Знаешь, Мэри...

Холодные солнечные лучи рассеивают густой, зленовато-серый туман, укутавший собой каждый проулок лондонских окрестностей. Влажный воздух, подобно ночным кошмарам, которые наверняка снятся сейчас большинству спящих горожан, проникает в квартиры и, оставляя на оконном стекле влажный след, рассеивается в зябкой тишине комнат. *** Легкое головокружение, полное расслабление, приятное, почти что предоргазменное покалывание внутренней стороны бедер. Резкий люминисцентный больничный свет, режущий закрытые веки и рисующий блеклые пятна на темном фоне раздумий. Рука крепко сжимает подлокотник кресла, кажущийся слишком мягким и легко рвущимся от любого прикосновения. Как бы ей хотелось остаться в этом кабинете до скончания своих дней, не покидать его ни под каким предлогом, отдаваться собственным ощущениям под дополнительной дозой опиума, наслаждаясь больничной тишиной. Однако, у Хозяев на ее счет были несколько иные планы. Четыре года на спецзаданиях и ни единого слова ободрения. Пятнадцать выполненных дел и ни намека на повышение квалификации и допуска к более серьезным миссиям. Ей надоело бегать за кейсами медиков, ученых, миллионеров, чтобы любыми возможными путями добыть необходимые бумаги и инъекции. Она все и всегда выполняла идеально, однако, этого, видимо, было недостаточно. Сотни посещенных ею вечеров, тысячи выпитых бокалов вина и шампанского, несколько десятков шрамов от неудачных, — на ее счастье — выстрелов. Четыре года рабства. Чего нельзя сказать о ее напарнике. Будучи лет на двадцать старше нее, успев зарекомендовать себя в обществе, ему все и всегда доставалось слишком легко. Для него эти четыре года прошли куда более приятно. Не делая фактически ничего, рассчитывая на верность интуиции и удачную секунду, он выглядел идеалом в глазах Хозяев. Вышколенный армией и пятилетней службой, надежный на заданиях, выхоженный десятками женщин и удостоенный одобрительных слов и благодарностей, он буквально светился самодовольством, разве что, — на радость ей — не имел павлиньего хвоста. Тихий стук в дверь барабанной дробью отдался в ушах. Повернулась потертая ручка, некогда бывшая серебристой. Излишне мерзко скрипнула дверь. — Мисс, к вам опять пришел тот мужчина. «`Тот мужчина`. Словно не он неделю назад имел тебя на больничной койке». Вздох. Легкие медленно фильтруют стерильный воздух. -Огнестрельное? — собственный голос слышится словно под толщей воды. — Ножевое. -Что-то новое. — слабо улыбнулась молодая женщина. –Приготовь лоток с инструментами и подай мне перчатки. *** — Чтобы я делал без вашей иголки и легкой руки? –усмехнулся мужчина, создавая на своем лице подобие обаятельной улыбки, на деле лишь оголяя неровные зубы, которые, на удивление, ничуть не портили его внешность. Эта чертова привычка везде и всегда обращаться к ней на «вы», присущая папочкам, да старомодным джентльменам. — Отправились бы к нормальному врачу, а не к практикующей аспирантке, я думаю. Так, по крайней мере, у вас осталось бы меньше шрамов. — неохотно отозвалась она, поджав напоследок губы. -Странно, что их вы оставляете только мне, Мэри. Хотите таким образом хоть иногда напоминать мне о себе? Последний тяжелый стежок, звонкий щелчок хирургических ножниц, громкий хруст бинта, обвивающегося, как змея, вокруг предплечья ее постоянного пациента, получающего бесплатные услуги, которые некогда заключались не только в наложении швов. В самом начале их общей деятельности, когда между ними не было непонятно откуда взявшейся конкуренции и стремления унизить друг друга, у нее была возможность понять, почему женщины так любят его тело. Удивительно нежная, — почти как у женщины — кожа, требовательные губы и донельзя горячий язык. Ласковые пальцы, знающие, когда можно сделать больно, нажать посильнее, требуя новых вздохов. Изучающий взгляд серо-голубых глаз, обведенных лучиками уставших морщин… Он был, — и остается идеалом многих особ прекрасного, — или не очень — пола. Он был со всеми, кроме нее. Отказался от власти над ее телом ради авторитета среди своих подопечных. «Найди себе мужчину, более подходящего по возрасту». — Нормальные врачи в Кингстоне… — с иронией произнес он, перебив ее и без того путаные мысли. — Единственное, что могут профессионально делать врачи здешних больниц, так это заводить карты, выпытывать подробности, а за неимением последних тут же обращаться в полицию. Это, знаете ли, утомляет.– дверь в кабинет вновь открылась, студентка-первокурсница, быстро поставив на тумбочку поднос с двумя чашками чая и бисквитами, окинула говорящего небрежным взглядом и, постояв секунду в дверях, резко сменила курс, засеменив шаркающими шагами, — обувь была ей явно не по размеру — в главный корпус. — А тут, как ни крути, полный сервис. — задумчиво добавил пациент, дотрагиваясь до свежей повязки. — Как от такого откажешься? Но он отказался. Отказался от ее тела, от ее близости на фоне псевдо-партнерств. Он отказался от ночей и вечеров, которые мог проводить наедине с подчиненной-напарницей, зная, что она желает его, как никакая другая женщина. Запретил себе вспоминать по ночам жесткие волосы, вечно выкрашенные в дикий рыжий цвет, подведенные черными тенями карие глаза в обрамлении прямых ресниц, узкие губы, тонкое тело, послушное, извивающееся под его пальцами, словно струна. Приподнявшись, он дотянулся здоровой рукой до блюдца с выпечкой, выбрал, как обычно, самое большое пирожное, обсыпанное сахарной пудрой и, облизнув губы, принялся за поедание десерта. Молодая женщина, задержав взгляд на его лице, поспешно отвернулась и, не сумев сдержать наркотические эмоции, засмеялась громко и резко, порвав, словно скальпелем, больничную тишину кабинета. -Я и забыла, что ты так смешно жуешь! — воскликнула она, отвечая на его вопросительный недовольный взгляд. Мнительно скривив губы в недовольной улыбке, мужчина покосился на собеседницу. -А я совсем забыл, что ты сидишь на этой мерзости. Удивительно, как быстро можно стать самой худшей среди оперативников. Нездоровый смех мгновенно оборвался. -Не нарывайся. -Ой, да будет тебе. Об этом и так говорят все, кому не лень. Вот скажи, — с энтузиазмом выдохнул он, — когда в последний раз ты могла самостоятельно вынести из здания самую обычную лабораторную крысу, в которую ввели мутационный ген? В наши годы это сделать совсем не трудно, не так ли? Ученых и их посредников расплодилось так же много, как и их хвостатых экспериментов. Когда ты могла выследить нужного человека, не отвлекаясь на то, чтобы выискать для себя новые дозы? Я не заставлял тебя ложиться к ним в постель, заговаривать зубы, отводить в удобные нам места. Просто найти и сообщить координаты. — в его глазах можно было прочитать чувство, которое она хотела назвать горечью или сочувствием. Слишком заботливые признания для их ситуации. Смерив его злым взглядом и почувствовав, как волна обиды и вины разлилась по телу раскаленной медью, резко зажмурила глаза. В ушах гудело. -Наверное, тогда же, когда ты шел на задание не ради раздвинутых женских ног, а ради того, чтобы помочь стране, которой ты жаждал служить в начале своей карьеры. — грубо отозвалась она, понимая, что ее слова пропитаны ревностью. — Каждый из нас нашел, в чем найти успокоение. — И мое спасение убьет меня гораздо раньше, освободив тебя от излишней ответственности. — фыркнула женщина. — Слишком сложно уследить, чтобы пятеро парней не лезли к единственной наркоманке в команде, не так ли? Мужчина смерил ее недовольным взглядом. Как всегда права. Сколько бы не было к ней претензий, она найдет ответ на все, только бы не быть виноватой в глазах других. -И когда же, по твоему, это началось? -Лучше ответь, когда это закончится, Уэйверли. Лично я уже готова ответить тебе на это. Он, нахмурив брови, покачал головой. -Не помню, когда позволял тебе так со мной разговаривать. Щеки молодой аспирантки вспыхнули. -Насколько я помню, мне вообще запрещено приближаться к тебе, не так ли? — с надрывом произнесла она, вперив в мужчину обиженный взгляд. — Папочка, желающий оставаться чистым в глазах своих подопечных. Вот что я тебе скажу, Александр: даже если бы мы трахались на обеденных столах, всем было бы все равно. Они уже давно привыкли к тому, что ты имеешь все, что движется и имеет щель между ногами. — зло рыкнув и ударив кулаком по столу, словно наказывая себя данным жестом, прошипела: — Ты слишком заботишься о своей репутации в кругу женщин. И тебе всегда было плевать на тех, кто работает рядом с тобой. -Интересно, что бы я сейчас услышал, если бы мы переспали несколько лет назад? — холодно спросил мужчина, приподняв бровь. Он медленно встал. Подойдя к медицинскому шкафу, открыл его и вновь проверил состояние необходимых подшитых документов. Побарабанил пальцами по близлежащим листам. Тяжело вздохнул. -Свободна, Винчестер. Я оплачу твой недельный отпуск. Надеюсь, тех денег тебе хватит, чтобы заказать себе достойную дозу опиума. — остановившись у самой двери, он тихо добавил: — А мне, надеюсь, хватит недели, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что я потерял единственного нужного помощника, оказавшегося в объятиях отравы для врага и теперь способного только на то, чтобы накладывать хирургические швы, да ночь за ночью прокручивать у себя в голове сцены, которых никогда не могло произойти. *** Недельный отпуск означал одно — ей найдут замену в течение трех дней, если уже не нашли. Сидя в ближайшем от больницы пабе, Винчестер допивала третий стакан виски. Алкоголь затуманил ее разум и чувства, делая вещи немного проще, чем они были на самом деле. «Уйду по собственному желанию — не пропаду так быстро. Уволят — бывшие напарники пристрелят тем же вечером в ближайшей подворотне, никто и не узнает». Никто не узнает. Но он будет знать. Ему будет больно. Тень улыбки скользнула по ее острому лицу. -Прошу прощения! –окрикнула она задремавшего бармена. — От вас можно сделать звонок? *** -Уходит по собственному желанию? –с невозмутимым видом повторил Уэйверли, вновь и вновь перечитывая заявление. — Она действительно думает, что в ее случае это возможно? «Сколько волка не корми…» -Она надеется, что вы подпишете это, сэр. — изрек один из подчиненных. — Не хочет уходить по сокращению, решила опередить момент, который поставит крест на ее карьере. «Скорее исход неудавшейся карьеры поставит крест на ней». Сухо кивнув головой, мужчина потянулся к телефону. Бесконечная череда гудков вновь и вновь пронзала его и без того воспаленный мозг. На пятнадцатом сигнале на другом конце провода сняли трубку. -Винчестер, что происходит? — зло бросил он. В трубке раздался злой смешок. -Вы забыли, как ставится ваша подпись, сэр? Или вдруг решили, что в команде будет не хватать опиумной наркоманки, принимающей на себя все удары? -Нам будет не хватать женщины, способной создать удобную ситуацию, Мэри. Тишина. Шум телефонной станции. -Возьмете одну из своих любовниц. Думаю, среди них найдется и пострашнее, и постарше меня. Специально для того, чтобы вы не сразу опустились в глазах компаньонов. -Жаль, что опиум так расшатал твою психику. -Жаль, что вы так и не смогли принять меня, Уэйверли. Частые телефонные гудки бились о перепонки в унисон с сердцем, разрывающим грудь. *** -Ты сказала ему об уходе? -Да, сегодня днем. — подавленно ответила молодая женщина, пытаясь хоть раз разглядеть хозяина столь сладкого голоса. — Как я могу получить свое лекарство? Минутная тишина заставила ее запаниковать. Сжимая пальцами в кармане широкого пальто верныйпистолет ТТ — первый и единственный подарок Уэйверли, привезенный из-за границы, и единственное от Уэйверли, что никогда ее не подводило, она замерла в ожидании. Вздрогнула, когда показалось, что из окна автомобиля на нее наставляют пистолет и слабо ухмыльнулась, когда поняла, что это всего лишь скрученный в трубку конверт. -Выполнишь то, что требуется — получишь все, в чем так сильно нуждаешься. «К сожалению, это будет лишь одно из двух желаемых». *** «Я не могу. Все, что угодно, но не это», — думала она, в отчаянии обхватив голову руками. У ног валялась исписанная мелким почерком бумага с необходимыми требованиями для получения опиума на руки в куда большем количестве, нежели раньше. На предлагаемой дозе можно было продержаться фактически два-три месяца. Взамен требовалась передача всей возможной информации о миссиях Уэйверли, включая последние полученные им документы из Штатов для того, чтобы попрощаться с их главным врагом раз и навсегда. А бумаги, как было известно обеим сторонам, хранились в сейфе ее медицинского кабинета. Резкий стук в дверь оборвал ее хмельные мысли. Винчестер, сжав в руке чайную кружку, которая служила ей и рюмкой, и бокалом, и стаканом, — все зависело от случая — тяжелым взглядом уставилась на дверь. «Они не могли прийти так быстро». Стук повторился. Более тихий, гармоничный. «Два раза с перерывом на две секунды». Глубоко и облегченно вздохнув, молодая женщина тяжело поднялась с дивана. Шатаясь и дотрагиваясь до каждого попадавшегося предмета интерьера на ее пути, дошла до прихожей. Уперлась лбом в гладкую дверь, на ощупь открыла верхний замок и сняла металлическую цепочку. -Эт-то ты. — почти членораздельно проговорила она, оперевшись плечом на стену и слабо улыбаясь. — Я рада, что эт-то ты. -Безумно рад тому, что ты говоришь это, находясь только в состоянии алкогольного опьянения, Мэри. — с грустью произнес мужчина и, стряхнув с воротника холодные дождевые капли и, достал из внутреннего кармана прошитый конверт. — Возьми. Пусть пока полежит у тебя. Открывать запрещено. Свободна, Винчестер. Жаль, что все закончилось именно так. Сжав костлявыми трясущимися пальцами протянутые бумаги, молодая женщина задержала взгляд на смертельно-ожидаемом госте. -Зайдешь? Подумав мгновение, Уэйверли резко кивнул. Остановился в коридоре, задумчиво расстегивая крупные пуговицы. Едва различимый в ее глазах лучик счастья, заставил его вспомнить, какой она была несколько лет назад, когда только пришла на службу, желая достичь высот на новом месте. Яркая, живая улыбка, светящиеся лукавством и добротой глаза, звонкий голос и живой разум, позволявший ей находить решения даже в самых трудных ситуациях за мизерное количество времени. Вспомнил, как она тянулась к нему всем телом и душой, желая стать лучшей напарницей, подругой, любовницей. Вспомнил, как со временем в ней стал погасать огонек азарта и желания продолжать бороться с неудачами, заставляя Мэри все чаще обращаться к бутылке и собственным мечтам, которые дарили ей мгновения покоя. Вспомнил, как отталкивал ее, называя глупой девчонкой и отпуская колкие шутки за спиной молодой женщины, которая, — единственная из всех — любила его всей душой и была предана до подписания заявления об уходе, не смотря на разрушенную опиумом психику и разбитую душу. -Ты буд-дешь пить? Сиплый голос заставил его вздрогнуть. Сколько раз в прошлом она просила Уэйверли выпить с ним хоть бокал вина, и сколько раз он ей отказывал, боясь дать слабину? -Да, Мэри. Буду. -А… -Буду то, что есть. — с улыбкой ответил мужчина, тяжело усаживаясь на старый диван. *** -Неужели мне стоило лишь написать заявление и получить необходимое количество подписей для того, что бы… — сбившееся дыхание не дало женщине закончить фразу. Теплые пальцы мягко гладили ее кожу, цепляясь за выпирающие кости таза, оставляя секундные красные полоски на животе и груди, вызывая на теле волны мурашек. -Я не знаю. — глухо отозвался он, жадно разглядывая еще не известное ему тело. -Если это так, — резкий вздох, — то я так жалею, что не сделала этого раньше. -Странно звучит. — ухмыльнулся он, прижимаясь губами к ее шее. — Так говоришь, словно есть разница, с каким мужчиной получать удовольствие. -Я не знаю. Секундное молчание. Удивленный взгляд серо-голубых глаз, оценивающих «обстановку» и лучики мелких морщин, появившихся из-за слабой улыбки, сделали его лицо донельзя родным. Улыбнувшись в ответ, женщина сладко потянулась и резко замерла, почувствовав, как он отстранился. «Пожалуйста, не отказывайся от меня. Только не в эту ночь». -Куда ты? — тихий голос Мэри был едва слышен за шумом дождя, пожиравшем улицы Лондона, заставляя жителей города накрепко закрыть окна и зябко ежиться от промозглой сырости, которая, вполне возможно, уже образовала бездонную дыру в их сердцах и изо дня в день заставляла надеяться, что ливень когда-нибудь закончится. -Я должен покурить. — в тон ей ответил Уэйверли, доставая из кармана выходного пиджака портсигар. — Будешь? Усмехнувшись, она покачала головой. Мужчина, пожав плечами, вышел из комнаты. Прислушавшись к его шагам, женщина резко села на кровати, потянувшись к тумбочке, застыла. Запах табака резал легкие. «Только не заходи сюда…» Резкий вдох. Горячая волна разливается по венам, вызывая легкое головокружение. Запах сигарет перестает быть столь мерзким, попеременно смешиваясь с мужским одеколоном, знакомым до дрожи в кончиках пальцев. Изогнувшись на кровати, Винчестер сжала в ладони галстук столь желанного мужчины. Поднесла вещь к лицу, словно желая зарыться в сандаловых отголосках; прикрыла глаза, мечтая остановить мгновение. -Мэри. — вкрадчивый голос Уэйверли вызвал по ее телу волну мурашек. Медленно повернув к нему голову, женщина слабо улыбнулась: -Иди ко мне… Смерив ее настороженным взглядом, Александр покачал головой и, пожав губы, отвернулся. -Пожалуйста! — умоляющий возглас заставил его вздрогнуть. Оглушающую тишину комнаты разрезало резкое дыхание едва ли не плачущей женщины, не сводящей глаз с охладевшего к ней недолюбовника. -Уверена? — небрежно бросил он через плечо, наблюдая за ней краем глаза. Уловив в темноте ее кивок, качнул головой в унисон. Нервно расстегивая пуговицы белоснежной рубашки с мелкими пятнами пепла, Уэйверли медленным шагом подходил к старой кровати, к женщине, молящей наркотическим взглядом о единственной ночи, о которой мечтала слишком долго. Резкий изгиб спины. Горячий язык, проводящий неровную дразнящую дорожку вдоль ребер. Требующие поцелуи, которыми она осыпала его плечи и шею, кончики губ, вызывали в нем неизвестный до этого трепет. «Она просто твоя сослуживица, а не новая пассия. Ты просто отдаешь ей должное», — думал он, оставляя на груди женщины влажные следы, нарочно задевая пальцами прохладную кожу бедер, чувствуя, как подрагивает под ним никем не испробованное тело. — «Сделай это быстро, и ты свободен. И больше тебя ничто не будет здесь удерживать. Все нужные ей документы ты положил в сейф медицинского кабинета, взяв оттуда прошитые конверты с необходимой тебе информацией». Тонкие пальцы коснулись его щеки, проведя тонкую линию до самого подбородка. «Не знает, что делать, как и ты», — пронеслось в мыслях у обоих. Новый протяжный стон, наполненный болью и наслаждением, пальцы, введенные в нее, были мокрыми от уже нескрываемого, по сути, неконтролируемого желания, и крови. «Так меньше боли», — твердил про себя Уэйверли, целуя бедро женщины и не спуская глаз с ее лица. Пелена, окутавшая сознание молодой женщины, извивающейся от каждого прикосновения Александра, вновь и вновь посылая искры тянущего наслаждения туда, вниз, заставляя ее делать невольные движения навстречу его пальцам. Медленно, словно дразня ее, мужчина играл языком с острыми сосками и выпирающими ключицами, шрамом, что красовался ярким овалом чуть выше середины живота. Попеременно тяжело вздыхая от напряжения, от желания попросить его двигаться чуть быстрее, Мэри то и дело вновь проваливалась в бездну новых для нее ощущений. Медленное, тянущее, заставляющее забыть все. Опиум, алкоголь и непреодолимое желание мужского тела словно разрывали надвое ее тело и душу, подчинив себе все ее существо. Резкое, пожирающее, бескомпромиссное и не отступающее назад. Нет права на отступление. Оба добровольно падали в пропасть. Поймав губами самый первый вздох боли, Уэйверли, нависнув над нею, внятно проговорил: «Я хочу видеть твои глаза». Несколько резких привыкающих к наполненности стонов, мягкое касание влажных губ до груди и плеч, желание подстроиться под ритм, который, видимо, был известен только ей. Часы пробили два часа ночи. «Я нахожусь в этой комнате уже больше часа. Нужно поскорее…» С его губ сорвался приглушенный вздох. Тонкие пальцы сжимали и ощутимо царапали кожу плеч и бедер, частое дыхание распалило жар, который он так явственно пытался скрыть. Трепещущая грудь все сильнее прижималась к его телу. Последние толчки были резкими, быстрыми, сухими, пропала трепетность и жаркие вздохи. Глухие стоны заполнили липкую тишину старой спальни. *** Выстрел. С бешено колотящимся сердцем Уэйверли резко сел на кровати, поддерживая одеяло. Крепко сжал верный пистолет. Осторожные шаги по коридору. Запах серы, крови и дешевого коньяка. Чужой. Звякнула телефонная трубка, несколько раз повернулся заржавевший циферный круг. -Да, она была одна… Сказала, что сама достала оттуда все документы и отказывалась отдавать мне прошитый конверт… Нет, там только ее жалкие заметки… Не думаю, что ее будут искать, она написала заявление… Нет, пакет с лекарством в крови, я не смогу взять его, товар испорчен… Убита. Убита. Сердце пропустило удар. Всего час назад, когда он ходил на кухню за прошеным стаканом воды, Мэри лежала рядом с ним. Теплая, разморенная сном, нежная, почти по-детски улыбающаяся. Живая. Все еще сжимая в руке оружие, Александр подошел к приоткрытому окну. В тот же момент из двери вышел облаченный в кожаное пальто мужчина. «Он или нет? Жаль в пустую тратить патроны», — пронеслась в голове у Уэйверли лихорадочная мысль. Подойдя поближе к окну и встав сбоку от него, мужчина вновь выглянул наружу. Незнакомец приближался стремительными шагами. Тяжелый запах сигарет и перегара, тот же запах, который до сих пор не выветрился в коридоре, не смотря на кровь и разбившуюся керосиновую лампу. «Выстрел с расстояния менее пяти метров». -Уэйверли, ты с ума сошел? — с укоризной произнес один из сослуживцев, присаживаясь рядом с ним на стул в квартире Винчестер. -Вполне возможно. — ухмыльнулся в ответ Александр и, окинув злым взглядом молодого компаньона, взял со стола пакет и, встав на ноги, решительным шагом пошел прочь из квартиры. На выходе из здания его задержали. -Нельзя выносить посторонние предметы. Что там? -Вас не касается. Должно быть передано в должностные руки. — глухо отозвался он, обходя надоедливого служителя закона, который, собственно, совсем не торопился останавливать его. *** Холодные солнечные лучи рассеивают густой, зленовато-серый туман, укутавший собой каждый проулок лондонских окрестностей. Влажный воздух, подобно ночным кошмарам, которые наверняка снятся сейчас большинству спящих горожан, проникает в квартиры и, оставляя на оконном стекле влажный след, рассеивается в зябкой тишине комнат. *** Легкое головокружение, полное расслабление, приятное, почти что предоргазменное покалывание внутренней стороны бедер. Резкий люминисцентный больничный свет, режущий закрытые веки и рисующий блеклые пятна на темном фоне раздумий. Рука крепко сжимает подлокотник кресла, кажущийся слишком мягким и легко рвущимся от любого прикосновения…