Эй, паршивая овечка, есть ли у тебя душа? Нет, сэр, кстати, а что такое «мораль»?
Когда приходит время для справедливого правосудия, вместе с ним приходит липкий страх, обнимая со спины и нашёптывая все грешки, коих, о, поверьте, собралось на несколько лет в аду точно. Кому-то удаётся отделаться выговорами и угрозой казни, но хуже всего тем, кого так же называют предателем, но венчая при этом как лидера всей этой затеи. Телеграфист ожидает чего угодно. Прогулка на эшафот, тюрьма, что? В ответ лишь гулкая тишина и ожидание, которое не делает лучше, а лишь больше разжигает уверенность в плачевных исходных. Из-за верёвок руками шевелить почти невозможно: затянуты так туго, что кончики пальцев покалывает из-за плохой циркуляции крови. Стоять на коленях холодно и мокро. Каменные подвалы не отличаются особой уютностью. Сложившаяся ситуация непривычная для понимания. Она пугает, словно всё сделано так, чтобы сломать сначала изнутри, а после, весьма очевидно, физически. Моральная пытка за все те грязные делишки, успевшие воплотиться в жизнь. Это срабатывает, потому как появляется навязчивая мысль, что лучше быть сразу убитым, нежели пасть жертвой собственного животного страха перед неизбежным. И раз уж внутреннее здоровье дало трещину, время уродовать тело. Данное предположение подтверждается, когда двое из обслуги замка грубо оттягивая за волосы, заставляют запрокинуть голову назад. Железный ретрактор грубой спайки насильно вставляют между зубов, задевая необрезанными краями прутьев дёсны, тут же начинающие кровоточить. Телеграфист морщится от холода металла и неприятных ощущений, на долю секунды забыв о своём положении из-за некоторой внезапности. Осознание невозможности закрыть рот, рисует в голове картинку, как кто-то целенаправленно и методично выбивает обычным молотком зубы, каждый по-отдельности. Сначала верхние, потом нижние. Нанося чуть хаотичные и, возможно, немного неточные удары, сопровождающиеся, с каждым разом всё большей опьянённостью хрипами и жалкими попытками вырваться. Он будет задыхаться, плакать, но это никого уже не остановит. Никто больше не поверит в его слёзы. Реальность предстаёт в немного иной ипостаси. В темноте помещения звонко ударяются друг о друга металл и в свете немногочисленных свечей появляется Алебард. В его руках опасно блестят красивые ножницы с узором на дужках. Они намекающе щёлкают несколько раз, пока звучит приказ одному из подчинённых достать зубчатые щипцы. Через пару мгновений ими грубо вытягивают изо рта язык Телеграфиста. И в эту секунду картинка складывается окончательно. Сердце замирает, чтобы почти сразу начать биться сильнее, заставляя пульсировать в висках внезапную боль, усиленную паникой. Лучше бы его сразу убили. Мужчина видит отчаяние вперемешку с пробирающим ужасом в чужих глазах. Ровно то, чего Алебард ожидал. И можно было бы растянуть собственное удовольствие, нарочито медленно смыкая лезвия на податливой плоти, заставляя как можно острее прочувствовать боль, однако, подобное было уже за гранью адекватной жестокости. Потому было всего одно движение. Резкое, точное, расчётливое. Стены подвала отражают громкий крик, переходящий в нечто нечленораздельное. Больно ощущать связанные руки. Больно проглатывать собственную кровь, которая стекает вниз по горлу и её невозможно выплюнуть. Просто невыносимо больно. Ничего нельзя сделать, кроме как давиться собственным мычанием и слезами. Алебард мрачной тенью возвышается над Телеграфистом, чей вид, почему-то, греет душу, отдаваясь несколько садистским удовольствием где-то в глубине души. — Это послужит тебе хорошим уроком. И я очень надеюсь, что твои глаза всё ещё нужны тебе, — с тенью улыбки, но пугающе холодным, для всего произошедшего, тоном произносит Первый министр, вытирая руки. Лишать кого-то языка — грязная работа, между прочим. Ножницы бережно переданы слугам, видимо, чтобы очистить металл от крови. Ретрактор вынимают с куда большей осторожностью, как будто не вовремя опомнившись, в попытках загладить свою вину за чрезмерную грубость. Но очевидно, что всем всё равно на чувства предателя Зонтопии. Это исключительная показушность. — А теперь развяжите и отведите его в госпиталь, — звучит последний приказ, прежде чем Алебард пропадает во мраке и слышится противный скрип двери.Когда ты кому-то по нотам жизнь ломаешь, Будь смелым и помни, что надо улыбаться. И если не плачет уже, то всё нормально — Увидит, запомнит и будет улыбаться.