i.
Она любила одевать меня в розовый, моя мать. Розовые ленты и оборки. Она сказала, что я буду богиней весны еще когда у меня не прорезались молочные зубы. Я ответила, что хочу выбирать. Она сказала, что богини не выбирают. Мы либо есть, либо нас нет. Но Боги выбирают. Мой отец решил не довольствоваться чьими-то закусками и стал богом Небес. Мои дяди выбрали свои царства: моря и глубокие темные чертоги (чем дальше от Зевса, тем лучше, наверное). (И я бы тоже предпочла синий: Зевсовы небеса и океаны Посейдона, иссиня-черную темноту Аида)ii.
Цветы утомляют, если они постоянно у тебя под ногами. Гермес как-то пошутил, что я чихаю лепестками. Аполоновы слова были куда грубее. Боги учатся медленно; им сложно понять, что тела богинь не то, чем можно повелевать. Со временем мой муж это понял. Он выучил этот урок, когда я посмеялась над судьбой Левки. (Примечание: не все живое мне нравится) Пример 1: Я не была первой у своего мужа. По всей видимости, это была Левка, симпатичная нимфа: стройная, бледная, со своими большими глазами и нежной улыбкой. Мой судьи, мои псы, мой паромщик, мои реки, они прячут от меня ее красоту, чтобы я чувствовала себя лучше. Я в безопасности. Я прихожу к ней, к этой нимфе, которая превратилась в дерево (когда же они научатся?), и исследую ее со всех сторон. У нее твердая белая кора, как и у любого другого тополя. Я кладу руку на ветку, и чувствую свое превосходство. На берегах Ахерона нет ветра, но ее листья шумят. Как только я слышу звук игривого смеха, я уже не могу его забыть, и от злости сжимаю зубы. Она научится меня любить, как, кажется, научились все другие растения. Я шепотом благодарю ее за то, что она стала полумертвой задолго до того, как я родилась, прежде чем я облачилась в локоны, ленты и розы. Достаточно легкого щелчка пальцев, чтобы Ахерон понял, чего я хочу. Река выходит из берегов: подтачивает корни, уносит ее собой. Я не оглядываюсь назад, когда ухожу. Пример 2: Я не была последней у мужа. Может это все из-за семейной вражды. Может я всего лишь бледноликая кукла, которую в разные стороны тянут брат с сестрой. А может Аид просто ненавидит свою тещу. Стереотипно, но мы ведь боги. Я не знаю о его скитаниях, когда босоногой поднимаюсь наверх, когда медленно умирает зима под первыми весенними вдохами, а нарциссы пробиваются из-под земли, приветствуя мое появление. О, как же прекрасно быть обожаемой! Почему мой муж не может любить меня, как любят цветы, как любит Цербер, со всем своим щенячьим обожанием, или даже мой отец (а его манера любить, мягко говоря, спорная)? Аид обещает, что будет скучать по мне, когда на улице лето, когда у меня будут пляжи, горячий песок под ногами и Пина Колада. И он скучает. Скучает так сильно, что ищет утешения. Еще одна нимфа, такая же ничего не значащая, огненно-рыжая, улыбка которой таит зло. Она не непорочная, как Левка, но чего еще ждать от того, что родилось на берегах моего любимого, лихого Коцита? Она красила губы красной помадой, а мой муж никогда не умел стирать воротники рубашек, и он не пытался оправдаться (может, у него все-таки есть совесть). Его нимфа надолго не задерживается. Она недооценивает меня, а может переоценивает привязанность моего мужа. Ведь он не стал ее защищать. Я превращаю ее в мяту; наблюдаю за тем, как ее руки становятся листьями, как ее корни прорастают в землю моего царства. Я срываю стебель и сминаю его пальцами. У ее смерти прекрасный запах. Муж избегает меня неделю. У него и вправду есть совесть. Пример 3: Семена граната, которые оставляют алый сок на моих зубах. Я презираю их, каждое. Шесть зернышек, которые символизируют мое подчинение Подземному миру. Какая сладкая ложь. Когда я была маленькой и пряталась под одеялом, слушая рассказы о призраках, которые рассказывали няни и другие богини, моим любимым был тот, где заблудшая душа съедала что-то в Подземном мире и уже никогда не могла вернутся назад. Я знала, что в этой вселенной так много глупых законов. – Не хмурь лицо, – говорила мама, – иначе Зефир заставит его так и застыть. Я вспоминала Гиацинта и думала был ли у него когда-либо выбор. – Не уходи к морю, – говорила мама, – накличешь на себя беду. – Лучше бы ты сказала это Фетиде, – хотелось ответить, – или Амфитрите. – Не ешь в Подземном мире, – говорила мама, – иначе ты останешься там навсегда. И вот они – шесть зернышек – моя свадебная клятва, сделанная по доброй воле. Никакого Стокгольмского синдрома, никакого обмана (мой муж человек не великой фантазии). Таков был мой выбор. Пример 4: Мирра... Что же, это история для другого раза. (Мой муж не был моим последним) Может, Афродита расскажет ее лучше.iii.
Я иду по Десятой Авеню, стараясь не наступать на трещины, потому что тогда Подземный мир кажется слишком близким. Он пахнет снегом. Я захожу в бар, где бармен уже давно пьян. Бар называется «Проклятие»; коктейль – «Персефона». Разве я могу отказаться? Сама ведь выбрала.iv.
Земля разверзается под ногами и проглатывает меня целиком. Хоть прислушивайся к предзнаменованиям, хоть нет. Ходят слухи, что царь Подземного мира ищет себе невесту. Ходят слухи, что он одинок. Моя мать зло смеется. Он совсем некрасивый, они говорят. В его вотчине не приумножается ничего, кроме богатств и его дурного характера, они говорят. Я видела Аида на Олимпе, возможно, дважды. Он высокий, хмурый и задумчивый. Он – все, чем я не являюсь. Он никогда не улыбается, и я вижу морщины на его лбу. Может они появились из-за мира, который он несет на плечах. Может из-за его же собственных братьев. Приходят ли к нему смертные, которые разгневали Зевса? Оскорбили Посейдона? Устал ли он от них? Или ему все равно? Его волосы еще темнее одежд, которые он носит. Аид – все, чем я не являюсь. Меня это радует. Он ждет, что я буду убита горем, буду рвать на себе волосы от отчаянья, но мешковина, пепел и обкорнанные локоны мало меня привлекают. Это я ему и говорю, когда снимаю с ног сандалии. Здесь можно ходить босиком – это мое царство. Он смотрит на меня вопросительно: не знает, что дальше. – Ты меня украл, – указываю пальцем вверх, в бесконечную тьму Подземного неба. Он протащил меня вниз, через благодатную почву земли и через слои сверкающей руды и камня. – У тебя была причина? Он хмурится. И открывает рот: – Мне нужна была жена. – Я ведь никогда раньше не слышала, как он говорит, и я очарована. (Нежели вы надеялись на что-то помимо истории настоящей любви?) – Тебе нужна царица, дядя, – мой тон довольно жесткий, – и вот она я. Ему нечего ответить на мои слова. Я беру его за руку и прошу: – Покажи. – Показать? Он еще больше хмурится и мне это не нравится. Я аккуратно провожу пальцами по глубоким складкам, оставленным на его лице временем и заботами. – Покажи мне мое царство. Он ведь совсем не глупый, мой муж, он умнейший из богов, хоть и не смог бы потягаться с моими сестрами-богинями или тетушками, поскольку их умы были словно закаленное в пламени битвы железо. Он сжимает мои пальцы своими, хоть и чуть медлит. – Может, я целился слишком высоко, Кора, – отвечает, все еще озадаченный. Мы останавливаемся на вершине, чтобы все было видно. Мне нравится. – Может, я опустилась слишком низко, Аид. Существует такая вещь, как компромисс. Существует такая вещь, как любовь с первого взгляда. (Хотя, может здесь он третий или четвертый)v.
Его кожа гладкая и прохладная. Я оставляю глубокие полосы от ногтей на его спине и его смех низкий, на последнем выдохе. Его губы идеально подходят к моим. Над нашими головами нескончаемые миры, там зима, зима и смерть, но я счастлива. Я – выбрала.vi.
(Для всего есть свое время под солнцем) И для злости моей матери это время – зима. С годами ее гнев не стал меньше. Мне уютно внизу, пока она сидит в баре, отбивая такт наманикюренными ногтями по полированной столешнице. Деметра совсем не то, чего от нее ждут люди. Им хочется видеть рассеянную любительницу трав, которая носит цветастые платья, у которой цветы в волосах... но как же моя мать любит, когда ее недооценивают. Моя мама носит короткие юбки, сапоги выше колена и чулки в сетку. Она ужасающа и прекрасна, какой и должна быть. И она не умеет прощать, ведь она – природа, а природа по своей натуре очень жестока. (Яблоко от яблони)vii.
У меня есть братья и сестры. Десятки, может даже сотни. Смертные приходят в мой дом, и я люблю их не больше, чем их любит мой муж. Но ими искренне наслаждаются наши судьи. У меня есть мои (наши) дети: нечистивые, но очень любимые. Есть Загрей (обмани меня дважды, Зевс), и есть Макария – ребенок, рожденный в браке. Ничто не растет в Подземном мире, кроме асфоделей, своенравных нимф и моих прекрасных детей. Поначалу Аид смотрит настороженной на мой живот, с тревогой, а потом с гордостью. Макария рождается в Среднем мире, рядом с моей матерью и Артемидой. И ее вид их ужасает – нет ни секунды сомнений в том, кто ее отец. Аид души в ней не чает, но ведь он любит всех моих детей.viii
. Вас удивит, если я скажу, что у Аида все-таки есть сердце? Оно острое и пронзительное, так же полно боли, как и его ум. Мой муж весь соткан из неловкости и усталости, и он не промолвив и дюжины слов за всю свою жизнь (одно из слов обязательно мое имя). Его слепит яркий свет Таймс-сквер. Аид приходит, чтобы встретить меня сейчас, когда солнце поднимается над Ист-ривер, а моя мать уходит прочь, прихватив с собой зиму. Мы спускаемся в самые глубокие тоннели метро, туда, где нет крыс, указателей и пассажиров. Он держит меня за руку и ждет пока я расстегну сапоги; пытается спрятать улыбку, видя, как я зарываюсь пальцами в мокрый песок берегов Стикс. (Да здравствует Королева)