☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Чондэ смотрит на карамельный отблеск в своём бокале и вздыхает. Запах в отеле осточертел, и даже удобное кресло пронзает тело острыми иглами, словно в кармане у него не билет на самолёт, а редкая рыба-ёж, нахохлившаяся, выпускавшая ядовитые иглы при малейшей опасности. Он поднимается, стряхивая с себя пепел одиночества, отставляет опостылевший бокал и вызывает носильщика с требованием доставить багаж в камеру хранения. До отлёта ещё целая ночь, которая кажется бесконечной и тянется разогретой резиной из детских воспоминаний. Бар — не лучшее место, где можно провести ночь, но Чондэ заказывает мохито и щурится от кисло-сладкого щекочущего язык и нёбо привкуса. Билет продолжает колоться, и Чондэ опускает ладонь на карман, прижимает, чтобы если ужалило, то сильнее, а если же нет — просто прекратило обжигать кожу. Чондэ кивает бармену и тот повторяет заказ. Рядом кто-то курит, и Чондэ недовольно морщит нос, прикрывая глаза. Всё ж лучше, чем в одиночестве ждать отлёта. Опустошение давит на него, словно неподъёмный кусок скалы, обрушившийся на альпиниста и придавивший к земле. Не насмерть, но не выбраться. Остаётся только скулить от беспомощности или смотреть в покрытой звёздной испариной небо. От этой дикой мясорубки внутри на виски давит мигренью, и мир подёргивается зыбкой рябью, окрашивается в багряные, словно реки крови, оттенки. Чондэ кажется, что он чёртов неудачник, и пусть на нём костюм от личного закройщика, дорогущие часы и туфли за миллион вон, но вот этого гадкого чувства не вытравить ни дорогим алкоголем, ни дешёвым из мини-бара отеля. Он словно живёт чужую жизнь, задыхаясь в бесконечных перелётах и сделках. Кажется, что он ошибся телом при рождении, где-то оступился в момент распределения судеб и вместо положенной ему вытянул счастливый билет. Всё как-то искусственно и неправильно, и он был куда счастливее тогда, когда сидел на крыше многоэтажки без монеты в кармане, зато в обнимку с лучшим другом, с которым дружба как-то незаметно переросла в нечто большее. А когда в карманах появились деньги, он обрёл статус, счастье утекло сквозь пальцы как песок на том пляже, где они познали друг друга и прошептали слова, от которых в груди взорвался ядерный грибок, сминая мощной волной все заслоны. Чондэ оставляет чаевые и сменяет дорогой бар на дешёвый. Стойка грязная и кое-где даже липнет, но почему-то Чондэ от этого себя чувствует живым. Он морщится от дешёвого разбавленного пойла и улыбается немного безумно, словно это лучший алкоголь в его жизни. Подсевший было к нему потасканного вида паренёк, отскочил, будто монстра увидел. — Безалкогольный мохито. Чондэ поворачивает голову посмотреть, кто подсел к нему, и замирает — парень смотрит в ответ. Спокойно, беззастенчиво и без нервов. Обычный с виду парень, но с той редкой аристократичностью, которая бывает у людей голубой крови. Обычные, но глубокие, затягивающие на дно зрачков, глаза, ровный нос и аккуратные губы, острый подбородок и точёные скулы. Под светло-коричневым свитером и обычными голубыми джинсами явно угадывается развитое тело. Парень хорошо следит за собой и судя взгляду, прекрасно осознаёт, как влияет на окружающих и умеет этим пользоваться. Чондэ просит сигарету у бармена и прикуривает, разглядывая парня через белесый дым отвратительных дешёвых сигарет. Едкий дым щекочет гортань, и Чондэ очередным уколом реальности чувствует себя живым. Выпуская колечки дыма из приоткрытых губ, он смотрит на наблюдающего за ним парня, отхлёбывающего свой мохито. Он нарочито медленно водит трубочкой по кругу, слышен перестук кубиков льда, которых слишком много, скрывает глаза за густыми ресницами и склоняется к высокому стакану. Обхватывая трубочку губами, парень резко распахивает глаза, и Чондэ сглатывает, поспешно расслабляя галстук. Слишком живым он чувствует себя сейчас. Несмотря на слабый и тусклый свет, по-прежнему окрашенный в кровавые цвета, широкими мазками неумелой кисти полосующий по лицам, парень нравится Чондэ. Есть в нём что-то такое далёкое, зыбкое, как воспоминание из прошлого, счастливого, хоть и бедного. Вот только глаза, обрамлённые густыми ресницами, смотрят слишком знакомо, будто они уже встречались. Чондэ окатывает кипятком, когда понимает, что взгляд ему напоминает его собственное отражение в зеркале. Он пропускает момент, когда парень стекает с высокого стула, и словно дикая кошка грациозно подходит ближе. Из пальцев по мановению пальцев исчезает сигарета, парень щурит глаза-полумесяцы, затягиваясь и недовольно щуря глаза, раздавливает окурок в пепельнице, не отрывая взгляда от Чондэ. — Будто живёшь чужой жизнью? — склонившись к уху, спрашивает он. И Чондэ давится воздухом, распуская галстук то ли от слов, то ли от терпкого запаха парфюма и молодого тела. — Но… — Идём, — парень протягивает ему руку и склоняет голову к плечу, Чондэ отставляет бокал и поднимается следом, бросив чаевых в два раза больше, чем положено за то, что именно здесь в дешёвом баре он почувствовал себя вновь живым. — Сехун. — Чондэ. Они идут по ночному городу, и Чондэ не спрашивает ничего, а Сехун молчит, лишь большим пальцем чуть надавливает на тыльную сторону ладони Чондэ, раз за разом отрезвляя прикосновением. Касания пробирают Чондэ до костей, и он кусает губы от тёплых и твёрдых пальцев на своей ладони. Он не знает, кто такой Сехун и куда они идут, он может оказаться маньяком или просто озверевшим от тоски и бренности бытия студентом, который выместит на нём злобу за взрослый мир, так сурово обманывающий каждого, кто успевает повзрослеть и вступить в паутину, из которой дорога только в могилу. Но Чондэ идёт, разглядывая яркие огни витрин и ощущая сердце в груди, сердце, которого давно нет. Они не разговаривают, но только присутствие рядом Сехуна, и Чондэ хочется верить, что всё ещё поправимо, он не упустил свою жизнь сквозь пальцы, он ещё жив, чувствует и наслаждается. Пусть так странно, но всё же. Кажется, что он знает Сехуна всю жизнь, хоть они перекинулись всего парой слов, и не смотря на внешнее спокойствие, тот потерян в жизни как и Чондэ. Какой-то общий надрыв и надломленность свела их вместе в этом дешёвеньком баре с разбавленным алкоголем и льдом вместо напитка, среди багровых широких мазков чуть блестящей странной краски, расцветивший стены и лица окружающих. Чондэ не знает, что сломило парня, но и не спрашивает, просто идёт бок о бок, ощущая чужое тепло. Он поглядывает на светлую кожу Сехуна и хочет ощутить её на ощупь, тронуть языком мягкие на вид губы и не думать, что лучше бы он оставался в своём номере до отлёта и не шлялся по барам в тщетных поисках утраченного себя. Остаётся лишь зыбкая надежда, что жалеть о сделанном будет куда приятнее, чем о несвершённом. Они падают на травяной ковёр посреди парка, и алкоголь медленно выветривается из головы под влиянием прохладного воздуха и запаха подходящей осени, которая скоро полоснёт косыми дождями, зачастит туманами и вездесущей паутиной, тронет испарину земли изморозью, застилая мир тленным запахом увядания. В тени деревьев спокойно, но через несколько метров начинается освещённый сквер и линия горящих огней лежащего в низине города, он будто на ладони — раскинулся хищной сетью, заарканил людей в тягучие будни и подмигивает хищным зверем. А люди летят, как глупые мотыльки на свет и не в силах уйти обратно. Чондэ перебирает между пальцами травинки и думает, что ночь слишком затянулась, время свило кольца, обращая ночь почти в целую жизнь. Почти без слов, без прикосновений произошло так много для одной ночи по штатному расписанию. Словно их встреча растянула время, остановила его бесконечный бег. Думать, что будет дальше, не хочется, но он думает. Что будет, когда он вернётся домой, кем он вернётся и сможет ли жить, как и раньше. Когда одна простая встреча что-то изменила в нём. Словно за ночь он успел прожить целую жизнь. Целым, не сломанным, счастливым. Или это просто марево от алкоголя и ночи? С рассветом всё закончится, подойдёт к концу, новый день перечеркнёт всё, что происходит. Они слишком разные, из разных миров, из разных стран, их пути пересеклись совершенно случайно, но на Чондэ накатывает цунами неописуемой тяги. Он поворачивается к Сехуну и замирает, не находя слов. Тот смотрит вдаль, и огни неспящего города пляшут у него в зрачках, а потом тонут один за другим, так и не слившись в разноцветный калейдоскоп из осколков чужих жизней. И Чондэ прорывает: — Ты вкусно пахнешь. А сердце бьётся испуганной белкой, пойманной в силки. Он вновь себя чувствует молодым и неопытным, сказавшим только что слова, от которых так сладко и больно, и ждущим ответа. Подобных слов он не говорил так давно, что почти никогда. Так много лет назад, что остаётся лишь тень памяти, отголосок былого счастья. Чондэ почти дрожит от трепета чужих ресниц, от медленного, но пропитанного ленцой поворота головы. Сехун ничего не говорит, просто берёт пальцами воротник дорогой рубашки и смотрит в глаза, медленно облизывая губы. — Поцелуй меня… И Чондэ целует, ощущая, как щёлкает механизм мироздания. Он наконец-то нашёл, что искал, и от этого сладко и нестерпимо больно. Года слетают с него шелухой, отслоившейся кожей, оставляют лишь его — былого, охваченного юношеским трепетом и нежностью, услышавшим долгожданный ответ на своё признание. Чондэ спешно стягивает пиджак, подстилая его под спину Сехуну, и склоняется над ним, углубляя поцелуй, осторожно касаясь мягкой, будто атласной кожи под свитером. Боль, смешанная с радостью познания ползёт под кожей, ширится раковой опухолью, застилает будничность. Удушающая рубашка с галстуком — как окончательные путы странной, украденной у другого жизни, ложатся на траву сброшенной кожей. Чондэ будто обновляется в каждом прикосновении, в слепых поцелуях, трогает сам и дрожит от прикосновений чужих чутких пальцев, ощущает, как впитывает кожей каждое мгновение близости, проникает в ответ, впаиваясь в чужую душу. Ощущая себя настолько живым, что больно, бесстрашно падая в пропасть мягких губ и полной открытости, Чондэ живёт по-настоящему, и понимает, что Сехун тоже это чувствует. Ночной воздух холодит разгорячённую кожу, но горячие пальцы на спине не дают остыть. Грудью к груди, пахом к ягодицам, душой к душе. Вот она настоящая жизнь, полноценное дыхание полной грудью, ускоренный бег сердца, о котором он успел позабывать, обжигающие прикосновения, горячий шёпот и пронизывающая тело сладкая истома, смешанная с болью так умело, что не разделить. Вот теперь он по-настоящему живой. Сехун уходит стремительно, не оборачиваясь, не позволяя уговорить остаться. Знает, что если слова прозвучат, обратного пути не будет. Его и так нет, и соль бежит по щекам. И жжёт хуже калёного железа «спасибо» на последнем поцелуе. На мгновение в ровной аристократической спине, будто что-то ломается, и Сехун оглядывается на мгновение, чтобы сорваться на бег. В кармане жжёт огнём обратный билет. Билет домой. Чондэ садится в самолёт разбитый, и виной этому не похмелье от вчерашнего пойла, не от смешанных в желудке видов алкоголя, боль в груди давит и не даёт дышать. Не помогает долго умывание ледяной водой в аэропорту, не помогает таблетка обезболивающего. Он осторожно трогает губы, словно боясь стереть воспоминание, но понимает, что его не стереть ничем. Никак и никогда. Позавчерашнего его, привычного для всех уже нет, не вернуть, только если отмотать время назад. Но даже тогда он пошёл бы следом за красивым парнем в неизвестность. Есть только один вариант — родиться заново. И на этот раз в своём, а не украденном теле. Спускаясь по трапу, Чондэ надевает на безымянный палец обручальное кольцо, толпится на контроле среди прочих, а потом медленно идёт к женщине с двумя детьми. Мальчик стоит рядом и держится за мать, а девочку со смешными косичками женщина держит на руках. Чондэ машет им и натягивает улыбку, вкладывая максимум усилий, чтобы она была настоящей. Вот она его реальность, вот его жизнь, вот…Часть 1
4 августа 2018 г. в 08:59