волчата умирают в одиночестве

       - Господи, Широ, да он совсем дурной.        

Голос Мэтта Холта разрезает тишину на крыше одного из корпусов Гарнизона – Широ рассказывает ему, как встретил в школе взъерошенного угрюмого мальчишку, единственного, кто справился с симулятором, и качает головой в ответ на всплеск эмоций. Он, если честно, решил все, едва встретившись с ним взглядом - это было какой-то злой иронией, вроде того, чтоб родиться ради великих вещей, но за свою жизнь так нихуя и не сделать. Точно что-то типа, думает Кит в свою очередь – и потому угоняет ховербайк Широ, не трудясь придумывать оправдания: словно на лбу же написано, за скоплениями едва заметных, почти заживших синяков и ссадин – не я такой, жизнь такая.

       Там, где все взрослые на свете видели красный свет и гору проблем, Широ видит талант и дикую жажду скорости, адреналина и жизни – чертов Широ неизменно оказывается прав.        

- Что, теперь наконец-то разочаруешься во мне? – на языке горчит «как и все до тебя» противным вкусом пустынного песка и корицы – и сдерживаться Киту не хочется, но почему-то он останавливает себя. Однажды ему сказали: некоторые слова невозможно взять назад; и он почему-то решает послушать других людей единственный раз в жизни. Чисто для разнообразия, ничего такого.
        - И думать забудь, - говорит ему Широ, кладя ладонь на тонкое, маленькое плечо - его почти можно назвать хрупким.       

Он перепуганно озирается по сторонам с видом затравленного зверя: прямо сейчас, на его глазах, его мир идет по пизде, и он слишком растерян, чтобы попытаться что-то сделать с этим. Нет, прекрати, не нужно, зачем – этот чертов круг только начнется снова: Широ все так же сжимает его плечо, словно упорно не понимает. Словно вовсе не хочет понимать.       

 Честное слово, Киту хочется удариться пару раз со всей силы головой об стену, так, чтобы с потолка посыпалась штукатурка, а соседи начали стучать по батарее в ответ – но они в пустыне, и никаких стен здесь быть не может. Кроме моральных, его собственных – и Широ никак не хочет внять здравому смыслу и перестать разбивать о них кулаки.        

Не лезь, просто брось уже меня – тебе что, хуево сказали? 
       У Широ челка развевается на ветру, он смотрит так, как никто не смотрел, он пахнет чем-то странным, неземным, словно самим космосом, и Кит совсем не хочет думать о том, какие теплые у него пальцы (они все еще слегка сжимают его плечо), не хочет – но думает. (Наверное, его руки должны быть шершавыми – он ничего не чувствует сквозь ткань куртки.)       - Нам с тобой всего лишь нужно чуточку поработать над этим, - и улыбается: кажется, в этот же момент на другом конце вселенной взрываются тысячи сверхновых. Широ не говорит «прощай», Широ говорит «еще увидимся» - странно и необычно для человека, которого он знает без году неделя (без суток пару часов), и все это непонятным образом вселяет в него надежду, теплящуюся где-то возле сердца, поднимающуюся при каждом вздохе по легким: Киту хочется убить ее прежде, чем она убьет его.        Нам с тобой.       Вот же как иногда выходит.       Ночная пустыня шуршит непреложной истиной – Такаши Широгане совершенно не умеет прощаться.       Он постоянно ввязывается в драки – у него течет кровь под носом, прежде чем он стирает ее рваным, резким движением кулака – (ему шестнадцать, и он весь состоит из острых углов), раздраженно расцарапывает еще сильнее ссадину на щеке и вылетает пулей из кабинета, едва только Широ заканчивает бинтовать сломанное запястье. Киту тошно и у него трясутся руки от злости – он честно не знает, злится на себя, на Широ, или на Джеймса, которому уже сам не помнит, за что набил лицо. (Куда проще сойтись на всем сразу.)        Час назад Айверсон в коридоре орал благим матом, распинаясь о курсах по контролю гнева, правах и обязанностях - ты что, правда хочешь, чтобы твое место занял Макклейн из грузовых пилотов? тогда прекрати вести себя так, - у Кита перед глазами от злости до сих пор плывут красные пятна, и он слышит шепоток за спиной: что-то про то, что он ничего не ценит; что-то про то, что ему все слишком легко досталось. Кит сдерживается, чтобы не прикрыть ладонью уши, и против воли думает, что такими темпами окончательно подведет Широ под монастырь и все это наконец-то закончится.        Волчата умирают в одиночестве: иной расклад лишь делает агонию мучительнее. 

        - И, Широгане, еще одна такая выходка - и твоего щенка не спасут ни дружба с тобой, ни большой потенциал, ни даже то, что летает он лучше всех на курсе. Это просто самоубийственно для репутации Гарнизона, я надеюсь, ты понимаешь.       Он лишь волей случая слышит разговор Айверсона и Широ за закрытой дверью: они настроены не слишком дружелюбно, почти переругиваются, и Кит знает, что это все из-за него - Широ никогда не повышал голос. К глазам подкатывает что-то жгучее, а к горлу - огромный комок, и он не слишком понимает, почему, словно разом растеряв все причинно-следственные связи - в его мире снова существуют только Широ, эта дверь и разочарование в самом себе. Кит убегает прочь, не оглядываясь - ему совершенно плевать, слышал ли кто-то стук сапог: в конце концов, его дни здесь сочтены, и такой жизни не стоило давать ни единого шанса стать правильной, единственно верной и вообще привычным укладом вещей.       Широ неплохо бы усвоить вещь, которой Кит учился всю свою жизнь: если слишком долго смотреть на звезду - увидишь, как она сгорает.