Ведьма

      Юри вздыхает, садясь рядом с надгробием, и смотрит на ветки деревьев. Вороны. Много ворон. Каркают беспрерывно… Интересно, о чем они говорят? Кацуки задирает голову выше, и видит гнезда. Поселились на деревьях, что растут у кладбища. И какого же так жить? Становится холоднее, из-за чего руки парня начинают дрожать. Так или иначе, перчатки он все равно не взял, из-за чего тот отряхивает ладони от земли, и сует в карманы. Наклоняется плечом на надгробную плиту, прикрывая глаза, думая о том, как бы не потерять сознание от осознания того, что произошло. Да, сейчас еще есть время на некромантию, но так оно ли нужно? Необходимо. Эта девушка ему нужна, словно воздух. Осталось лишь найти нужные травы. До завтрашнего заката есть время. Юри надеется, что успеет, поэтому коротко прощается с могилой, лишь на секунду касаясь высеченного портрета на плите, и уходит. Не оборачиваясь, и лишь карканье воронов и завывания ветра проводят его до ворот. Эта ночь выдастся бессонной.       Чердак дома брюнета так и кишит разными запахами трав, которые как-то еще не сгорели от огня факелов, что висят на стенах, и являясь единственными источниками рыжего, словно шубка лисы, висящая над дверью, света. Почему языки пламени не касались ничего другого, кроме как воздуха? Одно из самых первых заклинаний Кацуки сработало в лучшую сторону, чему брюнет очень радовался. Хотя окна на чердаке были закрыты, а сам Юри старался не выделяться, его так или иначе все еще не поймали на колдовстве. Его считали отшельником, и редко кто мог зайти к нему — побаивались, но при этом не жаловались, ибо не вредил никому.       А вот Юлю поймали. За светлые волосы, словно солнце поцеловало, за глаза зеленые, как весенняя трава, за то, что с Юри водилась, да никого к себе не подпускала кроме него и зверей разных. Увы… И не смотря на это, ведьмой она не была. Да, знала о том, что Кацуки с магией водится, знала, что могут поймать, но все равно решалась чуть ли не жить с ним. Среди людей водились слухи, что эти двое от зари до зари были вместе, а лишь поздней ночью расходились, а перед расставанием долго-долго болтали, стоя около дома Юли. Только для того, что бы момент ухода друг друга был как можно дальше от них. Но увы, расстаться пришлось из-за чертовых инквизиторов. Забрали, на самом рассвете, пока блондинка еще спала. Усыпили. Сожгли… У Юри в ушах все еще стояли крики девушки, когда ту привязывали к деревянному столбу, и сено укладывали с ветками, что бы костер жарче был. Одними губами прошептал что вернет, и скрылся в тени переулков, и лишь треск костра, крики людей и стоны невинной еще несколько метров доставали Кацуки. Кошка что у Юльки жила, сразу после смерти ее сгинула, даже к Юри не пошла. Убежала в тот же день, и след простыл. Сколько книг пролистано, сколько ритуалов изучено, сколько крови пролито, что бы найти нужное. И все же, нашлось.       Белена и болиголов, опиум и мандрагора идут в один пучок, связываются льняной ниткой ловкими пальцами, и суются во внутренний карман плаща, хорошо, что сейчас конец лета и уже становится прохладно, и многие облачаются в верхнюю одежду, уже не так трудно скрываться среди обычных людей. Свечи и книга скрываются за поясом, нож исчезает в голенище сапога, сверху же закрывается плащом. До рассвета остается около четырех часов.       Еще петухи не поют, а солнце и не думает всходить на небо, и свет дарует лишь ночное светило — Луна, со своими подданными-звездами, освещая извилистую тропинку к кладбищу. Юри сворачивает к самому концу кладбища, к угловой могилке — Юля просила захоронить ее здесь, рядом с матерью, что при родах умерла, слишком тяжело далось. Девочка выжила, да только умерла так, что даже восемнадцати не было. Каменная плита как раз освещается небесным светилом, и лучи падают на высеченный портрет блондинки. Невольно печаль отражается в глазах брюнета, но это только на секунду. Не стоит медлить. Травы расходятся на пять пучков, в каждом одинаковое количество всех трав. Разложить вокруг могилы, поджечь лишь двумя словами и в воздух взвились причудливые завитки дыма, из-за чего невольно глаза слезятся, но парочка новых слов убирает и такое мучение. Юри зажигает пять свечей от трав, ставит на плиту сверху четыре и одну перед самой могилой, и прикрывая глаза начинает быстро и, кажется, неразборчиво для других, шептать заклятие, полностью концентрируясь на цели. Слышится скрип, и земля постепенно исчезает, а гроб, что был закопан лишь на метр, ломается. Без громких звуков, без криков бледные руки девушки тянут мужчину к себе, цепляясь за шею, но тот рывком вытягивает ее из деревянной коробки, и прижимает к себе. Кажется, все успешно, если бы что-то шерстяное внезапно не коснулось его щеки, а внизу не мелькнул светлый и пушистый хвост. — Ду-ра-чок, — по слогам произносит Юля, отстраняется, но так, что бы не смахнуть свечу и травы в могилу, прямо на остатки гроба. — Перепутал буквально пару слов и я теперь еще и мистическое существо. Кацуки не может сначала поверить. Потом верит. И тихо смеется, замечая, что кошка Юльки уже сидит у нее же на плече. — Я надеюсь, что ты меня не убьешь за это, — нежно шепчет на ухо, и прижимает блондинку к себе. — Разрешишь закрепить? Без твоего разрешения нельзя. — Естественно, закрепляй… От зари до… — Круглые сутки. Шепот двоих разбивает тишину, слово в слово, Юри — заученно, Юля — повторяя все, что он скажет. Свечи догорают буквально за несколько минут, воском заливают травы, из-за чего потухают и те, и дым растворяется в воздухе. Надгробие рушится, заваливая могилу и остатки досок, а земля возвращается на место, после чего из-за заклинания Кацуки исчезают все вещи для ритуала. Раны на ладонях немного горят, но пара не обращает на это внимания, давая крови соединиться. Вот и солнце начинает всходить, из-за чего где-то еле слышно кричащего первого петуха. — Идем? — Юля поправляет волосы и встает с земли. — Идем, — брюнет встает вслед за девушкой, и укрывает плащом, заставляя ее надеть и капюшон, что бы ушей не было видно. Никто так и не увидел, как двое уходят с кладбища.