Тэхёно… Ладно, понятно, это был Тэхён», — вздыхает Мин, прикрывая глаза. Он не ожидал, что кто-то из этих обдолбышей будет в состоянии даже стакан с водой поднять без чужой помощи. Таблетки подействовали через десять минут затянутой тишины. Лиса предложила Мину ещё вздремнуть, оставила свой номер на всякий случай и ушла. Просто ушла. Сна не было ни в одном глазу. В голове никак не связанный между собой комок мыслей. Самым простым было сегодня, конечно, отоспаться, а после спуститься, найти друзей, оценить масштаб бедствия, так сказать, но голова уже не болела и работала плюс-минус трезво. Вчерашний случай около буйка теряет всю красочность и необыкновенность момента. Всё, что произошло вчера, мозг самостоятельно оправдывает, да и у Юнги нет привычки рефлексировать на подобные темы. И всё-таки он засыпает, просто прикрыв глаза, сказав самому себе, что это «на пару минут, не больше». Так проходит третий день, четвертый, неделя. Юнги с непониманием приходить к морю, ходит по берегу, по волнорезу, полностью состоящего из камней, наваленных друг на друга, покрытых водорослями. Ничего. Каждый вечер, ближе к полуночи, он находится на песке. Никого он больше не видел. Возможно, стоило скинуть всю эту ситуацию на дурацкую пьянку, отвлечься уже на внимательное и близкое нахождение девушки, той самой, которая утром ему таблетку дала. В голове Мина каша. Он внутри осознает, что хочет найти этому видению оправдание, такое, чтобы оно не было равно «напился, братан». День до отъезда, очередной ящик выпивки, Чимин на коленях Хосока и Тэхён, что отчего-то мнет бедра Юнги. Тот теряется, встряхивает головой, берет бутылку пива и уходит. Тэхён сразу же переключается на разговор с кем-то из парней, оставляя чужие бедра без внимания. Мин, не снимая кеды и носки, заходит в воду по колено. И смотрит на море, туда, где волны отчего-то затихают, а что-то похожее на рыбу приближается к берегу. «Уйти сейчас — придумать тот случай», — уверяет себя парень, упорно не двигаясь с места, хотя страх, вещь иррациональная изначально, дёргает внутри струны, которые должны оставаться нетронутыми. Он думает, что совсем кукухой поехал, когда в нескольких метрах от себя видит паренька. Его серебристые волосы, если их можно так назвать, отражают свет луны, а хвост, что чешуйками поблескивает приближенным к белому… Он не знает, какие стоит подобрать цвета, чтобы это описать, какие слова, чтобы здраво объяснить увиденное. Когда существо, похожее на человека, подплывает, Юнги становится легче разглядеть чешуйчатую кожу на руках, где виднеются маленькие плавники. Он отшатывается в воде, когда рука «парня» поднимается, а на губах появляется понимающая улыбка. Это понимание пугает только больше, потому что сам факт того, что Мин не первый подобное видит — осознание. Парнишка неловко перебирает своими невероятными пальцами чешуйки около локтя. Это… Очаровательно. Юнги бы никогда не подумал, что обычное игнорирование Тэхёна приведет к тому, что он снова видит что-то странное. В прошлый раз было наоборот. Внутренний страх будто точит ногти о рёбра, заставляя чувствовать фантомную боль в легких и желудке, будто внутри кустарник, нет, целый сад разных цветов. Дышать становится трудно, когда он улыбается, будто сияя. Мин всю жизнь видел эти дурацкие сравнения, смотрел на романтику между знакомыми, людьми из внешнего мира, персонажами книг, а сейчас… Он, черт возьми, правда растерян, напуган и возможно совсем капельку очарован. Потому что это нечеловеческая красота и нечеловеческая улыбка. — Знаешь… — начинает парень, накручивая уже прядку на указательный палец, смотря куда-то в ноги собеседнику. Голос все такой же игривый, как и в прошлый раз. — Это ты, — на одном дыхании говорит Юнги, хрипло, но уверенно, теряясь от этого еще больше, потому что этот бред не может вот так просто уложиться в его голове. Стоит ли просто поверить, что он достаточно пьяный, отдаться ситуации? — Да, это ты. — О, так ты помнишь, — радостно воскликнул парнишка, хлопая в ладоши. — Прости, я все еще не знаю твоего имени. Виноватая улыбка, из-за которой Юнги готов вгрызться себе в костяшки. Его попросил представиться… Что это вообще? Русалка? Точнее русал. Уже интересно, чем его тогда поили на этой последней вечеринке, как они выразились. И неважно, что Юнги уже говорил ему свое имя, ещё тогда. — Мин Юнги. — Так ты кореец, это хорошо, — к чему хорошо Юнги не понимает, каким образом идет знание про корейца — тоже. Он ничего не понимает и просто делает шаг вперед. — Я тоже. Сын Форкиса, племянник Ахелоя. Можешь называть Гуком, — «Не думаю, что это надолго». Волнение подбирается к сердцу, обхватывая его своими костлявыми пальцами, когда рука нового знакомого ложится на щеку Юнги. Он не знает, что именно делает, почему делает. Сердце бьется как сумасшедшее, когда Гук шепчет ему на ухо «Расслабься, это последний раз», и Юнги боится, что они видятся последний раз, потому что это как-то… Тоской съедает. И непонятно из-за чего. Внутри все сжимается до размеров горошины, когда на щеке остается влажный поцелуй. Из-за чешуи, наверное, или… — Помнишь, когда я помог тебе добраться до берега? Давай немного поплаваем? — и берет Мина за руку, отдаляясь от берега все дальше. Ответ ему даже и не нужен, потому что Юнги идет, идет, держит его за руку и уже плывет. Куда угодно, лишь бы съедающая тоска исчезла. Когда они достигают буйков, то останавливаются. Одежда неприятно липнет к телу, собственно, как и волосы, пряди которых Гук убирает с осторожностью, смотря так нежно, что все тело сводит непонятной тревогой и болью. Он приближается так, что между их лицами остается сантиметр. Или это уже между губами. Юнги закрывает глаза, чувствуя, что это было его последней ошибкой. Он успевает вздохнуть, тут же чувствуя боль в плече, шее, спине, как что-то скользкое проникает ему под кожу. Мин пытается от этого избавиться, царапая кожу ногтями, стараясь отстранить то, что в него впилось. Когда оно отодвигается, то вместо аккуратного, милого личика видит искаженное непонятными чувствами существо. Зубы стали глыками, окровавленными, а глаза заплыли чернотой, что поблескивала только из-за луны. Маленькие ушки заострились, становясь полупрозрачными и перепончатыми, местами с проблесками-дырками. Юнги не пытается набрать в лёгкие воздух, он просто кричит так громко, из последних сил, что существо отшатывается. Боль во всем теле почти не чувствуется, он думает — адреналин, а на деле тонкие щупальца, что так и остались под кожей, высасывают всю жидкость из внутренностей. На глазах выступают слезы, и Мин плачет как может, потому что это последнее, что ему осталось. Ещё несколько бесполезных попыток вырвать из себя скользкое нечто, и темнота. Уши заливает вода, закладывая, в носу больно из-за солоноватой воды, что прямиком в лёгкие. И внутри все сжимается. От тупости самого себя, от безвыходности, от конца. Но моральная боль длится только шестьдесят секунд, как говорят многие, остальное уже актерская игра нервов. И это последнее, что остаётся в его голове. Расплывчатые пузырьки воздуха, что быстро-быстро поднимаются на поверхность, тупая боль в лёгких и чернота глаз напротив, которая сочетается с блеском чешуек хвоста.