Воздух

      Замёрзший, давным-давно уже промокший до нитки, Гэвин наконец сворачивает в сторону дома, потеряв настроение часами напролёт шататься под ливнем по окраине города и рассматривать в отражении на мокром асфальте огни фонарей, разливающиеся с каждым шагом в разные стороны, зависать взглядом на проезжающих мимо машинах, бороздящих лужи на дороге, и слушать, как градом капли дождя бьют по земле. Странная любовь к таким ебанутым прогулкам, когда льёт как из ведра, поселилась в нём, по ходу, очень давно: уже и не вспомнить когда.       Проходит несколько минут, и он добирается до своего района: в очередной раз видит в окно соседского дома словно напоказ выставленные каким-то идиотским ребёнком в ряд мягкие игрушки на подоконнике, — кажется, Гэвин давно выучил их порядок наизусть, — и не пойми какого хера едва различимая в темноте ненавистная им физиономия пластикового урода красуется возле уже его окна, давая о себе знать лишь светящимися голубым диодом и нашивками на этой убогой униформе. Нет, серьёзно: какого хера?       Гэвин секунд пять стоит столбом в серьёзных раздумьях и, нахмурив брови, не придумывает ничего лучше, кроме как продолжить путь к дому — не ночевать же на улице из-за торчащего у порога металлолома. И, на последних порах заметно ускорив шаг…       — Детектив Рид, где вы были последние два дня? До вас не получалось до…       …Залетает в дом с такой скоростью, что у самого аж в ушах свистит, и захлопывает перед носом что-то болтающего Ричарда дверь. Пиздец, как будто он только что спас свою задницу от серийного убийцы: сердцебиение глухо раздаётся в голове, от каждого тупого удара в груди тело заметно потряхивает.       Этот сраный тостер до того уёбский: даже если Гэвин не смотрит на него сейчас — а хватило всего одного случайного взгляда на это пусть и по-прежнему постное искусственное ебало, — но вот он уже словно наяву видит сквозь стену дома, как диод грёбаной машины истерически бьётся красным, как его серые глаза хмурятся, а зрачки сужаются — и как Ричард просто плавится под ливнем от закипающего в нём непонимания.       Всё-таки вкурить тупой характер Гэвина не удавалось никому — это неподвластно даже охуительно быстрым вычислительным мощностям тостера: если обычному смертному понадобится тысяча лет, чтобы выстроить правильный подход к Гэвину, то Ричарду — минимум десять, что тоже неутешительно. Ричард просто видит все эти человеческие замашки по-своему, через призму единиц и ноликов в собственных алгоритмах — и, не давая по-настоящему понять людей, это выходит ему же боком. Хотя, может, не ему одному.       Капли, падающие с насквозь пропитанной водой одежды, часто заходятся в странном ритме, ударяясь о пол и возвращая тем самым Гэвина в реальность. Он стягивает с себя тяжеленную от влаги куртку, бросая её на близ стоящую тумбу. Чувство давящего сверху груза, однако, не проходит: на нём всё ещё висят облегающие тело холодные футболка и джинсы, — зато теперь он замёрз ещё сильнее, ибо недавно снятая шмотка как-никак, но всё-таки грела.       Гэвин прошмыгивает к окошку рядом с дверью, одним махом опуская жалюзи, отчего те гулко ударяются о подоконник. Видимо, он дебил, но непокидающее чувство андроида поблизости заставило это сделать: будто бы Ричард вздумает пялиться своим излюбленным убийственным взглядом на Гэвина в окно. Хотя звучит не так уж и бредово в случае с этим андроидом… Захотелось замуровать все до единого окна в доме.

***

      Он вытягивает из завалов холодильника фисташковое мороженое, которое давным-давно купил, потому что никогда не пробовал такое, и наливает в стакан лимонад, думая, что должно получиться что-то сносное. По крайней мере, цвет у обоих продуктов одинаковый — салатовый. Помимо ебанутых прогулок во время ливня Гэвин также любит иногда нажраться не какой-то там закуской с бухлом, а всякой подростковой дрянью, словно ему снова семнадцать годиков и злые тётеньки спиртное ну никак не продадут. Настроение как раз подходящее: получить сначала переохлаждение под дождём, а после добить свой организм ледяным мороженым, — называется депрессухой.       По пути выбросив обёртку, он проходит в зал и по-детски радостно плюхается на диван. Наконец-то можно обмозговать кое-что чрезвычайно важное.       Итак. У него под дверью тусуется наверняка не первый час до жопы злой пластиковый ублюдок, или его драгоценнейший напарник Ричард RK900, которого и прибить бы давно пора, да дорогое это для кошелька Гэвина удовольствие. Или — тот самый андроид-детектив, съехавший со своей предустановленной программы поведения в какую-то непостижимую человеческому уму девиантную хуйню, побудившую его на последнем выезде оторвать сбежавшей мультиварке челюсть, переломать обе руки, вдребезги разбить тириумный насос и прочитать её память. А ещё Гэвин в тот же день опрометчиво… даже сказать, пиздец как опрометчиво пытался подстрелить его, так что такую машину для убийств он к себе точно домой пускать не собирается: у железки наверняка имеется на него зуб. Пусть сидит у его двери хоть месяц, но Гэвин ещё пожить хочет.       Через несколько минут он отвлекается от своих мыслей, понимая, что мороженое с фисташками — херня, а запивать его газировкой — ещё бо́льшая херня. И через ещё некоторое время вырубается.

***

      С утра Гэвин какого-то чёрта спохватился ни свет ни заря, обнаружив свою тушу на всё том же диване, и провтыкал так перед экраном смартфона целый час, лишь тогда вспомнив, что нормальные люди после пробуждения обычно завтракают.       Что ж, назло то ли себе, то ли начальству, то ли ещё кому — он правда заболел: глотку распирает, кажется, огромной глыбой льда, оседая тупой болью в дыхательных путях. Теперь слышно щекочущий горло глухой хрип, который сопровождает каждый вдох и выдох, а наводняющая тело слабость, растекаясь по рукам и ногам, делая их ватными, не даёт о себе забыть ни на секунду.       Гэвина по пути на кухню пробирает нервный смешок: он вспоминает, что у порога, вероятно, до сих пор торчит блядский Ричард. И это, тоже вполне вероятно, он сейчас звонит в дверь. Дрогнувшее от гулкого звука тело окатывает ступором. Гэвин просто зависает, пялясь куда-то в стену, не в состоянии сдвинуться с места ни на йоту.       Через полминуты вновь раздавшийся звон возвращает в чувство.       Развернувшись, Гэвин направляется к двери, заглушая в себе вопли инстинкта самосохранения — шёпот откуда-то взявшегося нездорового любопытства оказывается громче.       — Хули ты забыл тут? Ты на работе должен быть, банка консервная, стране служить вали.       — У меня к вам тот же вопрос, детектив Рид. Позвольте войти.

***

      Андроид у Гэвина дома. «Детектив Рид должен был давно уже выйти на работу» — за этим андроид здесь. Наверное.       Где-то далеко в подсознании проносится вопрос: как он это сумасшедшее хуйло домой-то к себе пустил? Ответа не поступает, потеря связи, перезагрузите мозг.       Воздух от молчаливого напряжения, выталкивающего все до единой мысли из тяжёлой головы, становится до противного тягучим и по-липкому вязким настолько, что Гэвин вот-вот начнёт видеть потоки воздушных масс вокруг себя: ему постепенно начинает мерещиться, что их можно рассечь ножом.       Окутывая тело, кислород жгуче прорезается где-то в горле и, больно цепляясь за стенки лёгких, тяжело растекается по венам дальше, вглубь организма. В голове оглушающе громко раздаются словно тиканье часов редкие удары сердца, прожигающего дыру в груди, вновь и вновь больно ударяющегося о рёбра после мгновений затишья и неустанно гоняющего по телу насыщенную кровь, что скапливается в животе и, опаляя нутро, тянется вниз живота.       Гэвин дышит настолько медленно, что даже в угнетающе нависшей тишине не слышит собственное дыхание: будто, сам того не замечая, боится издать лишний звук в чужом присутствии. Но кажется, Ричард всё равно улавливает каждый хриплый вдох, выдох, каждый удар сердца.       Болезнь заставляет чувствовать себя странно и непривычно. Голова идёт кругом — Гэвин словно теряется в пространстве. Он приоткрывает рот от сковавшего шею удушья, невольно громко вдыхая. Тревожно оглядывается на Ричарда: не заметил ли тот. Без сомнения, заметил. Растерянные глаза встречаются с обжигающим спокойствием в чужих. В затылок словно током ударяет что-то изнутри, эхом распространившись по всей голове. Не получается отвести взгляд: льдистые радужки приковали к себе, заставляя тонуть в этих хищных, гипнотических зрачках.       От этого дыхание сбивается окончательно. Жарко, хочется выйти на улицу. Но кто-то мешает сдвинуться с места. Духота, заполонившая собой всю комнату, опьяняюще затуманивает разум.       Из окна слышно, как по мокрой после ливня дороге проносится одинокое авто, на секунду прогоняя тишину из помещения прочь.       Гэвин не выдерживает: до этого словно будучи скованным по рукам и ногам, подрывается с места и подходит к столу, над которым неподвижно возвышается Ричард. Тот не сводит с Гэвина глаз: следует внимательным взглядом за едва заметно трясущимися руками, что тянутся к стеклянному стакану и после наливают в него холодную воду. Подносят прозрачный край к губам, дрогнувшим от касания стекла.       Парящее в воздухе напряжение навязчиво закрадывается в мысли, вынуждая думать, что громкие глотки воды нарушают царящую кругом гробовую тишину, будто колышут своим шумом чужой острый слух и вот-вот разбудят спящего зверя.       — Детектив Рид. — Стакан на мгновение замирает в руке: Ричард в конце концов разрывает завесу молчания — и тут же затихает обратно. Наблюдает за реакцией, состоянием Гэвина.       — Хватит пялиться на меня, утырок, — из-за длительного затишья слова перебивает сильный хрип от скопившейся в горле мокроты. Гэвин не удивится, если Ричард ничего не разобрал.       — Вы больны. — Рука ставит, наконец, стакан с водой на место. Гэвин разворачивается полукругом, опирается руками о край столешницы и раздражённо смотрит на Ричарда:       — Вау! да ты доктор, что ли? — Эти попытки развеять обстановку сарказмом, конечно же, ни к чему не приводят, а зачем-то улыбнувшийся лишь уголками губ Ричард пугает не на шутку, но в то же время заставляет мысленно усмехнуться всей абсурдности ситуации. — В любом случае — на работу я не выйду. Сам лучше туда пиздуй. — А эти попытки спровадить из дома непрошеного гостя, конечно же, тоже абсолютно ни к чему не приводят.       — Детектив Рид. Позвольте тогда задать вопрос. — Гэвин давно ещё заметил: Ричард всегда повторял его фамилию, если собирался натворить какую-то херню. А это настораживает.       — С каких пор ты стал спрашивать разрешения открыть свою пасть, неужели поумнел наконец, м? По хуй, задавай уже.       — Вы пытались выстрелить в меня… тогда, во время преследования девианта. С какой целью?       — Тебе показалось, жестянка. — Гэвину тоже хочется задать вопрос: узнать, на кой хер Ричард прикончил того андроида. Но что-то подсказывает, что это крайне плохая идея.       Ричард надолго замолкает. Его диод ещё с начала разговора жалко бьётся жёлтым.       — Я вас раздражаю? — Огонёк полсекунды задумчиво мигает алым и обратно наливается золотом. О, этот пластиковый придурок очнулся и наконец осознал положение дел между ними двоими. С добрым, блядь, утром, Риччи! Лучше бы Гэвин не соглашался на этот расспрос.       — Ага, в точку.       — Тогда позвольте ещё вопрос, — в голосе Ричарда начинает звучать странная интонация. Он… злится? Гэвин, заинтересованный внезапно проснувшимися в тостере эмоциями, равнодушно кивает, где-то на подкорках сознания понимая, что очень даже зря он это сейчас сделал. — Зачем вы устраиваете конфликты? Это портит вашу репутацию и не несёт за собой никакого смысла — лишь мешает ходу расследований. Вы ведёте себя крайне нерационально и инфантильно, детектив Рид. Негативные эмоции рекомендуется сдерживать: в этом могут помочь расслабляющая инструментальная музыка, водные процедуры, ежедневные прогулки на свежем воздухе, домашние животные, успокаивающие травы и медицинские препараты…       Ричард говорит заметно быстрее обычного: прекратил поддерживать этот предельно невозмутимый, размеренный темп речи, что создавал раньше впечатление беспристрастной машины — кем он и должен быть. Но теперь он, кажется, пристрастен к тому, чтобы устроить пытку.       — Предлагаешь мне подсесть на какую-нибудь фармакологическую поебень? — Гэвин зачем-то перебивает и без того не слишком спокойного андроида; диод вновь вспыхивает на миг ярко-красным, возвращаясь к золотистому цвету. Где, блядь, привычный голубой кружок на этой пластиковой башке?       Он отчётливо слышит осуждение в механическом голосе, но не подаёт виду, продолжая с деланным похуизмом отклонять догадки и настойчивые советы. Класс, его сраная передовая модель-детектив и вообще пафосная механическая хуйня превращается в просто механическую истеричку-хуйню. Браво, Гэвин Рид, аплодисменты — довёл бедную машинку. Вот только не смешно это ни черта:       — Или же, детектив Рид, вам следует найти иной способ разрядки регулярно накапливаемых негативных эмоций, нежели провоцирование ваших коллег и напарника на конфликты. К примеру, жестокие видеоигры, агрессивные виды спорта, битьё подушек, посуды и прочих неодушевлённых предметов или хороший секс.       Гэвин выпадает в осадок.       Сука. Загоняет какую-то дичь — и ни один грёбаный искусственный нерв на лице не дрогнул!       — Нет… Нет-нет-нет-нет, иди на хуй… Просто исчезни отсюда, а? — Пальцы нервно постукивают по столу. Хотя Ричард ему, по идее, ничего такого не сделает — «андроиды призваны помогать человеку», — но неведомый ранее страх распирает в нижней части живота, словно прилившая туда кровь застыла и завязалась в тугой узел. Мало ли что в понимании тостеров является помощью?       Гэвин только сейчас замечает, что Ричард близко подошёл к нему. Непозволительно. Блядь. Близко. Он хочет попятиться назад. Но через четверть шага упирается задом в стол. Хочет сказать ему что-нибудь едкое, со всей силы ударить в его идеальное личико и трусливо сбежать прочь. Но тело вновь предательски поддаётся оцепенению. Он в панике лишь переводит взгляд в сторону, замечая привычный лазурный свет на виске напротив.       Жёсткие ладони оказываются на шее, прибивив к стене, и сжавшиеся на глотке пальцы заставляют вскинуть голову, вытесняя воздух из лёгких:       — Блядь!.. — выдох. Гэвин судорожно цепляется руками за чужие, впиваясь ногтями, царапается — и запястья Ричарда заливает ледяным белым, освобождая их от бледной искусственной кожи.       От удара, в затылке всё пронизывает острой болью, выбивая из реальности: оглушает звенящим гулом в ушах, беспроглядным мраком застилает широко распахнутые глаза. Большим пальцем с силой надавливают на нижнюю губу — Гэвин, противясь, зло стискивает зубы и что-то шипит; жмурится и отворачивается, случайно скидывая растрёпанные волосы себе на лоб, по которому стекают редкие капли холодного пота.       Рука на шее отстраняется, позволяя рефлексам взять верх и заставить Гэвина открыть рот, сделав два рваных вдоха, — и хватает уже легче за горло вновь; ложится на яремную вену, прощупывая бешеный, сбившийся от дикого испуга ритм сердца.       Ричард невесомо берёт Гэвина за подбородок — тот, вскинув брови, боязливо хмурится — и аккуратно поворачивает лицом к себе, холодно прикасаясь к подрагивающим губам своими. Гэвин лишь что-то сипло шикает в ответ. Потеряв терпение, Ричард грубо толкается языком в приоткрытый рот, медленно проводит по кромке зубов и, вжав всем своим весом в стену, углубляет поцелуй, возвращая вторую руку на шею.       От нехватки кислорода, от навалившегося сверху чужого тела всё тесно сдавливает в груди; в голове клубится туман — по-особенному чувствуется тупая боль, спутанная с чем-то, смутно напоминающим удовольствие, вызванным гипоксией. Мышцы живота судорожно сжимаются и тут же расслабляются в попытках организма ухватить глоток воздуха.       Капли вязкой жидкости попадают на зубы. Укус вынуждает Ричарда тут же отпрянуть и едва ослабить давление на горло. Гэвин наконец открывает налитые влагой покрасневшие глаза. Те болят от ряби — разноцветно мерцающей пелены, что заволокла весь обзор. Ничего не видно, кроме твёрдого взгляда Ричарда.       — Отъебись ты от меня, пластика кусок! — скорее уже из принципа выкрикивает Гэвин, придя в чувство и сильно дёрнувшись в его хватке. Руки в ту же секунду разжимаются, опускаясь по швам, а сам Ричард делает шаг назад. Не ожидая внезапно вернувшейся к машине покорности, Гэвин бессильно съезжает чуть вниз по стене и, более не вынужденный стоять на одних только носках из-за сковывающих ладоней, переносит вес на всю стопу.       — Как скажете, детектив Рид.       Прижавшись спиной к стене, стоя на покосившихся ногах и быстро вдыхая-выдыхая вдруг так полюбившийся воздух, весь раскрасневшийся Гэвин наконец поднимает ошарашенный взгляд на этого в край охуевшего ублюдка: в томных глазах Ричарда сверкает голодное пламя. Тот, будто насмешливо приподняв брови, задаёт немой вопрос: «Ну, что делать будете, детектив?»       В голове ураганом носятся паника и тотальное непонимание происходящего, но там по-прежнему, вот уже битый час, отсутствует хотя бы одна чётко сформулированная мысль — абсолютное ничего. Гэвин лишь знает, как на него сейчас волнами неумолимо накатывает возбуждение, будоража горячую кровь в животе и приливом снося последние остатки разума, — но он не знает, что с этим делать. Его насквозь пробирает, трясёт теперь даже не от страха, а от тупого удивления. Можно сейчас заорать как не в себя на Ричарда, который, видимо, всё-таки решил свести его в могилу, или в кои-то веки набить этой железке морду, но что-то снова останавливает. Холодные серые глаза.       Гэвин поджимает и без того онемевшую от боли губу, нервно сглатывает и безнадёжно склабится, посмотрев вниз: забегавший туда-сюда взгляд останавливается на чёрно-белом рукаве напротив.       — Чёрт… — шипит. Рваным движением хватает Ричарда за оголённое светлое запястье и, вздрогнув от жалящего пальцы холода, дёргает на себя, сзади обвивая второй рукой его шею.       Порывисто касается его бледных губ своими, утягивает в новый поцелуй, в этот раз взяв на себя инициативу; мстя, Гэвин грубо сминает его губы, касается языка и нагло облизывает гладкие дёсны и идеальные гладкие, ровные зубы, не встречая сопротивления. В голову пьяняще ударяет чувство долгожданного контроля над Ричардом, Гэвин теряет самообладание. И вновь кусается:       — Детектив Рид, прекратите. — Кусается и смешивает странный на вкус тириум со слюной. — Гэвин… — Чуть одёргивается, почувствовав, как туда добавляется что-то тёплое, отдающее металлом, и как острой болью будто от укола разражается губа, отчего он жадно притягивает Ричарда ближе, зарывается пальцами в мягких волосах на затылке, сжимая их в кулаке, когда тело пробирает током от очередного ответного укуса.       Ричард чуть отстраняется, скользнув рукой под футболку, и Гэвина на мгновение бросает в дрожь от ледяных пальцев, блуждающих по его напряжённому торсу, задевающих соски. Сбившееся дыхание срывается на глухой краткий стон, когда губы в сине-красной крови впиваются в шею, медленно тянутся вниз, оставляя беспорядочные разводы и засосы на коже — Гэвин почему-то не останавливает его. Он лишь откидывает голову назад, жмурясь от лёгкого удара затылком о стену, чувствуя, как окатывает волной стыда из-за случайно произнесённого звука, словно только что проиграл Ричарду в какой-то тупой игре: тот насмешливо улыбается, касаясь губами ключиц.       Поглаживая, к паху опускаются белые руки, крепко скованные противящимися пальцами: Гэвина на секунду пробирает непонятный ему страх, он упрямится. Ричард игнорирует это, плавно стягивая штаны вниз, и его запястья уже ни чем не удерживаются. Надавив, он касается возбуждённой плоти через влажную ткань — но резко переносит руку на внутреннюю, а затем и внешнюю часть бедёр, дразня Гэвина.       Ричард собственнически проходится ладонью по его ягодицам, пристально смотря в мутные глаза, налитые гневом от нетерпения.       — Быстрее, — Гэвин тихо рычит, прожигая взглядом в ответ, подаваясь навстречу его руке.       Ричард толкается ногой меж бёдер, заставив развести их, и придавливает к стене. Он возвращает руку, стягивая края трусов вниз, и обвивает ею затвердевший член, неспешно проводя пальцем вверх; довольно едва ухмыляется, снова вытягивая из Гэвина хриплый полустон — тот раздражённо закрывает ладонью себе рот, отводя нахмуренный взгляд в сторону.       Бесит, что Ричард сейчас это слышит. Внутри всё печёт от текущей по венам злости, она доводит до кипения.       Заводит, что Ричард сейчас это делает. Внутри всё заходится в эйфории от двигающейся в неустанно идеальном ритме руки внизу, она доводит до беспамятства.       Гэвин запутался и ничего не понимает.       Ричард взбешённо подаётся вперёд, сильнее насаживая на свою ногу, больно хватает пальцами за запястье, убирая его от измазанных кровью губ, и рывком заводит руку над головой Гэвина, прижав к стене.       — Зачем вы сдерживаетесь? — Ричард смотрит стеклянными глазами в лицо Гэвина, испуганного этим неживым голосом машины. Красный пульсирующий диод обратно наливается светло-голубым — Ричард отпускает запястье. Он медленно наклоняет голову, переводя взгляд вниз, и замершая рука, крепко сжав член у основания, вновь начинает быстро двигаться. И Гэвин больше не сдерживается.       Исступлённо вцепившись в рукав Ричарда, кладёт голову тому на плечо и сидит на его бедре уже всем весом, прислонившись губами к прохладной шее, опаляя её спутанным дыханием и раздражённым шёпотом, переходящим в гулкие стоны с ругательствами от импульсивных касаний внизу: в голове окончательно смешались ненависть к себе и удовольствие — Гэвин уже не обращает внимания, будучи на пределе. И до режущей боли в горле рычит, когда внутри словно что-то разорвалось, словно с глаз спала пелена, когда чувствуются прилившая одним резким толчком к паху горячая кровь и приятные краткие судороги, выжигающие внутри всё дотла.       Кажется, потом Ричард, положив руки на ворот футболки, лишь грубо встряхнул и придвинул его к стене, вытерев следы «лечения» салфеткой, застегнул ширинку, после чего тут же молча ушёл в спальню. Гэвин помнил его странный взгляд. Кажется, у Ричарда красивые глаза.       Гэвин стоял, боком оперевшись о стену, не в состоянии перевести дыхание. От нахлынувшей со спины слабости он глухо осел по стене на пол. В голове было пусто. До сих пор. Там плавал один только дурманящий разум туман, позволявший секундно сосредоточиться лишь на вопрошающих мыслях типа «Ха, божечки, ну и что это за хуйня сейчас такая произошла?», которые тут же испарялись прочь, не давая найти внятного ответа. Он словно бредил, не веря, что всё только что было взаправду, но тупой тяжёлой болью саднящая губа, застывшее чувство чужих пальцев и следов крови на шее крайне убедительно говорили об обратном. Да, кажется, нужно сходить в душ.       Просидев в ванной минут двадцать, Гэвин вяло вылез оттуда: все до единого утренние симптомы болезни вновь дали о себе знать, хотелось сдохнуть, но теперь он отправился бы в ад всё-таки с некоторым «приятным» осадком внутри. Его тут же дежурно встретил Ричард, держащий в одной руке кружку воды, в другой — тарелку с завтраком и какими-то двумя таблетки.       — Я нашёл у вас дома подходящее лекарство. Пожалуйста, выпейте его: так вы сможете быстрее выйти на работу. Скорее всего, уже завтра.       — …Звучит охуеть как «заманчиво». Надеюсь, ты не пытаешься меня отравить. Давай сюда, тостер.       — Вам уже лучше? — а это он спросил через час. Почему он вообще был всё ещё у Гэвина дома?       «Ха-ха, от чего именно, блядь: от дрочки с андроидом или лекарства, уёбок?»       — Да.