Ночью, в городской тишине

Падающий снег вгонял его в тоску. Кончилась пора красных листьев, яблочных пирогов и дождливых вечеров. С каждым разом, когда он слышал что-то об осени, ловил себя на мысли, что думает о Валесе. Все это он считал неправильным, против системы и выходящим за рамки, но всякий раз с наслаждением и приятным чувством в груди стискивал паренька в объятьях, забывая обо всем. Севериан курил, кашлял и снова курил. Выходил на крыльцо или садился на подоконник — и вытаскивал сигарету из пачки. Иногда он мог позволить себе затянуться при остальных, но не при Валесе. Почему-то сигареты ассоциировались с ним, дурная привычка, то, что обычно под запретом, но тебя все тянет и тянет к этому. С каждым днем он чувствовал себя более уставшим, чаще кашлял при курении, да и в целом изменился. Более бледный, из-за чего сильнее выделялись мешки под глазами и темные волосы, похудевший, будто болен. А он действительно болен. Как оказалось, не только Валессием. Цинга. Достаточно, чтобы всерьез подумать о себе и своем здоровье. Выровнять уровень витаминов он никак не мог, постоянно срывался и уходил в город, где, от безысходности, напивался до безобразия. Он не мог забыть сухость в горле от одной из первых затяжек, от которой невольно начинаешь кашлять. Его привлекало все, что было похоже на сигарету или дикое пойло. По вечерам, когда он уходил из дома в город, было интересно глотнуть что-нибудь абсурдное, вроде водки с вином, а потом, по приходу домой, блевать всю ночь. Уже месяц Севериан занимается самоистязанием. Он сам вогнал себя в пучину отчаяния, проходя через это безумие в одного. Он не смог сказать Валесу о своем диагнозе. — Что с тобой не так? — Валессий как-то незаметно оказался в дверях, обняв себя за плечи и с грустью смотря на то, как мучился у унитаза его парень. Он очень волновался за него, потому Валес поломал все свертки с табаком, которые нашел. Парень был уверен, что свихнется на почве этого молчания. — Леся… Севериан умылся, встал с колен и прижал своего любимого к груди, утыкаясь носом в рыжие волосы, лежащие беспорядочно, но так привычно. Он заявился в два ночи, пьяный и пахнущий сигаретами, скинул ботинки, плащ, и засел в ванной. Блевал, иногда пил воду и снова блевал. Валессию понадобилось очень много сил, чтобы не закатить истерику, и уложил парня спать. Сам он так и не заснул в ту ночь, к слову. Вздрагивал, когда Сева ворочался или кашлял, убирал волосы с его лица и… Тихо плакал. Уже больше месяца Севериан не такой, как раньше, не веселится и какой-то другой. Будто его подменили, на другого, более молчаливого. Валес пытался терпеть это, терпел в себя и плакал от безысходности. Сползал по стене и заходился в рыданиях, обнимая себя за плечи и дрожа, иногда затыкая себе рот и вслушиваясь в тишину. Он не мог сказать своему парню о своих переживаниях и утыкался в подушку, пытаясь успокоиться самому. Валессий не смыкал глаз, пока не придет Сева. Он был вымотан, устал от всего этого и решил узнать, что же не так. — Лесечка… Цинга, — Севериан обнимал его тело и очень четко ощутил, как тот дрогнул. Обвил шею парня руками. Придвинул к себе. — П-почему ты не сказал мне? — голос Валеса балансировал между рыданиями и спокойствием. Уткнувшись носом в шею любимому, он прижался к нему и всхлипнул. — Я думал, что ты будешь очень волноваться и нервничать, а я так не хочу, чтобы ты страдал. — Сева… Я и так волнуюсь и нервничаю, больше, ч-чем ты мог представи-ить, — парень перешел на всхлипы и даже не заметил, что вместе с Северианом полетел на пол. Они сидели на полу и прижимались друг к другу, Сева от режущего чувства вины, а Валес от всего и сразу. Он провалялся так не меньше получаса, а потом еще успокаивался. Они так и заснули, обнимая и прижимаясь друг к другу. Где-то в четыре утра полил дождь. Севериан склонил голову набок, а Валессий спал у него на плече. Они еще долго не могли отойти друг от друга, пытались наверстать то, что не делали на протяжении этого месяца, следовали курсу лечения и постоянно обнимались. Сева еще раз понял, что Валес привычка. Не дурная, а с запахом корицы и яблок.