***
— Мин Юнги! — кричит директор детского дома, — А ну-ка быстро собрал свои вещи и сделал вид, что ты хоть немного рад. Юнги кидает взгляд на него из-под отросшей челки, бурча что-то неразборчивое себе под нос, и плетется на «долгожданную» встречу со своим опекуном. Юнги ожидал совсем другого. Он представлял мужчину уже в возрасте, с огромным пузом, сальной кожей и кривой ухмылкой. Большего Мин просто не может быть достоин. Но перед ним стоит мужчина лет двадцати пяти — совсем еще молодой. Глаза — темные омуты, в которых легко можно было утонуть, широкие плечи, крепкое телосложение, явно дорогой костюм — в общем, полный комплект. Было тяжело оторвать взгляд, но секунды хватает, чтобы очнуться и смущенно уставиться в пол, ставший внезапно интересным для парня. Юнги знает, что так на опекунов не смотрят, и надеется, что Чонгук не обратил на это внимания. Чонгук же удивляется сохранившейся в этих серых стенах хрупкости и изящности паренька, а также взгляду, которым наградил его мальчишка. На оформление документов уходит пару минут, директор провожает их до выхода и желает удачи, которая им обязательно понадобится. Парни подходят к машине, Чонгук усаживает Юнги на переднее сидение и говорит пристегнуться. Сам Чон садится за руль и, заведя мотор, сворачивает в сторону теперь уже их дома. Дорога занимает двадцать минут спокойной езды и напряженного молчания в машине, от которой Юнги постоянно ерзает на месте и старается отвлечься на пейзаж за окном. За столько лет заключения он уже успел отвыкнуть от этого. Припарковавшись во дворе, Чонгук услужливо берет сумки парня и направляется в сторону дома, пропуская Юнги вперед. Первый день проходит ожидаемо тихо, мужчина показывает Юнги его комнату, что и где находится, обещает прикупить ему вещей и удаляется по своим делам, оставив Юнги привыкать к новой обстановке и жизни.***
Проспал Мин до следующего утра, это было спокойное воскресенье (так думал Юнги). Не изменяя своим привычкам, мальчишка, только встав, достает из своего кармана пачку сигарет и закуривает, решив выпустить из себя напряжение вместе с дымом. Но кажется Юнги забыл, что в этом доме вероятно действуют свои правила и запреты, установленные его опекуном. Уставший и вымотанный Чонгук после бессонной ночи в обнимку с кипой документов решает, что пора воплощать свой план сближения с Юнги — они ведь теперь одна семья. Он думает, что взбодрится, если проедется с мальчишкой по магазинам, а потом они бы заехали куда-нибудь поесть. Но Чонгук резко трезвеет головой, когда улавливает запах дыма из комнаты Юнги, и все его планы и настрой проваливаются далеко и надолго. Мальчишка просто стоял и нагло курил, не удостоившись даже открыть окно. Чон, ослепленный злостью, влетает в комнату, вытягивает сигарету прямо из губ Юнги и отбрасывает ее куда-то в сторону. Опешивший Юн может лишь раскрыть рот от шока, ведь он не хотел быть пойманным, тем более своим новым опекуном. Прошло буквально мгновение, и вот Юнги уже лежит на коленях Чонгука, который одной рукой держит его за запястья, а другой стягивает с него джинсы вместе с боксерами. Юнги быстро приходит в себя и начинает трепыхаться, пытаться вырваться, попутно выражая свое возмущение через ругательства, которых он знал немало. Чонгук был вне себя от ярости, он хотел наказать этого наглого мальчишку, которого незнание не освобождает от ответственности. Юнги не понимает, что ему делать: слезно вымаливать прощения и пытаться убедить, что он больше так не будет, пересиливая себя, или дальше посылать своего опекуна на кое-что интересное, стараясь вырваться. Мин хоть и рос без родителей, но знает, что с детьми так не поступают. — Ну что, маленькая дрянь, будешь еще курить? — Чон заносит руку для первого удара и звонко, с силой шлепает мальчишку по ягодице. Мин зависает на пару секунд от такого удара и перестает брыкаться, не в силах даже вздохнуть. Тут же ощущается второй удар, а после третий и четвертый. Мальчишка все-таки не выдерживает напряжения, начинает выть в голос, слезы стекают по красному лицу, а задница горит от шлепков Чона, рука которого будто весит тонну, и Юн удивляется, как он еще остается живым. Первая пелена гнева и ярости проходит, и Чон начинает жалеть, что затеял это, ведь после четырех мощных ударов ягодицы мальчишки горят алым и даже смотреть на это неприятно. От наплыва жалости он начинает поглаживать сначала одну половинку, после вторую и удивляется своим мыслям, потому что в голове творится что-то нереальное. Ему начинает приносить удовольствие это «наказание», что-то ненормальное по отношению к мальчику просыпается глубоко в нем, и вообще не может быть у парня такая аппетитная попка, которую хочется продолжать шлепать, наслаждаясь крикам, вызванными теперь не грубыми, а нежными прикосновениями. Чон наклоняется к мальчишке, все также поглаживая ягодицы, и говорит на ушко, обжигая его горячим дыханием: — Прости, малыш, я не хотел сделать тебе больно, но ты же понимаешь, что заслужил? — не стесняясь, Чонгук мнет его задницу и, не сдерживаясь, прикусывает мочку уха. Юнги от неожиданности вздыхает и по мере осознания, что кажется его домогается его же опекун, начинает снова эту бессмысленную борьбу в попытке освободиться и сбежать. Он не может понять, в какой момент наказание превратилось в нечто подобное. А жизнь не сдает позиций, измывается над Юнги, как ей хочется, с особой жестокостью, выбрав на этот раз порку. — Отпусти меня, прекрати, ты извращенец, педофил, не трогай меня! — кричит Юнги от ужаса данной ситуации, потому что его зад далеко не в безопасности, и с этим надо что-то делать. — Я на тебя пожалуюсь, тебя посадят, — всё не унимается он. — Ну попробуй, — с усмешкой говорит Чон, ибо ему давно снесло тормоза и преграды, и теперь у него перед глазами только стервозный мальчишка с упругой попкой. — Ты заслужил, это твое наказание, поэтому прекрати вырываться или будет только хуже, — рычит он. Можно долго оправдываться тем, что давно не было секса и тому подобное, но сейчас некогда об этом думать, когда перед ним такая соблазнительная картина. Поэтому он может только засасывать кожу паренька на шее, поглаживать растерзанные ягодицы, иногда одаривая их шлепками, добавляя еще больше остроты в этот и так взрывоопасный коктейль. Чон подносит ко рту мальчишки два пальца и просит того их взять в рот, на что Юн только огрызается и клянется откусить. Но обещание засунуть их в зад на сухую делает Юна удивительно послушным, и тот жадно берет оба пальца в рот. Он облизывает тщательно, каждый палец, обильно смачивая слюной, и кажется ему начинает нравиться. Он чувствует, как тяжело становится внизу живота, боится, что Чон заметит, но свои действия не прекращает. Хорошо смочив пальцы, Чонгук вытаскивает их и, приставив к колечку мышц, начинает водить вокруг, дразня мальчишку. Юнги еле сдерживает себя, его ведет от таких простых ласк, и плевать, что с ним это делает его опекун. Он трется своим вставшим членом о грубую ткань брюк Чона и тихо постанывает, прося сделать с этим хоть что-нибудь. Он весь мокрый, все тело ноет и болит, а из головки обильно течет природная смазка. — Пожалуйста… ах, сделай уже… мх. — Что ты хочешь? Проси меня правильно, — ухмыляется Чон и все также продолжает дразнить мальчишку, ведя от ануса до мошонки и обратно. — Кто я теперь для тебя, м? Мин краснеет, но желание сильнее и важнее всего остального на данный момент, поэтому он тихо-тихо, что кажется слышно только ему самому, говорит: — П-папочка… пожалуйста, позволь… м-мне к-кончить, — и Чонгук без раздумий резко вставляет сразу два пальца, начиная ими двигать, потому что от этого «папочка» ему просто стерло оставшиеся границы. Отпустив руки мальчишки, он свободной рукой одаривает шлепками и поглаживаниями его ягодицы. Юнги, вцепившись в плед обеими руками, вскрикивает, потому что боль пронзила его насквозь. Чон все понимает и поэтому начинает двигать пальцами внутри медленно и нежно, одновременно целуя шею и покусывая ушко. Боль постепенно уступает место наслаждению, а когда Чон попадает по простате, Юнги откровенно стонет и просит больше. Еще пара движений и Юн с протяжным стоном кончает на колени Чонгука, пачкая его брюки, ни разу не притронувшись к себе. Усталый и не соображающий ничего Юнги просто свисает на его коленях. Чонгук переворачивает его и, поцеловав мальчишку в губы, кладет на кровать. Сам Чон решает справиться со своей проблемой в ванне. — Ты изнасиловал меня, гад, — шипит не до конца пришедший в себя Юнги. — Это не изнасилование, если тебе понравилось, — он подходит ближе, наклоняется и шепчет в искусанные губы, — В следующий раз наказание будет жёстче, — и легонько чмокнув, выходит, не забыв забрать сигареты Юнги. Мин лишь дует губки и понимает, что хочет, чтобы его наказали еще раз. Но тут никаких проблем, ведь с нарушением правил у него все в порядке.