Орёл или Решка

Когда Чонин просыпается, его голова наконец-то достаточно ясная, и он точно знает, что ему нужно делать. Как будто его вчерашняя головная боль полностью стёрта, как будто грязная непоследовательность прошедших дней медленно прошла, а после грозы остались лишь чистые тротуары. В месте, где пружины матраса упирались ему в спину,образовались небольшие синяки, мышцы немного затекли, но в общем он чувствует себя довольно хорошо после ночи, проведённой вдали от дома. Он надевает свою одежду, бросает ключ на незанятую стойку регистрации, оставляет записку с объяснениями причины ухода и вызывает такси. Ему просто нужно быть честным. Он должен сказать Кёнсу, что, может быть, он не любил Джинри сначала – она была некрасивой, сморщенной и плохо пахла – но он научился любить её. Он боялся держать её на руках, был в ужасе от мысли, что может уронить её, что испортит её. Он не хотел, чтобы над ней издевались в школе, поэтому покупал ей красивые платья. Он читал её дневник, просто чтобы попытаться понять её. Когда он был в старшей школе, все девочки-подростки были загадочными и непонятными, со временем ничего не изменилось. Они могли бы завести собаку. Не как замену, сказал бы Чонин, просто чтобы помочь им справиться. Ему нужно будет выделить, что ничто и никогда не сможет заменить Джинри, что она всегда будет особенной, но им всё равно нужно двигаться вперёд. Может, они могли бы послать письмо её любимой знаменитости – этому атлету Кан Тэ Джуну или как там его – попросить его помолиться за неё. Чонин, может, и не верит в Бога, но Кёнсу верил всегда. Может, это поможет. Может, это восстановит то, что он разрушил вчера, убедит Кёнсу, что он не хочет забывать время, которое они провели вместе как семья, что он хотел почтить это. Но он так же хотел просто идти вперёд. Настолько быстро, насколько возможно. Вернуть их жизнь обратно, чтобы Чонин мог перестать чувствовать себя ненужным и недостойным Кёнсу. Он просто хочет снова быть счастливым, мог бы сказать он, положив руки на плечи Кёнсу. Они должны это ей – себе самим – быть счастливыми. Такси останавливается, Чонин проходит через дверь их дома и заходит в лифт. Пока тот поднимается, переключая красные номера, Чонин думает, нужно ли было принести завтрак или кофе в качестве извинения. Двери открываются, и он, шаркая, идёт по коридору до их квартиры. Нижний замок уже много лет как сломан, поэтому он сбрасывает ригель ключём и заходит внутрь. – Кёнсу? Я... – Чонин спотыкается о туфлю и еле успевает подставить руки перед собой. – Чёрт возьми, – кричит он, потирая ушибленный локоть, – что за— И тогда он застывает. Потому что он споткнулся не о туфлю, он споткнулся о ботинок. Тот, который сам купил несколько месяцев назад. За 144 доллара без налога. Чистая кожа, заверил его тогда продавец. На каблуке в один дюйм. Ботинок Джинри. Он поднимается на ноги. – Какого чёрта ты творишь, – выплёвывает Чонин, ворвавшись в квартиру, уставившись на пол, заваленный мусорными пакетами и грязной одеждой. Прошлым вечером здесь не было и пятнышка – сегодня же все поверхности кухни заставлены немытой посудой. Частички еды хрустят у него под ногами, даже воздух спёртый и несвежий. – Кёнсу. В коридоле скрипит петля. Чонин щурится – это из комнаты Джинри, твою мать, Кёнсу что, был там всю ночь? И Джинри выходит из комнаты. Джинри. Джинри. – О Боже, – заикается Чонин. – Я похоронил тебя. – Папа? – она изящно першагивает через кучу белья. – Пап, ты готовишь завтрак? Ты проснулся? – Джинри, – он не двигается, он не хочет прикасаться к ней, чтобы не сломать, чтобы она не расстворилась у него в руках. Он вспоминает первый раз, когда остался с ней один, тогда она была ребёнком, истерично кричащим по каким-то непонятным причинам, и он не понимал, почему она плачет. Он брал её на руки и спрашивал бесчисленное количество раз, голодна ли она и что хочет съесть. Она кричала, он кричал, он тряс её, и Кёнсу вошёл и– – Пап, – снова зовёт она, дёргая за его куртку. – Папа, ты был на улице? Что ты делал? Ты купил еды? Я очень хочу есть, в этом доме нет ничего съедобного. – Вчера здесь были яйца, – справляется с собой он, недоверчиво смотря на неё. – Как получилось, что ты жива? – А? Он прижимается лицом к её волосам. Она высокая, но только для своего возраста, и он чувствует запах шампуня. Она реальная, очень-очень реальная. Либо так, либо он сошел с ума. – О Боже, Джинри. – Пап, ты меня пугаешь, – она отстраняется. Настолько же реально. Джинри никогда не любила обниматься, только если с Кёнсу. – А где папочка? – спрашивает Чонин. Она всегда называла так Кёнсу. Папочка. Попытка казаться нормальной – у неё не было двух отцов, у неё был один отец и один папочка. – Куда он ушёл, он тебя ещё не видел? Он будет так... ох, не могу даже выразить, как сильно он волновался. Он плакал, мы оба плакали, мы поссорились, и это было ужасно, но с тобой всё в порядке, всё совершенно в порядке, – он испытывал бесконечное облегчение, в груди легко, тошнотворное ощущение в животе полностью исчезло. Она здесь, он может перестать пытаться починить то, что, может быть, никогда не сможет сделать правильным, она здесь, здесь, здесь. Они наконец-то могут вернуться к тому моменту три недели назад, они снова могут быть семьёй, вместе, неясно счастливы. Тогда тоже были проблемы – счета и шансы попасть в колледж, и двадцатипятилетние споры – но это были знакомые проблемы, проблемы, которые они могут решить в течение дня и отбросить к ночи, когда Чонин засыпает, обняв Кёнсу за талию. Джинри теперь здесь, Кёнсу наконец-то снова будет счастливым, и Чонин сможет получить его обратно. Он легко трясёт её. – Куда пошёл Кёнсу? Она напрягается, и её глаза широко раскрываются. Он знает, что что-то не так, ещё до того, как слова вылетают из её рта. – Пап. Папочка ушёл. – Ушёл? – мысли Чонина ускоряются. Повреждения в доме невероятные – может, Кёнсу разозлился, наконец-то разозлился и уничтожил их квартиру до того, как Джинри вернулась к ним. – Мы найдём его, – успокаивающе сказал Чонин. – Мы скажем ему, что ты вернулась, и всё снова будет впорядке. Может, мы даже увидим ещё одну игру. Как насчёт этого, милая? – Пап, папочка умер. Похороны были три недели назад. Что с тобой? Слова медленно ударяют его, как грузовик, удар, который он не почувствовал сразу, а ощутил лишь после, собравшийся в волну раздирающей боли, белый шум невероятной боли. – Я видел его вчера, – говорит он сквозь оглушительный визг истерики. – Он не может быть мёртв. О чём ты говоришь. Но Чонин не мог видеть Кёнсу вчера. Квартира погребена под слоем недельного мусора – трёх недельного, если верить Джинри. Это не то место, где Кёнсу тщательно готовил завтрак, аккуратно выбрасывая остатки подгоревшего тоста в мусорное ведро. Это не та квартира, в которой они были вчера. Но это квартира Чонина. Кёнсу вчера ходил с Чонином в зоопарк. Они поссорились в кафе, и осколок керамической чашки порезал щеку Чонина. Порез. Он отодвигает Джинри с дороги и вбегает в ванную, почти спотыкаясь о ведро, и бросается прямо к зеркалу. На его щеке небольшой порез. – Кёнсу, – шепчет он, проводя по нему пальцами. – Кёнсу, где ты? – Пап, ты меня пугаешь. – Кёнсу здесь. Он вчера разбил кружку. – Папа. Чонин проводит кончиком пальца по порезу. Его кожа неровная, и он хочет сорвать корку, чтобы посмотреть, потечёт ли кровь. – Джинри, солнышко, – вместо этого говорит он, в нерешительности вертя головой, – есть одно кафе. Вниз по дороге от зоопарка. – Папа. – Послушай меня. Прогугли его, найди мне их номер. Сейчас. Джинри снова всхлипывает. – Папа, перестань, что ты– – Сейчас же. Он выходит из ванной, шлёпая босыми ногами по полу. Через несколько минут она протягивет ему стикер с номером, написанным красными чернилами наверху. Он склоняется над раковиной, теребя кожу и смотря на своё отражение в зеркале, и достаёт мобильный телефон из кармана. – Вы позвонили в Грегори. Чем я могу помочь? – Здравствуйте. Я хочу спросить об ущербе, который я нанёс вам вчера. Хочу убедиться, что всё было решено, когда я ушёл. – Ты вчера весь день был дома, – хнычет Джинри. Он игнорирует её и сильнее прижимает телефон к уху. – Я был там со своим мужем. Я не знаю, сколько гей-пар вы видите в день, но мы разбили кружку, и я заплатил за неё. – Простите, но я думаю, вы позвонили не на тот номер. Я был здесь с открытия до закрытия и– – Там была официантка с кудрявыми рыжими волосами. Она вспомнит меня. Я сказал ей, что моя дочь недавно умерла. – О чём ты говоришь, папа? Долгая тишина, и сердце Чонина отчаянно бьётся о стенки грудной клетки всё это время. Его трясёт, и она наконец-то отвечает. – Сэр, у меня рыжие кудрявые волосы. Только у меня одной. И я не имею понятия, о чём вы говорите. Чонин узнаёт её голос, особенно незаинтересованность в нем. Джинри всё ещё дергает за его куртку – он даже не снял её. Его трясёт, а пот градом катится по спине, но у него на щеке порез. Он получил его, когда Кёнсу разозлился в кафе. Правильно? – Джинри, у меня вчера был этот порез? – Я не знаю. Пожалуйста, перестань, ты правда пугаешь меня. Вся энергия покидает его. Джинри жива, растрёпанные волосы и слишком большая пижама. Она худенькая шестнадцатилетняя девочка, и он её отец. Её единственный отец. Потому что Кёнсу больше нет. Чёрт, думает Чонин. Что мне, мать вашу, теперь делать? Его пальцы находят корку на щеке, и он резко срывает её ногтём, и смотрит, как рана кровоточит. Позади него Джинри широко раскрывает глаза. Он не знает, что сказать. Поэтому он не говорит ничего, и они смотрят друг на друга через зеркало, в комнате слышен звук текущей из крана воды и шум машин вдалеке, пробирающийся сквозь стены.