***
О наличии дочери у Деметры он узнал ещё до рождения Геркулеса. "Самые прекрасные цветы растут в домашнем саду" — такими были её слова, остальные боги активно выражали своё согласие и желали удачи с воспитанием, это ведь дело тяжёлое. Но только одному Аиду не было смешно. Они не знали, каково это — сидеть в заточении, пока остальные веселятся. Каково жить в клетке и слушать чужие рассказы о той, нормальной жизни, столь желанной и далёкой. Впервые Персефона появилась на очередной годовщине свадьбы Зевса и Геры. Она была обворожительна: белая тога в пол, волосы собраны в аккуратный пучок, никаких лишних прядей, украшений не было совсем. Богиня была напугана: конечно, когда всю жизнь единственной, с кем ты общаешься, была мама, такое повышенное внимание вводит в ступор. Аид наблюдал со стороны, облакачиваясь плечом о каменную колонну. "Бедное дитя, она похожа на зашуганного щеночка": он усмехнулся своим мыслям и сам не заметил, как к нему (возможно, впервые за всё время!) кто-то подошёл. — Вы всегда стоите в гордом одиночестве?— несмотря на малую долю сарказма, в голосе Персефоны присутствовала неуверенность. — А твоя мамуля тебя не потеряет?— Аид перевёл взгляд на Деметру, Персефона тихо фыркнула. — Было бы неплохо, если бы потеряла,— раздраженный голос звучал достаточно тихо, чтобы услышать мог только собеседник. — Надо же, я думал, ты нежная куколка.— вранье. Он так не думал. — Какой бы сад красивый не был, в нём всегла будет сорняк,— Персефона принюхалась к амброзии в бокале и сделала маленький глоток, с непривычки пожмурившись. Амброзия — слишком сладкий напиток, который сами боги либо разбавляют, либо чем-то закусывают, — По вашему мнению, я сорняк или цветок? Аид показательно задумался, почесав подбородок. — Ты персик. Эти слова заставили Персефону густо покраснеть. Она переводила взгляд на бокал в руках, на других богов, на облака. Куда угодно, лишь бы не смотреть на довольного властелина Подземного царства. — Что ты пристал к ней, Аид?— Зевс подошел слишком незаметно,— Она ещё так молода! Фирменная громкая интонация привлекает внимание остальных. Сразу же между братьями и Персефоной появилась Деметра: Аид не запомнил, что именно она говорила в тот день. Помнит только попытки Персефоны объясниться, сказать правду, что это не он пытался сорвать дивный цветок, а она сама подошла и завела разговор. Что никакого принуждения и, ни в коем случае, домогательства не было, что ей просто захотелось побыть рядом с тем, кто, по её мнению, понимает её. Однако её никто не слышал, все говорили "Персефона настолько добра, что защищает этого мерзавца!", "Бедная, бедная Персефона, ей наверняка было так противно!", "Аид уже совсем границ не видит". Когда Деметра уводила её "прочь от этого болвана", Персефона обернулась на Аида. В её глазах он прочитал панику и сожаление, в ответ одарил её приободряющей улыбкой. Сплетни и несправедливость давно перестали задевать — он привык быть козлом отпущения. Аид сам не помнил, в какой момент отношение к нему изменилось. Да, ему пришлось стать черствее, серьёзнее, но быть прежним он не смог бы никогда. Он был бы рад заниматься сводничеством, управлять морями или следить за растительностью, но судьба распорядилась иначе. Аид понимал, насколько ужасно одиночество, поэтому не хотел, чтобы бедняжка познакомилась с ним так рано. Поэтому он приходил к ней. Персефона менялась на глазах: расплетала волосы, активно жестикулировала руками во время разговора, вместо линейного повествования скакала с темы на тему. Она задавала много вопросов: какие-то были приличными, какие-то нет, над какими-то приходилось задумываться. Аид впервые видел, чтобы при разговоре с ним у кого-то горели глаза: те самые прожилки не смогли заставить его оторваться. Один из таких дней кардинально всё поменял. — Я больше так не могу,— Персефона хныкнула и кинула заколку в траву.— Мне надоело! Мне надоело играть "ту" Персефону: всегда добрую, всегда готовую помочь, не имеющую собственного мнения! Даже мама "её" любит больше, чем меня. — Персик, не говори так,— Аид растерялся,— Мамашка твоя тебя очень любит! Персефона посмотрела ему в глаза и вяло усмехнулась. Да, он знал, что фальшивая дочь нравится намного больше, но он не думал, что сама Персефона об этом догадывается. Уж очень Аиду хотелось, чтобы у неё была опора в виде родственников. Хотя сейчас Персефона очень напоминала его самого. Давно, "в молодости", Аид тянулся к Зевсу. Был уверен, что те объятия искренние, безумно радовался, когда тот заводил разговор. Но всё чаще и чаще Аид стал понимать, что Зевс пытается поставить себя выше. "Привет, как там твоя сырость?", "Прости, что не позвал, был занят игрой с Одином", "Гера — потрясающая жена, только не завидуй, ха-ха-ха" — и со временем Аид отдалился. Чем больше ты строишь воздушные замки, тем больнее падать, когда они лопнут. — Аид, мне так плохо,— Персефона сжала его тунику и уткнулась ему в грудь, сдерживая всхлип. Аид хотел было погладить её по спине, но она резко подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.— Прошу, забери меня отсюда. Похить меня. Аида, как покровителя мёртвых, часто умоляли. Это были и матери, пережившие своих детей, и убитые на войнах мужья, и даже самоубийцы слёзно просили дать им второй шанс. Но впервые за всё время это удалось только Персефоне. И Аид похитил её. Подхватил на руки, добежал до колесницы и, поставив девушку перед собой, помчался в своё царство. Сначала Персефоне было неуютно и Аид это замечал. Нет, он не обижался. Никто бы не променял солнечную цветочную поляну на мрачное место, где запах серы выедает нос, а от стонов мёртвых проходят мурашки по телу. — Тебе же тут не нравится. Возвращайся домой, пока твоя мама не заметила твою пропажу,— Аид хотел было взять Персефону за руку, но она отступила назад. — Я привыкну, честное слово! Ты же привык. — Это я привык. Ты не должна мучиться из-за меня. — А ты должен?— в голосе Персефоны появилось отчаяние,— Почему ты должен страдать в одиночестве? Почему я не могу быть рядом с тобой? Да мне приятнее находиться здесь, чем дома. Здесь я могу быть самой собой. С тобой. — Персефона,— Аид тяжело выдохнул,— Ты ещё так молода. Обязательно появится герой, который вытащит тебя, в которого ты влюбишься, вы поженитесь, детишек нарожаете.— от этих мыслей пламя на голове стало алым, Аид не смог сдержать эмоции. — А разве он не появился?— Персефона стала медленно подходить.— Разве меня не вытащили? И разве я не влюбилась?— она положила руки на его щёки.— Я люблю тебя, Аид. Поцелуй. Раньше Аиду казалось, что он точно ему не светит. Как минимум, связываться даже на один раз с ним никто не хотел, что уж говорить о настоящих отношениях. На самом деле, сам Аид и не мечтал о таком: постоянные разборки, проблемные умершие и занозы Боль и Паника вызывали слишком много хлопот, из-за чего отдых и мечты были для него непозволительной роскошью. Поэтому он даже и представить не мог, что взаимно влюбится и будет целоваться со своей же любовью. Правда, поцелуем это было назвать тяжело. Из-за полного отсутствия знаний и опыта получилось лишь неловкое касание губ. Но это касание было настолько чувственным, нежным и приятным, что Аид смог бы часами так стоять, чтобы запечатлеть его навсегда в памяти. Когда Персефона отстранилась, её щечки покраснели, а на лице появилась наивная, довольная улыбочка. — Персик,— голос Аида стал хриплым,— Я люблю тебя. — И я люблю тебя, Аид.— после этих слов Персефона вновь прижалась губами к его губам, но теперь целовались они намно-о-ого дольше. Столь прекрасный день был омрачён Деметрой, когда она заметила пропажу дочери. В срочном порядке на Олимпе было организовано собрание. — Это он! Это точно был он!— яростная Деметра указывала пальцем на расслабленного Аида,— Немедленно верни мою дочь! — Послушай, я никого не похищал,— что правда, то правда, похищения не было. Можно назвать это...побегом? Добровольным уходом? — Он правда никого не похищал. Появление Персефоны было неожиданностью даже для Аида, ведь он строго-настрого сказал ей отсидеться внизу. "Бунтует" — с удовольствием подумал он, обернулся и обомлел. На день рождения он хотел подарить ей красивую чёрную тунику с открытым плечом. Распущенные волосы обрамляли лицо, а взгляд был решительным, дерзкими. — Какой ужас!— Деметра вскочила и подбежала к дочери,— Что он сотворил с тобой?— запричитала она, наматывая круги вокруг дочери,— Моя бедная девочка, пойдём домой, мама тебя успокоит и причешет,— и взяла её за руку. — Мама, мы любим друг друга!— рявкнула Персефона, вырвав руку из цепкой хватки матери,— Я...Мы...Мы любим друг друга! Поведение Персефоны и резкое заявление вызвали волну шепота среди богов: одни жалели Персефону, вторые осуждающе смотрели на Аида, третьи делали всё сразу. Вакх* выпил. — Она дело говорит. Смотрите, у нас даже прикид парный!— в доказательство Аид встал рядом с Персефоной, демонстрируя общую цветовую гамму. — Видишь, Деметра, он же сказал, что всё серьёзно,— Зевс устало вздохнул и посмотрел в сторону,— Я добро даю. Он же мой братик, в конце концов! Такое решение было предсказуемо, но сделано не из добрых побуждений. Просто Гера была беременна. И Зевс, замученный её постоянными капризами, совсем не хотел разбираться со всякими мелочами. Персефона не была ему близка и ни за что не отвечала — собственно, её пропажа никак не повлияла бы на него или Геру. — Довольно этого бреда! Ты возвращаешься домой!— Деметра вновь попыталась схватить дочь за руку, но та была непреклонна. — Вот именно, замолчи и прекрати нести бред! Я не маленькая девочка и вполне способна принимать собственные решения! И мы поженимся, хочешь ты этого или нет!— грубо отрезала Персефона и исчезла. Аид сразу же рванул следом. Да, эта речь действительно была взрослой, но только Аид знал, какая Персефона на самом деле. И сейчас она должна сотворить какую-нибудь глупость. — А ну стой! Что ты творишь!— чутьё не подвело. Аид застал её за поеданием половины граната. Одну половину она жадно проглатывала, кашляя от зёрен, а вторую уже потянула к себе, но была схвачена за руку. — Пусти! Если я съем полностью, то останусь тут навсегда и у них не будет выбора, кроме смирения!— зло кричала Персефона, стараясь вырваться из рук возлюбленного. — Персик, вот именно, ты останешься тут навсегда!— он вырвал нетронутую половину и выкинул её в окно (раздался чей-то болезненный крик),— Подумай о себе! Ещё дня не пришло, а ты уже решила всегда быть вместе. — А ты против?— тихо прошептала она, посмотрев ему в глаза. — Я? Персик, да я люблю тебя, я готов поработить этих жалких людишек ради тебя! И мне нравится, что ты показываешь свой характер, не стесняешься меня и нашей любви, но я не хочу, чтобы тебе было плохо со мной. — Знаешь, как говорят смертные?— получив вопросительный взгляд, Персефона улыбнулась,— "С милым и Олимп в шалаше". И я никогда не отступлюсь и не покину тебя. — Никогда?— с надеждой переспросил Аид и подошел к будущей супруге, врываясь пятернёй в её волосы и пропуская их сквозь пальцы. — Никогда,— повторила Персефона и закрепила обещание поцелуем. Так и закончилась его холостая жизнь. Однако Аид был безумно счастлив, несмотря на наличие злобной тёщи (съеденные зёрна граната стали единственным действенным аргументом в пользу совместного проживания Аида и Персефоны). Любящая жена вдохновляла его, давала силы, энергию. Она стала для него всем. Но появилась небольшая проблема — супружеский долг. Нет, Персефона возбуждала, особенно когда лезла своими шаловшливыми ручками куда не стоило, но Аид боялся навредить ей, оттолкнуть. Поэтому, поборов стыд, он направился к Афродите. Сначала богиня любви скептически отнеслась к просьбе объяснить все нюансы, но Аид слишком сильно напоминал подростка в пубертате, поэтому всё же решилась помочь. Даже дала специальное масло, чтобы первое проникновение не было болезненным. А также пообещала сохранить всё в тайне (после этого Аид облегченно вздохнул). Чтобы побороть смущение, Аид предложил выпить вино, в котором была разбавлена амброзия. Он целовал шею Персефоны, оставлял красные пятна, поднимался к ушку, чтобы горячо прошептать успокаивающие и нежные слова. Там, где было горячее и чувствительнее всего, он ритмично, не меняя темп и напор, двигал языком, пока девушка не начала дрожать и ёрзать по кровати. — Мы можем остановиться на этом,— он поднялся к её лицу, когда та пришла в себя, провел губами по щеке,— Только скажи. Одно твоё слово,— быстро, словно в бреду, пролепетал, проводя носом по другой щеке. Персефона мотнула головой, и Аид рукой нащупал кувшин с маслом. Он покрывал её лицо невесомыми поцелуями, успокаивающе гладил по голове, тёрся носом об её висок, как домашний щенок. Она обводила руками крылья лопаток, подушечками пальцев водила по позвоночнику, впивалась ногтями, когда наступало удовольствие. В какой-то момент она обняла его ногами за талию и застонала в голос, царапая его спину. А после откинулась на кровать и устало задышала, улыбнувшись уголками губ. Когда Аид прилёг рядом, Персефона доверчиво прижалась к нему и прикрыла глаза. А он ещё долго водил пальцем по её бедру и ноге, слабо нажимая на оставленные следы пальцев. Это его женщина. И её он ни за что не потеряет.***
Улыбнувшись приятным воспоминаниям, Аид снова стал думать о проблеме. Остался всего месяц перед очередным отъездом Персефоны, поэтому очень не хотелось омрачать всё ссорой. Он понял, почему вдруг вспомнил Мег. В тот день у неё было странное поведение: сама не своя, явно что-то скрывала, и это что-то было связано с Геркулесом. И так сильно был погружён в свои мысли, что и во время приставаний жены продолжал об этом думать. В процесс он, конечно же, был задействован, но перспектива быть преданным настолько пугала, что он взял и в самый отвественный момент перепутал имена. Осталось только объясниться перед Персефоной. — Йоу, Персик! Хей, Персик. Персик! Пе-е-ерсик! Персефона, как жизнь молодая?— Аид всячески менял интонацию и вставал в разные позы.— Ну как? — Ваше Страшнейшиство,— аккуратно начал Боль,— как бы сказать помягче- — Это очень плохо,— спокойно выдал Паника, за что вместе с другом был поджарен. Помощи и совета от этих балбесов не дождёшься, поэтому Аид решил действовать. Тихонько постучался и, не услышав маты, вошёл. Персефона лежала на кровати и утыкалась лицом в подушку. — Персик,— он аккуратно подсел и провел рукой по её спине,— Персик, дорогая, я готов хоть этим царством поклясться, что я люблю только тебя! А Мегара...понимаешь, сейчас у меня запара. Она что-то замышляет против меня, но от этих козней может пострадать самое дорогое, что у меня есть, — ты. Я слишком задумался. Прости, что отвлёкся, я сам виноват. Персефона долго не думала. С громким рёвом бросилась на него, обняла за шею и стала что-то лепетать, вытирая слёзы и сопли об одежду мужа. А Аид успокаивающе гладил её спину, согласно кивал и крепко прижимал её второй рукой за талию.Ты только моя, а только твой. Ты пренадлежишь мне. Ты — мой свет во тьме, и я никому тебя не отдам. Никогда.