Этот день был одним из тех, что обещают быть тихими и радостными. В такие дни, как правило, не хочется вставать с постели, потому что солнце светит уж слишком ярко, зайчиками прыгая по стенам, а ручей за домом быстрее бежит по течению, весело журча. У Энн утро задалось с самого начала – на завтрак Марилла приготовила вкуснейшие пышки (вместо приевшихся тостов с маслом), а Диана уже ждала её у опушки леса, нетерпеливо переминаясь с одной ноги на другую. Как же, соскучились ведь друг по другу за ночь!
Энн, не привыкшая к ожиданию, резво побежала к приятельнице, едва только закрыла за собой широкие ворота. Впереди ждали приключения, о которых едва ли кто догадывался.
Подруги обожали протоптанную дорожку среди массивных елей и редких берёзок, поскольку время в прилесье тянулось бесконечно долго, а значит и поговорить можно обо всем на свете!
– Как думаешь, Диана, какое произведение сегодня будем читать в классе? – Энн уже мыслями переместилась на урок литературы, не скрывая тихого восторга. Даже голос то и дело выражал все эмоции, отраженные на юном конопатом личике – то поднимался ввысь, превращаясь в тонкую и чересчур громкую трель, то оглушительно падал вниз, как падает в бездонный колодец ведро – настолько низким он становился.
– Я, как и ты, понятия не имею, знаешь ведь это, – не загадывая наперед, Диана оставалась собой. Сегодня она была прекрасней обычного, в своём синем платьице, перевязанном шелковой лентой того же цвета. Тёмные локоны послушно лежали на плечах, не осмеливаясь выпутаться из банта, торжественно повязанного миссис Барри. Вся она - фарфоровая куколка, настолько опрятен и приятен глазу её облик.
– Но можно же представить! – рыжеволосая девочка перемахнула через ствол дерева, лежавший прямо на тропинке столько, что и не припомнить даже. Легенда гласила, что он тут появился после страшной грозы, перепугавшей не одного жителя Эйвонли. Придумала сию историю, безусловно, Энн Ширли.
Юбки платья смешно взметнулись, на одно долгое мгновение, показавшееся целым часом (на самом деле прошло несколько секунд), Энн воспарила над землей, но тут же приземлилась по другую сторону тропки, поднимая столп пыли. Туфли оказались безнадежно испачканы, но кому какое дело до неприятной мелочи, когда получился такой красивый пируэт? Диана, однако, повторить подвиг не рискнула, боясь праведного гнева матери.
Так и достигли школы, держась за руки и обсуждая этот запомнившийся прыжок веры, единогласно провозглашенный «Танцем Феи».
Уроки проходили неспешно и размеренно. Хотя, чего можно ожидать от ясного дня, как не тихих радостей жизни? Но, как известно, в каждой бочке мёда всегда таится ложка дёгтя. Так и получилось. Однако, как потом признали девочки (в ряды которых, конечно, не входила Энн) на одной из переменок, такой дёготь есть можно хоть каждый день.
Всё дело в том, что Джози Пай любила играть в «бутылочку». Она, казалось, получала удовольствие от бесконечных смущенных гримас одноклассников. А уж как ей нравилось задирать тех, кто отказывался целоваться! Оставалось только диву даваться, откуда в маленьком тельце столько желчи и бесконечных ухмылок.
И ладно бы с ней, этой белокурой врединой, но уже в который раз выходило так, что среди игравших присутствовала и Энн. Как так получалось – загадка.
Тяжелый звон колокола ознаменовал обеденный перерыв. В кружке на полу собрались самые храбрые – Джози, Билли, Диана, Энн, Руби, Коул. И – что заставило Руби зажать рот ладонью, а глаза Энн вспыхнуть недоумением и гневом – на дощатую поверхность присел Гилберт. Шесть пар глаз с вопросом уставились на новоприбывшего, но тот лишь пожал плечами, кивнув на середину круга. Давайте, мол, начнем.
Бутылочку раскручивали, спорили, улюлюкали. Руби жадно следила за каждым разворотом, а неудачные попытки воспринимала с несвойственным ей раздражением.
Как долго, оказывается, длятся три удара сердца. Позже, сидя за своим столом в Зеленых Крышах, Энн признает простую истину. У неё чуть инфаркт не случился.
Раз.
Бутылочке дала ход мозолистая рука. Играющие напряженно уставились на горлышко, ожидая «вердикта». Один только Блайт неотрывно смотрел в точку перед собой (как потом справедливо заметит Диана, взгляд его был прикован к рыжей косичке, чем вызовет гримасу недовольства у Энн).
Два.
Всё затихло, стеклянный бок задорно мигнул на солнце, заставив половину ребят зажмуриться.
Три.
Взволнованный, какой-то рваный вдох раздался с той стороны, где сидела Руби. Вторя ей, нестройным хором со всех сторон послышались шепотки.
Бутылочка остановила свой выбор на девочке, которая отдала бы всё на свете, лишь бы сейчас же перестать существовать.
– Сочу-увствую, Гил! – Билли отреагировал первым, вызвав (ужасную, просто отвратительную!) волну смеха. Тяжелая ладонь с оглушительным хлопком опустилась на плечо Гилберта. Тот только предплечьем дернул, норовя сбросить чужую руку.
Энн, сжав тонкими пальцами подол платья, сидела с каменным лицом. Живыми остались только глаза – серо-зеленые блюдца метались от одного к другому, как будто их обладательница пыталась найти спасение из затягивающего омута.
– Ну же, давай, Блайт. Или струсил? – Джози проявила себя во всей красе, начав поддразнивать тех, кому выпадала несладкая доля. Знала бы она, как сильно ошибается...
Гилберт, не обращая внимания на поднявшийся ропот, встал с пола. В то мгновение он напоминал корабль. Огромное судно, которое не в силах остановить ни один айсберг. Все затаили дыхание, потому что – ну, серьезно, как это возможно? – первый ход был сделан. Игра как-то быстро стала напоминать партию в шахматы.
Ширли очнулась от толчка под рёбра. Диана «сигналила» глазами, почти незаметно кивая подбородком на высокую фигуру брюнета. Энн, уловив немой укор подруги, только сильнее вцепилась в бедную ткань. Но тут же одернула себя, тоже встав. На шаг вперёд смелости уже не хватило.
Что-то было не так.
Посторонний наблюдатель наверняка бы заметил, что одна из тонких фигурок в лучах заходящего солнца совсем не походит на бойца. Скорее на вдохновленного человека, который долго ждал подходящего момента.
Классная комната вдруг стала слишком узкой, душной, а набрать в легкие побольше кислорода никак не выходило. Ком в горле, а руки дрожали до самых локтей. И до невозможности холодно, так, что язык отнимался, а губы ощущались какими-то восковыми, словно на них нанесли жирный слой клея. Не получалось даже приоткрыть рот, чтобы возразить чему-то невидимому, но такому волнующему.
За шумом в ушах едва можно различить уверенные шаги. На Энн упала тень.
Голова, с которой так красиво (что?) ниспадали на лоб тёмные кудри наклонилась, а веснушчатых щёк коснулось дыхание, почему-то отдающее лилиями. Энн не могла заставить себя зажмуриться, никак не получалось оторвать взгляда от глаз напротив, из глубины которых как испуганная лиса на неё смотрело собственное отражение.
Последняя фигурка упала с шахматной доски, а обветренные губы, давно потерявшие детские очертания, прижались к бледному уголку рта.
Непроизвольный выдох.
И вот на скулах расцвел румянец, а шея покрылась красными пятнами. Но – господи, всемилостивый боже – тыльной стороной ладони, как кистью проводят по бумаге, так Гилберт Блайт огладил девичьи щеки, заключив в капкан из рук.
Ещё один поцелуй, как выстрел – точно в цель, не церемонясь и отбросив правила игры.
Все звуки пропали, будто пробкой заткнули бутылку. Мир сузился до рта, который с незнакомой, совсем непривычной – откуда ей, этой привычке, взяться – нежностью целовал.
Энн вдруг испугалась. Как же это, что происходит, если она вдруг обнаружила себя привставшей на носочки и тянущейся за проклятым поцелуем?
Покачнулась, уперлась руками в грудь Блайта. И оттолкнула.
