Немного о странных аналогиях и участях пассивов.

Когда в рабочие будни начинает казаться, что проще повеситься на ебанутом галстуке-бабочке — необходимой части их офисной униформы, — вскрыться острыми стрелками на брюках их пожилого главбуха Раисы Николавны, утопиться в чёрном кофе начальника, его кружке с идиотским «Big Boss» на керамическом боку, или перемолоться к чертям в механической точилке для карандашей, главное — вовремя уловить звоночек, что нужно срочно брать выходные. Антону осточертело быть офисным примитивным организмом. Мама говорила, будет строить бизнес, а тут строительством собственного дела не то что не пахнет — не веет. Зря только преподы в институте его мурыжили, менеджмент совершенно не его. Антону бы со стендапами выступать по городам, шутки шутить, с людьми общаться. В офисе же по собственной воле он заводит разговор только с Женей — это дохлая декоративная пальма, ютящаяся в пыльном углу у окна, потому что на подоконник не помещается, пока остальная зелень стоит на окне и, в общем-то, живёт припеваючи. И что-то Шастуну подсказывает, что его нездоровое желание общаться с Евгенией вызвано сердобольным сочувствием к судьбе, удивительно схожей с его. Но когда темы иссякают даже при разговоре с ней, а себя Антон застаёт за задумчивым поглаживанием пыльных листьев, то решает, что хватит с него этого насилия, поэтому галопом бежит к боссу за парочкой выходных. У кабинета его встречает симпатичная секретарша Илья — двадцатипятилетний бородатый мужик, ростом почти с Шастуна. Антона в который раз передёргивает, и в голову снова закрадывается мысль о том, что либо босс выбирал себе референта по собственному образу и подобию, либо при приёме на работу перепутал анкеты милой и нежной Юленьки-Светочки-Аллочки и медведеподобного телохранителя президента Ильи Андреевича. На удивление, обойдясь без испепеляющего тебя на месте взгляда секретаря (видимо, тот тоже заметил его пассивно-агрессивный настрой в последнее время), Антон проплыл мимо стойки Макарова, приветливо кивнув ему, и, особо не церемонясь (перед смертью ведь не надышишься), со стуком вошёл в кабинет босса. В кожаном кресле На троне восседал мужчина, властно выпятив подбородок, на котором могли поместиться все бумаги, настольная лампа и маятник Ньютона — единственные вещи на его письменном столе. Босс был крупным и имел странное, пошловато-неадекватное чувство юмора, но с Антоном у них была какая-то платоническая взаимная любовь. — Здравствуйте, Сергей Юрьевич, — по-первоклашечьи поздоровался он. — Привет, Шастун, — начальник впился взглядом в его шею, и Антону на мгновение показалось, что он и впрямь задыхается. — Удавка где? Антон сдержался от дерзкой рифмы и достал из кармана брюк (больше похоже, что из причинного места) смятую ненавистную бабочку. — Да дело-то не в том, Сергей Юрьич! Вы не смотрите, что я без галстука, я-то на самом деле всегда-всегда ношу. Потому что уважаю ваш выбор нашей униформы. — он показушно напялил на себя бабочку. Проработав здесь приличное время, учишься заговаривать людям зубы, особенно таким твердолобым, как ваш начальник. — Только вот, понимаете… — Понимаю, Шастун, понимаю, хватит воздух сотрясать. — устало вторит ему босс, откидываясь на спинку кресла. — Знаю ведь, что выходной пришёл клянчить. Значит так, придёшь выполнять свои никому не всратые функции в среду, чтоб кислой рожей не вызывать уныние у каждого мимопроходящего. Антон замолк на мгновение, удивлённо уставившись большими глазами на начальника. В голове что-то красноречиво бабахнуло — это его мозг отважно капитулировал, — а затем отчаянно завопило: «А что, так можно было?!». — Спасибо, Сергей Юрьич! — Иди-иди, пока я не передумал. И смотри не загуляй там, чтоб через четыре дня был как штык в восемь. Надоело с тобой нянчиться. — Да вам и не придётся. — Должен, Шастун, будешь. Когда на выходе из кабинета в голове заиграло приставучее: «Всё, что хочешь, всё, что хочешь, милый мой…»*, вызванное словами начальника, Антон, почувствовав себя в грёбаных «Красках» и испугавшись до усрачки, бежит домой, ступает под холодные струи и теплит в сердце надежду на то, что он ещё не до конца поехал головой, и что это лечится. Лечится крепким алкоголем и хорошим сексом. В этот же вечер он планирует выбраться в люди, чтобы хоть немного освежить в памяти, что значит «коммуницировать». А ещё определённо нужно кого-нибудь снять. Жалко, правда, что у босса нет Юленьки-Светочки-Аллочки, а то бы Шастун с удовольствием за ней приударил. Илья, конечно, хорош, особенно Антону в нём нравится то, что в Макарове могут поместиться, как минимум, четыре Шастуна. Однако Илья под него стелиться не будет (хотя бы потому, что если Антон на него ляжет, то попросту не достанет конечностями до горизонтальной поверхности кровати), а перспектива «пассовать» в сексе Шастуну совершенно не улыбалась. Он помнит, как оказывается в довольно приличном клубе с ударяющими по ушам битами, а в голову — напитками, но не имеет понятия, как очутился прижатым грудью к спине симпатичного мужчины, чуть ниже Шастуновского роста, с угольно-чёрными в темноте, сверкающими волосами и отменной задницей, плотно прижимающейся к его паху. Антон не помнит его имени, он не помнит даже, называл ли его этот мужчина вообще, но сейчас им обоим, кажется, абсолютно наплевать, потому что музыка так приятно режет слух, как обычно это бывает в клубах, а бёдра незнакомца на ощупь такие мягкие, что Шастун с собственническим наслаждением мнёт их в руках и забивает болт на все дневные депрессняки и заморочки. Счастье длилось недолго — мужчина резковато поворачивается к нему лицом, и, блять, голубые глаза готовы прожечь в Шастуне дыру, пока их обладатель рывком поворачивает Шаста на сто восемьдесят градусов. Они меняются местами так быстро, что Антон удивлённо ойкает, когда незнакомец пригвождает его к своей груди. Антон улыбается, решаясь принять условия его игры, и покачивается из стороны в сторону в такт музыке. Красавец, не мешкая, опускает венистые руки на его бёдра, присасывается к длинной шее с поцелуями. Его губы бойко исследуют бледную (а когда ей загорать, если он в офисе штаны просиживает?) кожу, а ладони прощупывают почву чуть ниже — на груди, ловко цепляясь сквозь футболку за соски. В общем и целом Антону мужик нравится — красавец, раскованный, с упругим задом, ширинкой тоже приличной, голубоглазый — по всем параметрам идеальный. Давно у него такого не было, чтоб всё, и сразу, и бесплатно. Его спутник ему, похоже, тоже весьма симпатизировал, вон как от лобызания голой шеи оторваться не может. Сильные руки дарят ещё несколько умопомрачительных ласк-дразнилок его торсу, прежде чем глубокий голос хрипло прошептал, что на удивление было отлично слышно даже сквозь грохочущую музыку, в самое его ухо: — Ко мне или к тебе? — приятная дрожь прокатилась в районе загривка, пока Антон осмыслял ему сказанное и придумывал своё слово. — Наверное, лучше ко мне, — хрипловато последовал ответ, а за ним и дьявольская ухмылка. К Антону действительно было лучше. Подготовить мужчину своими руками, своей смазкой, в своей квартире, Шастун считал великой честью. Антон не ищет, с кем бы перепихнуться или развлечься, он ищет, с кем бы заняться сексом. Развлечься он может после пары бутылок пива (он же гурман) со своей правой рукой, и им обоим будет так охеренно, что не захочется потом даже потянуться на другой конец дивана за салфетками. Сексом он любил заниматься гораздо больше, особенно с такими красивыми партнёрами, сногсшибательными голубоглазыми брюнетами с шикарными бёдрами. А провокационное ими покачивание на пути к выходу как раз наталкивало на определённые мысли. Одна из них — у Антона сегодня будет шикарная ночь. * * * Комната буквально плывёт перед глазами, и плывёт она куда-то мимо, потому что в данный момент Антон занят тем, что стаскивает футболку, облепляющую аккуратный пресс мужчины, долой, которая затем перелетает полкомнаты, по пути столкнувшись со шкафом, и, поражённая этой аварией, падает навзничь. Она так и будет похоронена под грудой таких же вещей, пока двое изголодавшихся по близости мужчин будут избавляться от всех видимых и невидимых барьеров между их телами. У Антона сегодня в планах разложить этого мужика на своём матраце и хорошенько выебать, чтобы коленки подкашивались сразу у обоих. У мужчины изящная пьянящая шея, а родинки сплошь и рядом по всему телу, и Шастун с точностью ювелира ищет и касается губами каждой, слушая чужое тяжёлое дыхание. Мужчина не остаётся в стороне — видимо, не являясь любителем предварительных ласк, сжимает чужое возбуждение в ладони, не такой лопатообразной, как у Антона, но тоже довольно широкой. Шастун дышит часто и, воспрявший духом от смелости дерзкого любовника, наконец прижимается ближе, устраивая ещё окольцованные (снимет, когда будет растягивать зад мужчины) руки на спину с ощутимо перекатывающимися под кожей мышцами, легко поцарапывает торчащие лопатки, плавно опуская ладони ниже. До поясницы, чуть сжимая, оглаживая податливое тело, ещё ниже — на ягодицы. Мнёт мягкие полушария, вырывая всё-таки звук из мужчины — мягкий полувздох неожиданности, — и, совсем осмелевший от такой невинной реакции, проводит ребром ладони по расселине, кожей чувствуя туго сжатое колечко мышц. Его партнёр как-то резко взбрыкивает, уходя от прикосновения в сторону, а Антон с ужасом и ноткой истерики думает: «Девственник?!». Но тут же готов оспорить эту мысль, потому что девственники не набрасываются вот так с хищными поцелуями, не прижимают свой твёрдый член к другому, не менее твёрдому и с блестящей каплей смазки на головке, не сжимают твои запястья, спускаясь засосами вниз, к чужому возбуждению, и уж тем более, девственники не берут в рот так смело и не отсасывают так рьяно, что искры из глаз, осыпавшиеся на пол, занимают, как минимум, треть комнаты так точно. Антон несдержанно восхищённо стонет, запутываясь пальцами в мокрых волосах любовника и нагло направляя его голову так, как необходимо ему самому. Мужчина незамедлительно стонет, схватившись руками за крепкие Антоновы бёдра, и с ещё бóльшим усердием принимается за крупный возбуждённый член. Комната вспыхивала яркими пятнами, Антону казалось, что вся его спальня обвешана идиотскими мерцающими гирляндами, и только для того, чтобы бесить его и его способность ориентироваться в пространстве. Сейчас он не может даже с точной уверенностью коснуться указательным пальцем кончика чьего бы то ни было носа, что уж говорить о прикосновении до ещё одной очень замечательной части тела его молодого спутника. Антон с поражением откидывается на подушки своей кровати, едва не приложившись затылком о деревянное изголовье, и с удовлетворением расслабляется, позволяя себе ненадолго отдаться в умелые руки любовника. Брюнет был хорош, хорош собой и уверен в собственном опыте. Он показушно невинно заглядывал в глаза Антона, но образ рушился, стоило взглянуть ниже, на губы, обтянувшие красную головку, и это заводило так чертовски сильно, что Шастун, побоявшись спустить до того, как они перейдут к самому главному, схватил мужчину за предплечья, опрокидывая его на своё, уже бывшее, место. С глухим поскрипыванием матрацных пружин тело приземлилось на спину, чтобы вскоре длинные сильные руки рывком перевернули его на живот. Антон довольно ухмыляется, когда шикарный зад оказывается прямо перед его лицом, а его совсем не ожидавший подобного поворота событий владелец сдавленно выдыхает тихое «блять», которое тут же плавится в воздухе, накалённом жаром двух возбуждённых мужчин. Шастун хватает с тумбочки пузырёк со смазкой, ощущая трепещущее в груди предвкушение, и уже собирается спешно срывать с пальцев кольца, в то же время зажимая в одной руке тюбик, но распростёртое перед ним тело вдруг прекращает распростираться и в следующий миг уже сидит к нему лицом, плотно прижав самую аппетитную свою часть к матрацу у изголовья кровати. — Ты чего делаешь? — чуть ли не по слогам произносит Антонов (видимо, уже бывший) потенциальный партнёр на эту ночь. — Хочешь насухую? — ухмыляется Шастун, с грустью осознавая, что секс ему сегодня не обломится, и искренне недоумевая — всё же шло так гладко. — Чё? — немного туповато спрашивает мужчина, всё ещё пребывая в шоке от происходящего, но быстро берёт себя в руки и начинает метать молнии. — Какого хрена? — В чём вообще проблема? Ты, вроде как, был согласен провести эту ночь со мной. — Я определённо был согласен, пока ты не полез своими пальцами мне в жопу. Повторяю — какого хрена? — Моего, блять. Послал бы тебя нахуй, да понял, что не пойдёшь, — вот почему именно сегодня, в долгожданный выходной, ему попался такой упрямый и капризный мужик? — Ты собирался засунуть в меня свой член! — приводит тот свой «аргумент» и говорит это с такой интонацией, будто Антон прямо на его глазах с завидной жестокостью убил всю семью самого пушистого и милого котёнка на планете. После этого предложения Антону хотелось рассмеяться. Хорошо хоть не успели сделать то, за чем пришли, но по-хорошему надо бы его выпроводить и быстрее за то, что сорвал их возможную великолепную ночь. — Без этого секс не делается, знаешь? Это не так работает. Его собеседник, кажется, чуть не подавился воздухом. — Ты собирался меня… — он бросил многозначительный взгляд распахнутых глаз на Антона и прижался к изголовью ещё сильнее. — Ну, насиловать тебя я точно не собирался, — хмуро комментирует его действия Шастун и, вздохнув, тянется вниз, на пол, за трусами. Опавшее возбуждение уже не беспокоило. — Ты же вообще не похож на актива, — сообщает Антону мужчина, которого несколько минут назад он собирался хорошенько выебать, может быть, учитывая приятную внешность, не раз. Слова внезапно бьют по, хоть и не огромному, но самолюбию. Ни у кого, знаете ли, вопросов не возникало, снизу он или сверху. Антону достаточно было плотоядно зыркнуть на приглянувшегося ему парня, и тот, смекнув, хвостиком бежал за ним в уборную хорошего клуба, где атмосфера пускай и не самая романтичная, но удовольствие получить можно. А сегодня вырисовывается голубоглазый брюнет с длинными ногами, весь такой Антонов типаж, который в самый горячий момент заявляет, что из Шастуна никудышный топ. Вот это претензии. — А ты прям невъебически какой актив, да? — плещет на него желчью Антон, всё-таки вставая с кровати, чтобы закурить. — Я определённо старше, — приводит тот довод, совершенно, по мнению Антона, бессмысленный. — Да какая нахуй разница? — вспылил он. — Пугачёва тоже определённо старше Галкина, ну и кто кого ебёт? Мужчина заливается мягким смехом, и на секунду Шастуну кажется, что он снова начинает заводиться, но слова, сказанные тем ранее, бьют звонкую пощёчину, отрезвляя. — Во-первых, думаю, Пугачёву уже давно никто не ебёт, — усмехается голубоглазый. — А во-вторых, ты не сравнивай нас с мужчиной и женщиной, между нами всё же есть небольшая разница. — Это глупо — судить об активности в постели по внешнему виду, — всё ещё доказывает Антон, поджигая сигарету. — Я вот по поведению увидел в тебе пассива. — Ну и какому поведению? — хмуро спрашивает мужчина. Он не спешит одеваться, только прикрылся ниже пояса одеялом, скомканным где-то в ногах на кровати. Антон наблюдает за тем, как он жуёт припухшую нижнюю губу, задумчиво перебирая пальцы на руках, и возвращается мыслями в клуб. Голубые глаза горят в темноте, притягивая Шастуна, сидевшего за барной стойкой, к себе, заставляя их тела столкнуться — грудью к спине. — Ну, жестами, — Антон пожимает плечами. — Ты, между прочим, сам прижимался ко мне задом. Даже я, когда мы поменялись местами, не нашаривал жопой твой член. И когда мы уходили, ты ей вполне однозначно вилял, сложно было подумать по-другому. — Я не вилял! — кажется, впервые за этот вечер Антон увидел стремительно краснеющие щёки мужчины, но тот, заметив удивлённый взгляд, отвернулся в сторону. Шастун в ответ молчит — не хочет смущать его ещё больше. Задумчиво докуривает, тушит сигарету и оборачивается. — Антон, — представляется он, уставившись на голубоглазого. Внезапно захотелось узнать его имя. Наверняка ведь не простой Ваня, Петя или Коля, по нему сразу видно. — Арсений, — доносится с кровати. Лица мужчина не поворачивает. — Ну да, — тихо усмехается Антон. — Кто бы сомневался. — Что? — Да, ничего. Имя, говорю, идёт тебе. Арсений непонимающе поворачивается, нахмурив брови. Нет, всё-таки красивый мужик. Глаза голубее самых голубых, ровная линия в меру полных губ, которыми определённо умеют пользоваться, аккуратные скулы, прекрасное тело с целым звёздным небом родинок. Был бы ещё без таких токсичных тараканов в голове, вообще б цены ему не было. — Я не лягу под мужика, — твёрдо заявляет Арсений, глядя ему прямо в глаза. — Да понял я уже, — хмурится Антон, выплывая из транса и осознавая, что внимательно пялился на него последние пару минут. Строптивый гад. «Не лягу под мужика», ага. А глазки-то заблестели. Ну, ничего, повоюем ещё. Антон кивает своим мыслям и выходит из спальни, впрочем, вскоре возвращаясь обратно. В руках бутыль хорошего вина и «изящный» гранёный стакан. Арсений насмешливо приподнимает брови, встречаясь своим внезапно заинтересованным взглядом с Антоновым — хитрым. — Бухать со мной будешь? Я же тебя отшил, — ухмыляется мужчина, прыгая глазами с бутылки на Антона. — С этим побухаешь, ага, — скептически произносит Шастун, остро зыркая на Арсения, который невольно чувствует приятную дрожь, маленькими иголочками пробежавшую по его животу. — Минимум — икнёшь пару раз, максимум — начнёшь звонить своим бывшим. Но ты не волнуйся, меня с вина не разносит, я тебя остановлю. Арсений закусывает губу, пряча шкодливую улыбку, и подтягивает колени к груди, освобождая место на кровати. Антон садится, вручает гостю почётный стакан, открывает бутылку, и оба чувствуют приятный сладкий запах. Плеснув алой жидкости Арсению, Шастун отхлёбывает прямо из горла, улыбаясь и утирая губы запястьем. — Ну так что, — издалека начинает он. — Чем занимаешься? Арсений рассказывает ему всё. Про клуб импровизаций, где он давно уже выступает со старыми друзьями, про своего лучшего друга Серёжу Матвиенко, тоже импровизатора и тоже не совсем гетеросексуала, про Антона Захарьина, не просто Шастуновского тёзку, а человека, с которым у Арсения случился первый сексуальный опыт с мужчиной (было это давно и по-глупости, и слава богу им удалось остаться друзьями и продолжить работать). Антон слушает внимательно, иногда посмеиваясь в ответ на хорошие шутки, и смотрит в горящие голубые глаза. Арсений полон жизни и просто излучает оптимизм, несмотря на то, что какой-то час назад горел от возбуждения, дарил умопомрачительные ласки и таял под прикосновениями своего собеседника. — Юморист, значит, — протягивает Антон, катая давно уже пустую бутылку по простыне. — Я тоже, в какой-то степени. Импровизирую, в смысле. — Ну-ка? — сверкнув ямочками на щеках, с участием спрашивает Арсений. Он рассказывает, как четыре года назад вместе со Стасом Шеминовым, давним своим знакомым, решил «намутить движуху» в совсем ещё молодом клубе, где Шеминов стремился стать арт-директором. Пораскинув мозгами, они пришли к соглашению проводить живые юмористические выступления по выходным, тем более Антон в КВН в универе играл, значит вообще должен плавать в комедии, как рыба в воде. Шастун подключил к этому делу своего друга Димку Позова, и как-то всё так завертелось, что вот уже и Стас владелец клуба, и Поз с Шастом, наработав себе опыта и через два года решив попробовать себя в новом жанре импровизации, являются самыми любимыми актёрами завсегдатаев клуба. — Это же очень здорово! — оживляется Арсений, подаваясь навстречу Антону. — Можем даже как-нибудь сыграть концерт вместе. Позовёшь своего друга, я познакомлю вас с ребятами. Если ты не против, естественно. — Да, почему нет, — Антон пожимает плечами и широко улыбается в ответ на энтузиазм нового знакомого-недолюбовника. Они сворачивают разговор в другое русло, обсуждая абсолютно любые темы, которые только придут на ум. Арсений оказался до жути интересным собеседником с хорошим чувством юмора и разнообразной жизнью. Он смешно размахивал руками в порыве эмоций, ярко улыбался, вбрасывал странные, в основном, шутки и вообще делал все те вещи, которые обычно располагают к себе и расслабляют обоих партнёров. Антон был невыразимо благодарен. Пока они не затронули одну очень интересную тему… — И тебя, чё, никогда с пассивом не путали? — недоверчиво сузив глаза, спокойно спрашивает Арсений. — Не приходилось как-то, — так же отвечает Антон, устремив задумчивый взгляд в сторону собеседника. — А вот у тебя такая жопа, конечно, пропадает. — Долбоёб, — бормочет голубоглазый, отворачиваясь от внимательного взгляда. Антон тихо смеётся, закусив нижнюю губу. Он, если честно, оставил эту затею — пытаться уломать своего симпатичного голубоглазого собеседника на секс, который был по душе Шастуну. Но следующие слова Арсения заставили его насторожиться и всё же пересмотреть это своё решение. — И вообще, ни у кого ничего не пропадает, — неуверенно начал мужчина, тем не менее, смело заглядывая в лицо Шастуна. — Да что ты говоришь, — хрипло отзывается Антон, сощурив глаза. Поставив многострадальную пустую бутылку на пол возле кровати, он скрещивает ноги, цепляясь ладонями за лодыжки и ухмыляется. За этот не такой уж длинный вечер он услышал от Арсения достаточно странной херни, но то, что он сказал сейчас и на глупую шутку не смахивает. Антон решает не давить, но аккуратно прощупать почву сознания Арса на предмет у него неожиданной тяги к пассивной позиции в сексе. Очень уж убедительно он говорил про полную дееспособность своего мягкого места. — Не хочешь перекусить? — внезапно спрашивает Шастун, лениво спуская ноги с кровати. — Могу сварганить бутербродов. — Да, давай, — Арсений облизывается, и, неожиданно для самого себя, язык Антона повторяет в точности это движение. — Пошли тогда на кухню. Антон вежливо кашляет, устремив взгляд на одеяло, покрывавшее стройные ноги голубоглазого, и ненароком напоминая о его наготе. Арсений ойкнул, смущённо поправил чёлку и мило улыбнулся, прежде чем в него прилетели собственные трусы. Благодарить Шастуна, похоже, никто не собирался, поэтому он тактично ретировался на кухню — изучать содержимое обычно пустого, но сегодня оказавшегося в более-менее приличном состоянии, холодильника. Антон скрывается за поскрипывающей дверцей и ищет то, что вообще можно положить на хлеб. — Колбаса, сыр, мазик. Пойдёт? — кричит он, предполагая, что Арсений всё ещё возится в комнате, но ответ звучит совсем рядом: — Ага. Мужчина сидит за небольшим кухонным островком и во все глаза рассматривает поверхность столешницы. Антон задумчиво кивает. — А ты любишь колбасу на сыре, или сыр на колбасе? — невзначай спрашивает Шастун, внезапно понимая, с чем проводит аналогию, и мысленно хохочет над её абсурдностью, но, всем сердцем страшась отпугнуть этого упёртого оленя, выжидающе молчит, надеясь, что его мотивы не раскусили. Да какой нормальный человек будет спрашивать, что лучше положить сверху — колбасу или сыр? Дядя Фёдор с его «колбасой вниз» нервно курит в сторонке. Арсений молчит тоже, с приоткрытым ртом поднимая на него глаза, и Антон уверен, что он тоже понял, что сейчас рассмеётся или пошлёт в место, где им обоим (кажется) так яро не хочется побывать, да что там, встанет и хорошенько выпишет по относительно милой морде Шастуна (ясно ведь дал понять — актив, и всё тут), но он этого не делает. Лишь тяжело сглатывает и сипло отвечает: — Наверное, мне без разницы, — он удивлённо хлопает ресницами, словно сам не верит, что только что сказал. — Вкус ведь не меняется. — Но ощущения разные, — предупреждает Антон и остервенело бросается нарезать продукты. — Одно дело, когда ты пробуешь сыр, когда он сверху, и ты чувствуешь эту мягкость, и тебе комфортно, но когда его место займёт колбаса, он уже не будет главенствовать, а это значит… —…Что я смогу почувствовать что-то новое, — прерывает его Арсений, окидывая голодным, в каком бы то ни было смысле, взглядом стройную фигуру. — Ну да, — Антон сглатывает и благодарит «Пятёрочку» за уже нарезанный батон, потому что держать сейчас нож в руках было крайне опасно. — А я, наверное, к таким переменам не готов. Слишком привык, что колбаса сверху. Так тебе как? Он с неподдельным любопытством разглядывает задумчивое лицо мужчины и шумно дышит в ожидании заветного ответа. Арсений втягивает носом воздух, будто на что-то решаясь, и когда сердце Антона пропускает, кажется, сразу три удара, уверенно отвечает: — А мне наоборот сделай, — он смущённо улыбается, глядя исподлобья, и Шастун расплывается в добродушной улыбке в ответ. — Как скажешь… * * * Звонкий шлепок будто эхом отражается от стен тёмной комнаты, вызывая бурю эмоций у его новоявленного обладателя: — Эй! Без самодеятельности там, большой парень! — возмутился заалевший от такой наглости Арсений. — Прости, — без всякого сожаления бросил Антон, охваченный чувством какого-то предвкушения и огромной жаждой войти в этого мужчину. Они переместились в спальню около часа назад, под обстрелом нескончаемых поцелуев и поглаживаний. Просто как-то неожиданно Антон снова оказался очень уж близко, а в следующий момент венистые руки непостоянного голубоглазого мужчины тащили его за ворот футболки в известном направлении. Стоит ли говорить, что к бутербродам так никто и не прикасался? Арсений казался таким открытым, лёжа на Шастуновских простынях с оттопыренным аппетитным задом, обильно сочащимся смазкой, и совсем немного подрагивающими от возбуждения бёдрами. Антон крепко сжимает пострадавшую ягодицу и мокро целует позвоночник где-то в крестце, обдавая горячим дыханием и так полыхающую кожу. Его партнёр дышит как-то загнанно, клочками, а костяшки на пальцах, цепко схватившихся за подушку, неестественно побелели (Антон предположил, что им тоже плохо), и Шастун уже собирается предложить Арсу что-то вроде: «Ну нахер, только зря я тебя мучаю, всё равно не сможешь расслабиться, и будет неприятно нам обоим». Как вдруг многозначительный взмах бёдер перед его носом на мгновение отшиб вообще способность думать и связывать адекватные слова в не менее адекватные предложения. Арсений тем временем негодовал: — Да блять, где ты там? Опомнившись, Антон хитро усмехается и выдаёт едкое: — Ещё пару часов назад ты был в ужасе от того, чтобы «лечь под мужика». — Люди имеют такую привычку — меняться со временем, знаешь? — Знаю, — он клюёт Арса в лопатку и добавляет серьёзно, — Не стесняйся быть громким. — Что за самомнение? — усмехается мужчина, но совсем скоро с придыханием замирает, когда горячая головка скользит по колечку мышц. Ощущения до невозможности странные. Меж ягодиц мокро и ощутимо холодно, и в животе пресловутый узел никак не хочет развязываться. Мужское тело тяжело возвышается за его спиной, и широкие ладони оглаживают, ласкают и запутываются в взмокших волосах. Арсений тает. Он старается не показывать, насколько ему нравится эти забота и внимание Антона, но зелёные глаза, когда он встречается с ними, «невзначай» оборачиваясь назад, каждый раз светятся пониманием и теплотой. Давно он не чувствовал себя уязвимым, предпочитая избегать любых проявлений слабости, на худой конец, на глазах у людей. А сейчас он лежит на чужих простынях, выгибается под чужими прикосновениями и стонет от проворных чужих рук, задевающих напряжённый член. Арсений вскрикивает, когда в него входит возбуждённый орган. Поясницу сковывает раскалённым жгутом, на глаза наворачиваются слёзы боли. Он цепляется окостеневшими пальцами за подушку и напряжённо мычит, зажмуриваясь. Ощущения не из приятных. Антон мягко обхватывает его поперёк грудной клетки одной рукой, другую запускает ниже, заключая чуть растерявший весь свой энтузиазм от первого толчка член в крепкую хватку, и прижимается губами к влажному плечу. Арсений скулит и беспомощно утыкается носом в подушку, выгибая спину. Он просто ждёт, пока нестерпимый ураган боли пройдёт, и его наконец с головой накроет эта неведомая волна наслаждения. Антон ласков и аккуратен, замирает на месте после проникновения, даёт непривыкшим к такого рода насилию и, несмотря на длительную подготовку, очень туго обхватившим Антонов член стенкам привыкнуть и впустить его дальше. Сам находясь на грани того, чтобы завыть от распирающего возбуждения, максимально расслабляет партнёра, пощипывая светлокожую грудь, покусывая загривок и поглаживая мгновением ранее опавшее возбуждение. Всеми силами пытается утянуть Арса обратно в игру, но ни в коем случае не преследует цель сделать такое, к чему мужчина будет кардинально не готов. Например, начать двигаться прямо сейчас. Шастун терпеливо выжидает, но всё же немного устало пыхтит в Арсову шею, что очень нелогично посылает по всему телу Арсения табун мурашек, и, даже несмотря на более яркие сейчас ощущения, он чувствует как они, щекоча чувствительную кожу, спускаются вниз по спине, животу и ногам. Возбуждённый член трётся о простынь, неприятно холодящую мокрым пятном остывших капель естественной смазки. Арсений ощущает как плотно охватывает Антона внутри, и в животе что-то глухо падает вниз, наверное, его самооценка, когда он сам толкается назад, давая сигнал продолжать. Шастун быстро смекает и без лишних слов мягко делает второй толчок. Заднее отверстие горит адским пламенем, Арсений шипит, но терпеливо ждёт, надеется и ждёт. На собственной практике ему удавалось находить заветный комочек простаты у своих партнёров и доводить их до умопомрачительных оргазмов, но мужчина не уверен, насколько опытен Антон, хоть и по тому, что он чувствовал ранее, когда они ещё не знали о «жизненных устоях» друг друга, он с удовольствием убедился, что тот довольно неплохой любовник. Антон — тот самый пылкий партнёр, который не представляет своего существования без бесконечного полного контакта кожи к коже во время секса. Он готов обернуться вокруг мужчины целиком, соприкасаясь с чужим телом от макушки до пят, только бы чувствовать исходящий от любовника жар. Ладони, губы, даже взгляд Антона везде. Арсений вздрагивает и выгибается, когда совершенно внезапно головка резко бьёт по простате. Собственный член как по команде тяжело качнулся и прижался к животу. Арс рвано выдыхает, зажмуривая глаза, но под веками стоит самая что ни на есть провокационная картинка мужчины, томно выжидающего разрешения двигаться дальше с каплей пота, тяжело катящейся по виску, и, не сдержавшись, он громко стонет в ребро закушенной ладони. Антон грозно рычит где-то сзади, Арсений не может его видеть, но чувствует затылком звериный оскал, исказивший его губы. Непривычно голые пальцы вцепляются в Арсову стройную талию и в одно движение переворачивают мужчину на спину, попутно подхватывая под дрожащие коленки. Арсений мешком падает на кровать, но времени заботиться об этом совершенно нет, поэтому он просто забывает обо всех возможных и невозможных неловкостях и обхватывает бёдра Антона своими ногами, упираясь пятками в его зад. Толчки резкие, хлёсткие, быстрые, Арса грубо втрахивают в мягкий матрац, как и планировалось Шастуном с самого начала, в стены спальни впитывается запах секса и пота. Арсению до лампочки, как долго будут болеть поясница и задница после этой сумасшедшей ночки, и пока твёрдый член внутри него чувствуется так охуенно хорошо, он ни за что и никогда не остановил бы это добровольно. У него, собственно, и выбора-то особо нет — Антон крепко сжимает его плечо одной рукой, а на сгибе локтя второй лежит его (Арсово) колено. А Шастун ни разу, блять, не промахивается, толкается ровнёхонько в бугорок простаты, млея от узости своего любовника и безумно распахнув зелёные глаза, устремлённые на податливое упругое тело. Арсений кричит. Его бьёт крупная предоргазменная дрожь, и пик возбуждения будто сковывает по рукам и ногам, и он замирает в этой позе — колени широко разведены, а руки, схватив простыню, раскинуты в стороны. Антон громко стонет, изливаясь в латекс где-то глубоко внутри Арса, но этого всё ещё мало. Мужчина жалобно хнычет, желая поскорее кончить, и Шастун безо всякой грации, зато быстро, ползёт вниз, жарко обхватывая губами пульсирующую головку. Под веками Арса взрываются миллиарды разноцветных фейерверков, чьи искры аккуратно складываются в яркое «Антон!». Горячий язык оплетает член, находящийся в сладком пылающем плену, а Арсений уже беззастенчиво громко стонет и грубо толкается в чужую глотку. Он кончает со слезами удовольствия на глазах и пальцами, запутавшимися в русых прядях. * * * Как оказалось, Арсений тоже не умеет готовить, поэтому они сидят здесь, на кухне, с пустыми желудками, но бесконечно довольные, дожидаясь заказа из какого-то круглосуточного ресторанчика. Рука Антона под столом, на своём вполне законном месте — колене Арсения, — который без умолку тараторит о друзьях-импровизаторах, своих слабых и сильных сторонах в комедии, о том, как это было бы здорово — сойтись в юмористической схватке на одной сцене, и Антон улыбчиво кивает, соглашаясь. Они ещё сойдутся…