Орёл или Решка

Джинри возвращается домой после Рождества. Ей понравилось быть с бабушкой, говорит она, относя подарки в комнату. Но она скучала по своему папе. – Я тоже по тебе скучал. – Врёшь. Ты, скорее всего, гулял со своими друзьями. Чонин совсем не хочет продолжать этот разговор. – Что-то типа того. Но я всё равно волновался о том, как сильно ты будешь скучать по нашей малюсенькой квартирке, бегая по огромному бабушкиному дому. – Наша квартира не маленькая. Она, – Джинри делает небольшую паузу, – она грязная. – Папочка ответственный за уборку. Джинри торжественно кивает. – Я знаю. Ты ходишь в магазин и моешь посуду. – Мелкая, ты говоришь так, как будто это так легко! Джинри смеётся. Она впервые смеётся перед ним со дня аварии. Почти три месяца, понимает Чонин, для неё. Для него это было почти полгода, перепрыгивая между временными потоками и переживая целые куски времени. Она начала понемногу открываться. Иногда она говорит с Чонином так, как говорила бы с Кёнсу, а иногда она разговаривает так, как будто они с Чонином всегда были близки. Ему очень нравится последнее, и он награждает её маленькими объятиями и гладит её по голове, когда она вспоминает, что он никогда не будет папочкой, но, может быть, он может стать отцом. Чонин ерошит свои волосы. Чёрт. Чёрт. – Ты права, Джинри. Мы должны прибраться здесь. Это отвратительно. – Бабушка говорит, что у нас уже должны быть крысы. Несмотря на то, насколько Чонину не нравится мать Кёнсу, с этим он готов согласиться. – Она, скорее всего, права. ***** В квартире не убирались с того самого дня. Уборка кажется принятием действительности: Кёнсу больше нет, Кёнсу никогда не вернётся, они должны двигаться вперёд. В этой грязной квартире есть следы Кёнсу, напоминания о том, где он стоял в последний раз и что ел. Убрав в квартире, Чонин знает, что уничтожит всё это. Почему-то эта мысль не напрягает его настолько, насколько он думал. Потому что Кёнсу ещё немного жив. Потому что, даже если Кёнсу не может вернуться сюда, Кёнсу всегда будет там, на краю его подсознания, ожидающий, пока он встретится с Сехуном и уснёт. Бумажные полотенца стирают пыль. Джинри портит пару спортивок, но Чонин обещает купить ей новые. Они брызгаются моющими средствами друг в друга, и Чонин уверен, что проглотил слишком много «Ajax», но это весело. Расслабляюще. Непросто, но тем не менее хорошо. Чонин не понимал, насколько погряз в вине за последние дни. Даже хуже, он не понимал, как обманывал Джинри, как мало времени проводил с ней. Она была и его дочерью тоже как никак. Сехун, Джинри – оба они зависели от него, как никогда не зависел Кёнсу, и, скорее всего, никогда не будет зависеть. Чонин толкает эту неприятную мысль на задворки сознания. Им понадобились недели, чтобы избавиться от слоёв грязи, мусора, остатков еды и пыли, особенно потому, что каждое утро Джинри идёт в школу, а Чонин заставляет себя ходить в танцевальную студию. Он даёт уроки. Кто-то спрашивает о выбранных Джинри колледжах, и он просматривает учителей для экзаменов, которых нашел ей Кёнсу до своей смерти. Он не навещает Сехуна. Он думает о Кёнсу, а ночью представляет, как занимается с ним сексом, танцует с ним, представляет, как они вместе идут в караоке, а потом ужинают, как он совершенно случайно опрокидывает молочный коктейль на колени Кёнсу, и как они идут в парк аттракционов и забивают на работу, чтобы поспать подольше. Он представляет, как встречает Кёнсу впервые снова, этот первый день старшей школы, и как говорит ему держаться подальше, не влюбляться в него. Он представляет, как встречает Кёнсу и говорит ему обрезать этот ужасный чуб. Он представляет, как встречается с ним с самого начала или не встречается вообще. Как бы это ни было странно, но все эти сны очень хорошие. Он просыпается отдохнувшим, спокойным и сам выбирается из кровати каждое утро. Квартира зимой всегда тёплая. Джинри всё время злится из-за того, что он так долго собирается, и угрожает найти кого-то другого, кто отведёт её в школу. Сехун звонит несколько раз. Чонин не сохраняет его номер. Они не говорят о Кёнсу совсем, и Чонин не просит Сехуна о встрече. Вместо этого он спрашивает Сехуна о его здоровье, о его руках, о том, был ли он осторожен в последнее время, а Сехун рассказывает ему историю о колледже и происшествиях, с которыми он не хотел иметь дело, и о парне по имени Пак Чанёль, который научил его вызывать искусственное счастье. Медленно, но время начинает излечивать. ***** В феврале погода сильно ухудшается. В один из понедельников их завалило снегом, и Чонин печёт блины, пока Джинри смотрит телевизор. Кёнсу никогда не позволил бы им есть в гостиной, но Чонину всё равно, он просто закидывает ноги на стол и смотрит мультики, яростно жестикулируя, когда происходит что-то неуместное, и спрашивает Джинри о том, можно ли ей такое вообще смотреть. – Мне исполняется семнадцать в этом году, – оскорблённо говорит она. Чонин закатывает глаза и пихает свою ногу ей в лицо, переключая канал на тот, где показывают повтор «Лило и Стича». – Это ничего не значит. Ты слишком маленькая для таких вещей. – Ох? Тогда чем ты занимался, когда был моего возраста? Алкоголь и клубы, и случайные нелегальные вещества. Упс. – Я не помню, каким был в твоем возрасте, – надменно говорит Чонин. – Я всегда был взрослым. И всё равно, я просто приглядываю за тобой. – Чтобы я нашла приличную работу с регулярной зарплатой? Не как ты? – Именно, – торжественно кивает Чонин, аккуратно разливая кленовый сироп прямо себе на колени. – Ох, чёрт возьми. – Между прочим, – говорит Джинри, закидывая ноги на спинку дивана, – у меня свидание на День Святого Валентина, поэтому я буду поздно. – Прости. Кажется, я неправильно услышал. У тебя свидание? – Почти семнадцать, – напоминает ему Джинри. – Можно мне ещё блинчик? – Свидание. – Чонину интересно, что на это сказал бы Кёнсу. Его руки почти автоматически находят телефон, набирая больницу и соединяясь с Сехуном. Джинри поднимается, чтобы самой взять блины, Чонин слышит как Сехун отвечает на звонок. – Чонин? Грудь Чонина болит. Голос Сехуна звучит так же мягко, как на Рождество. – Да, привет. – Тебе нужно увидеться со мной? Я... Мне не нужно работать сегодня. Я могу уйти. Чонин видит, как Джинри бросает кусочек масла на сковороду, она стоит на кафельном полу и отбивает ритм какой-то песни. Её волосы сильно отросли – почти время предложить ей их обрезать, думает Чонин. Они забивают слив в ванной, а ему не нравится чистить его. – Чонин? Чонин думает о Сехуне и его длинных тонких пальцах. Он, скорее всего, хорошо справился бы с чисткой слива от волос. Хотя Чонин настоял бы на том, чтобы тот надел перчатки. – Нет, – наконец говорит он. – Я хотел спросить, что ты думаешь о семнадцатилетних, идущих на свидание в День Святого Валентина. – Прости? – Это доктор О? – ухмыляется Джинри. – Скажи ему, что ты скупой. Это экзаменационное слово. – Видимо, она занималась учёбой. Джинри. И она хочет пойти на свидание. Я понял, что мне нужно ещё одно мнение. – От меня. – Сехун звучит ошеломлённо, но не зло. – От тебя. – Скажи ей «да, и не приходи домой раньше одиннадцати, потому что я веду Чонина на ужин». – Я всё слышала, – говорит Джинри. – Спасибо, доктор О. – Ты неисправима, – отвечает Чонин. – Это тоже экзаменационное слово. Джинри показывает язык, а потом вспоминает о блинчиках и проносится по кухне, чтобы выключить огонь. Сехун смеётся на другом конце провода. – Я позвоню тебе позже. Было приятно тебя услышать. – И мне тебя, – Чонин кладёт трубку, бабочки трепещут у него в животе. Свидание с О Сехуном. Может, не совсем свидание – для этого слишком рано – но встреча точно. Вечер, где только они вдвоём. Без Кёнсу. Джинри запирается в ванной и включает душ. Мультик всё ещё идёт – она даже не подумала выключить его. Типично. – Это моя семья, – говорит Стич. – Я сам её нашёл. Она маленькая и сломанная, но всё ещё хорошая. Да, всё ещё хорошая. Он переключает канал.