dark/red/synth

Не бойся моих хрупких плеч, они не такие хрупкие, как ты думаешь. Сегодня вечером мы утопаем в синтетическом розовом свете и только моя рука может поднять тебя со дна. Она жмет колени ближе к себе, сидя на заднем сидении душного такси, и откидывает голову назад, безразлично ловя взглядом бег городских огней за запотевшим стеклом. Безразличие давно прокралось под обои на стенах вокруг нее, впиталось в каждый вздох и отдавалось эхом в голове от каждого шороха. Постоянный шепот навязчивого безразличия в голове, и Лисса уже не различает то и дело мелькающие перед глазами краски вялотекущей жизни. Она не чувствует холод в ступнях и на кончике носа, не знает, зачем нужна еда и что такое вкус теплого молока на губах. Она даже не чувствует страха от того, что превратилась в полое тело, потому что не знает, что такое страх. Лисса девочка. Крошечная девочка и это бесит ее больше всего в те редкие моменты, когда в ней просыпаются чувства и окружающий мир становится немного контрастнее. Ее тонкие руки-веревочки так и тянутся доказать, что маленькая - давно не про нее, что она уже не куколка и знает, как позаботится о себе. На самом деле она не знает. И хотя жарким-дождливым-скучным-серым-любым-другим днем она больше походит на жалкую пародию пародии куклы, ее нельзя не уважать за постоянные попытки избавится от fade-эффекта своего эмоционального фона. Она пытается каждую ночь. Особенно сегодня. Первое. Блеклый воздух, вросший в стены дневного города, тяжелеет с приходом темноты. Как только влажный привкус ночи опускается на крыши домов, и раздается электрический звук загорающихся фонарей и рекламных вывесок, Лисса может вздохнуть впервые за день. Почувствовать, что она вздохнула. И сидя сейчас в прокуренном такси, она спускает со скрипом окно, чтобы насладиться долгожданным глотком воздуха и почувствовать, как сужаются зрачки при виде гирлянд фар, светящихся в полуночной дымке. Кукла не может жить, но ночью она может делать вид, что живет, потому что исходящий от люков пар, одиноко слоняющиеся по переулкам фигуры и тусклый свет витрин закрытых магазинов создают вокруг идеальные декорации для ее кукольного домика. Второе. Лисса не видит оттенков, не знает цветов, и от вросших в металлические столбы светофоров ей лучше держаться подальше. Она помнит привкус дней, когда цвет играл значение в ее жизни, и отчаянно пытается снова понять разницу между формой, размером, приличием, красотой и пошлостью. Беспомощно дезориентированная в мире красочного материализма, эта кукла пытается искать непохожие друг на друга вещи и иногда у нее получается. Выйдя из машины на улицу, она аккуратно подтягивает сетчатые чулки до середины бедра, спускает пониже надетые сверху розовые люрексовые носочки и уверенно переступает массивными ботинками порог клуба, пробираясь через поток потных тел, стремящихся наружу. Каждый шаг вверх по лестнице приближает ее глаза к морю разноцветного безумия, а руки проходящих мимо - к ее короткой клетчатой юбке. Ужасно короткой, но она не в курсе. Острый спертый воздух, сухость во рту стоящих кругом, влажные дорожки разлитого по ступенькам вина, и потоки толпы вносят Лиссу в мир, где она чувствует свежий воздух в эмоциональных легких. Неоновые волны малиновых ламп и бледно-синего люминисцента пропитывают ее пустые зрачки и раз за разом на мгновения вливают в них чувствительные светоотражающие частички, мурашками пробегающие вдоль ее потеплевших пальцев. Лисса видит. Ее глаза горят как вывеска нового магазина и она готова перегореть и лопнуть от перенапряжения ради секунды внутреннего света. Третье. Единственная музыка, которую Лисса слышит каждую минуту жизни - это нервное жужжание мыслей в ее голове. Стоя под ошпаривающими струями горячей воды в попытках воскресить чувствительность кожи, ковыряя тупым ножом тощие ляжки, срывая голос от истошного крика в четырех стенах, ударяя себя кулаками со всей силы в виски - Лисса слышит это жужжание всегда, везде, громко, четко, оглушительно, больно. Но сейчас, когда тяжелые удары бита поражают каждую клетку тела электрическим разрядом, когда колонки превратились в дефибрилляторы, и через сердце каждую секунду проходит новый заряд синтетической музыки, а в уши кричат десятки надрывающихся глоток, жужжащий рой немного затыкается и переходит на тихий шепот. Этот долгожданный шепот сродни молчанию для беспокойной кукольной головы, и опьяняющая приглушенность внутренних звуков уносит Лиссу в пластмассовый мир красочного безумия. Четвертое. Во рту всегда сухость и нет ни возможности утолить жажду, ни желания пытаться ее утолять. Что такое сладость, что такое горечь, зачем нужны вкусовые рецепторы, если не помнишь, что такое вкус и не чувствуешь разницы в консистенциях? Какая разница, когда ты ел, если ты еще стоишь на ногах и продолжаешь системно уничтожать себя неумением жить? Лисса очень хочет научиться жить, она уже даже научилась хотеть. И здесь она учится лучше всего, отправляя очередную таблетку под язык в ожидании дальнейшей реакции своего тела. Тонкие пальцы сжимают пластиковый стакан с дешевым шампанским, и Лисса опускает чуть вздернутый носик ниже, чтобы почувствовать острые брызги растворяющихся в жидкости таблеток. Если в чем-то она и знает толк, так это в таблетках: Лисса - студентка медицинского, и почти помнит, что когда-то этим гордилась. А сейчас ей почти хорошо, ее худое тело плавно качается под резкие звуки разрывающегося танцпола, глаза широко распахнуты и ловят каждый прожигающий отблеск прожекторов, в висках шумит прибой горячей крови вперемешку с тяжелыми нотами синтезатора. Горячие тела обвиваются вокруг ее ног и рук. Влажные языки проходят по ее шее, длинные ногти царапают ее плоский живот, забираясь под ткань короткой толстовки с широким капюшоном, и Лисса растворяется, распадается, расплывается. Она на кусочки, она по кусочкам и уже давно. Пятое. И каждая крошка ее мыслей, каждый частичка ее тела, каждый шорох сознания собираются в единый крепкий разум, когда его блуждающий по толпе взгляд натыкается на ее пьяные от света прожекторов глаза. Она не просто дышит, она вдыхает полной грудью и чувствует, как между ребер щемит что-то больно-теплое. Лисса не знает, помнит ли он о ее существовании, и больше всего надеется, что он давно забыл об их первой встречи. У них было неудачное знакомство. Зато какое продолжение. Он полулежит на диване на другом конце зала, но Лиссе достаточно увидеть его развязанный галстук на шее и расстегнутую рубашку, чтобы тепло вылезло из-под ребер и разлилось по всем конечностям, заставляя ее стоять в приятном оцепенении. Это он. Черная челка на бок, бледное лицо, приоткрытые губы и такой знакомый затуманенный взгляд скучающего демона. Демона Лиссы. И она в его вкусе. Лисса плавно танцует, перемещаясь все ближе к дивану, в котором разместился единственный важный для нее человек, она двигает бедрами в такт, умело управляя телом и откровенной пошлостью невинного наряда. Она, оказывается, разбирается в этом не хуже, чем в таблетках. Она откидывает волосы назад и уже знает, как он смотрит на нее. КАК он смотрит на нее. Пожирающе. Обладающе. И она давно готова посмотреть на него так же в ответ. Бледно-синий неон вспышками стирает лишние элементы вокруг, стираются стены и резкий аромат дешевых духов, люди врастают друг в друга, образуя большой ком, питающий своим дыханием танцпол. Все плывет, все падает, все рушится и теряется, и только его туманный взгляд, прикованный к тонкой шее Лиссы, заставляет ее волнительно задержать дыхание. Она танцует для него, в каждом ее движении - что-то возбуждающе возбужденное, пробегающее по телу до кончика пальцев и обратно, и она жадно сходит с ума от мысли, что он приближается к ней. Он совсем рядом, он сзади. Его терпкий приторный запах кожи - самое сладкое, что она может представить, она закатывает глаза от блаженства, резко втягивая возду в легкие в попытках насытиться пряностью его тела. Лисса не чувствует, когда проливает на ноги кипяток, но когда его руки ложатся сзади на ее бедра, ее кровь сама начинает кипеть. Лисса готова пылать вечно, даже если кожа расплавится от жара его прикосновений, ей так давно хотелось загореться, что теперь она лучше выгорит с ним до тла, чем снова станет собой. Она все еще танцует спиной к нему, мягко ластясь как кошка в его сильных руках. Плавно, горячо, душно. Тонкие ноги сводит до дрожи от ощущения этих самых рук под тканью короткой толстовки. Он сжимает ее талию и резко разворачивает к себе лицом Лиссу, прижимаясь всем телом и ловя ее влажный взгляд на своих губах. Удар. Она чувствует, как сердце пропускает удар, когда его губы со вкусом виски накрывают ее, кусая до крови и ласково слизывая проступающие капельки крови. У Лисы срывает голову, она - безумие, ее сердцебиение, его хриплый голос в темноте и оглушительные удары музыки в голове - безумие. Она им дышит, живет, питается. Их движения все резче, его долгие поцелуи у нее на шее, украшенной цепочкой багровых засосов, ее нога в сетчатых чулках - в его сильных руках, на его бедре. Они почти задыхаются от недостатка друг друга в крови и под кожей, и Лисса прижимается всем телом к его рубашке, сжимая воротник при поцелуе до мозолей на пальцах. Потому что только так она видит цвет, чувствует запах, чувствует вкус, эмоции, тело, жизнь, и все это названо его именем. Ей не нужно предлагать поехать к себе, достаточно только потянуть за руку, поманить своего демона кукольным пальчиком и он уже идет за ней без слов, вдыхая запах ее свежих волос. Шестое Прокуренное душное такси, мелькающие огни за запотевшим стеклом, задранная клетчатая юбка и гул пролетающих машин внезапно обретают смысл, и разгораются ночными красками, когда он держит ее тело в своих руках, поглаживая по спине и грубо целуя ключицы. Он рвет на ней сетчатые колготки, требовательно сжимая худые ноги там, где должна была быть юбка, и Лисса счастлива в своем безумие, потому что она чувствует. Каждым миллиметром кожи и сетчаткой глаз. Ее тело дрожит от томления, предвкушения, волнения, и, забыв о водителе на переднем сидении, она не менее требовательно сжимает его плечи, пробираясь под расстегнутую рубашку. Лисса победитель, Лисса садится сверху и, обмотав развязанный галстук вокруг его шеи, она тянет со всех сил в разные стороны, слизывая запах виски с его покрасневших от поцелуев губ. Ей так мало, так мало, что она готова выпрыгнуть из такси и бежать со всех ног до дома, наслаждаясь затопившей ее изнутри волной долгожданных эмоций. И когда такси наконец останавливается, она буквально тащит своего послушного наверх, пробегает лестничные пролеты, судорожно открывает ключом дверь квартиры и блаженно закатывает глаза, когда он впечатывает ее хрупкое тело в стену, оставляя красные следы от рук на коже. Лисса пьяная, потому что он рядом. Она пьяна им. Она хочет его. До дна, до последней капли. Потому что рядом с ним - смысл, рядом с ним цвет, чувство, форма, значение, вкус, рядом с ним она дышит и живет, чувствуя себя самой собой с каждым глотком сладкого запаха его кожи. Лиссе немного обидно от того, что он забыл их первое знакомство, но в объятиях его затуманенного взгляда она чувствует, как быстро бежит кровь в его венах от одного прикосновения к ее нежной коже, и прощает его за все и сразу. Она такая вкусная в его руках, что он хочет ее сожрать, но даже наматывая на кулак ее длинные волосы, он смотрит с обожанием на свою богиню. Он украшает ее молочную кожу красными полосками от руки после шлепка, больно кусает соски, улыбаясь от ее протяжных стонов и ласково целует ее вздернутый носик и дрожащие ресницы. Лисса жмется к нему голой грудью, выгибается к нему навстречу, мурлычет что-то неразборчиво на ухо, зарываясь пальцами в его черные волосы. Лисса умница, Лисса снова сверху и, вырисовывая дорожку языком от его груди и вниз, она доказывает, что уже давно не маленькая девочка. Хотя для него она - самая маленькая. Его маленькая богиня с изящным теплым телом, взъерошенной копной светлых волос, трещинками на искусанных губах и едва заметной цепочкой шрама на тонкой шее. Его работа, ювелирная. Лисса смотрит в растворяющуюся дымку его глаз и видит в нем разгорающиеся языки темного пламени. Она чувствует, как он начинает вспоминать, и ей хочется плакать и хохотать. Внутри сжимается ком чувств, ее пальцы сводит холодной дрожью, и в горле колются подступающие слезы счастья. Она помнит каждое мгновение того дня, когда краски перед глазами слились в единую пелену серости, когда язык онемел и клетки крови застыли в венах, отключив питание окаменевшей сердечной мышцы. Она помнит каждое его пьяное прикосновение и блаженно закрывает глаза вновь ощущая его руки на своем теле. В своем теле. Седьмое Крошечная Лисса, ручки-веревочки, ножки-палочки, наивные косички. Лисса самая умная, она лучшая ученица в группе, и Лисса самая глупая, она гуляет ночью одна. Она вдыхает теплый шелест пыльных деревьев, фотографирует взглядом старые вывески круглосуточных забегаловок и ищет отчаянно оттенки жизни в лабиринтах переплетенных улиц. Она мечтательно сидит на наружной лестнице клуба и, свесив ноги вниз, вслушивается в ее металлический скрип, разбавленный глухими ударами музыки за стеной и женским смехом в очереди на фейс-контроле. Отсюда видно мягкий персиковый закат, вливающийся в зеленоватое небо, стеклянный блеск сросшихся многоэтажек и дым от сигарет в его ловких пальцах. Лиссе плевать на сигареты. Ей не плевать на терпкий запах его кожи и туманный взгляд, которые манят издалека. И следуя за этой запретной демонической сладостью, она прикрывает глаза, поднимается по лестнице клуба и окунается впервые в мир неонового сумасшествия, с первой вспышки въевшегося в кожу. Вспышки, вспышки, вспышки. Он близко, рядом. Вспышки. Трезвое опьянение и он сжимает ее локти, вспышки. Он заламывает тонкие руки, связывая запястья, вспышки. Он тащит ее за волосы и рывком бросает в кабинку туалета, вспышки. Он рвет на ней блузку, царапая кожу. Он бьет наотмашь по лицу за слезы и стягивает с нее джинсовые шорты. Вспышки. Мимо Лисы уплывает целый мир, оставляя в ее глазах калейдоскоп сигаретного дыма и кислого запаха пота, кружащиеся вокруг сцены сливаются в картину безразличной пустоты цвета его глаз. Она видит только его, она чувствует только его, и все вокруг - теряется, падает, разбивается, растворяется и пропадает. Красные запястья от веревок, вспышки. Он кидает ее как сломанную куклу в машину, вспышки. Его дом, пропитанный терпким запахом, ее густая кровь, размазанная по мраморному полу, ее вырванные волосы и его чертовы поцелуи со вкусом виски, вспышки. Холодное лезвие на ее коже, тонкие струйки крови на шее, на плоском животе, безумный обожающе-обладающий взгляд его глаз. Вспышки. Бег босиком по теплому шершавому асфальту, весь мир вокруг - асфальт, она размазана по нему, растерта по нему. И все что теперь осталось в голове - привкус вспышек в остывшей голове. И тонкая цепочка шрама на шее. Восьмое Плутон вспоминает свою похищенную Прозерпину. Он затащил ее в свое царство мертвых и он же вернул ее в царство живых. Лисса не может не улыбаться своей нежности и благодарности за каждое чувство, которое сейчас дарят его теплые руки, сжимающие ее талию. Чувствовать, видеть, слышать, понимать и снова быть собой так непривычно, но так приятно, что ей кажется, что она чувствует где-то в груди извержение вулкана эмоций. Она двигается на нем быстро и плавно, царапая зубами его вкусные губы, зарываясь рукой в его густые волосы и нащупывая холодное лезвие под подушкой. В ее глазах пляшут искры как в пластиковом стакане с шампанским, когда он хрипло стонет снизу. Ее сердце бьется как сумасшедшее, оно живое, оно на пределе, она на пределе, он на пределе. Вспышки, вспышки. Обожание в демонических глазах, демоны в глазах богини, лезвие накаляется от соприкосновения с их кожей, его сердце сгорает от бешеного блаженства, разбегающегося по телу. Лиса не может допустить, чтобы его сердце перегорело. Лисса остужает его, вгоняя клинок глухим ударом со всей силы, ломая ребра. Маленькая - давно не про нее. Она уже не куколка и знает, как позаботиться о себе. Ей так спокойно лежать на его еще теплой груди, слизывая дорожки сбегающей вниз крови. Ее верный демон спит рядом, и ей почти что кажется, что он дышит. Но торчащая из груди рукоять развеивает сомнения. Блестящие черные волосы спадают на лоб и Лиса заботливо убирает их, гладя любимое лицо. Ей так хорошо. Ее рой мыслей окончательно заткнулся и в голове играет тихая мелодия теплого вечера за окном. По стенам пробегает рябь оттенков, и Лисса видит, что закат вдали - нежно-персиковый. Она надевает его рубашку, пропитанную его родным запахом и, подогрев молоко, садиться с кружкой на балконе, наслаждаясь вкусом проплывающей жизни. Ее ноги мерзнут, мерзнет кончик вздернутого носа и впервые за долгое время она чувствует ужасный голод, заставляющий бежать на кухню в поисках пищи. Два теплых бутерброда с плавленым сыром, вкус молока на зацелованных губах, ласковый ветер уходящего в пелену ночи заката. Она знает, что скоро краски вновь засосет в пустую бездну внутри нее. Но сейчас Лиса живет. Она чувствует, что жива. Девятое Она вытаскивает лезвие из остывшего тела и в последний раз любуется его безмятежной красотой. Быть лучшей в группе медиков - всегда не бесследно. Лисса знает толк в порезах и химических соединениях. Она ласково втыкает лезвие в обмякшую шею, и, бережно придерживая кожу, перерезает горло, отделяя его от туловища. Ванная щелочи, 3 часа и его тела будто бы и не было. Другое дело - голова. С ней Лисса никогда не сможет расстаться. Она старательно обрабатывает ее спиртом, находит подходящую по размеру банку, вливает доверху мутно-желтую жидкость и напоследок гладит его лицо. Она открывает пальцами его глаза. Она хочет любоваться ими вечность. Лиссу так тянет к нему, что даже закрыв банку, она проводит пальцами по стеклу, пытаясь прикоснуться к его щекам. Застегнув на себе его рубашку и вдохнув вздернутым носиком его аромат, Лисса идет с банкой к своему шкафу в стене и, открывая створки, любуется десятками глаз, смотрящих на нее блестящими глазами из таких же банок. Похожие прямые носы, бледные щеки, черные волосы. Все они были так похожи, но все еще не были им. И вот она держит его в руках-веревочках и ставит на самую высокую полку. Ее домашний демон. В ее голове - снова шорох спутанных мыслей и в стены прокрадывается безразличие, впитывающееся в каждый ее вздох. Весь мир проплывает мимо и она вновь забывает, что такое холод в ступнях и на кончике носа. Не потому что ей действительно наплевать на все вокруг, а потому, что единственный, на кого не наплевать - это он. Он приучил Лиссу чувствовать и видеть только себя. Лисса знает только жар его крепких объятий. Ее любимый вкус - вкус виски на его губах. Ее любимый запах - терпкий запах его сладкой кожи. Лиса видит мир в красно-черных цветах. Потому что красный - ее любимый цвет крови. А черный - взгляд его туманных глаз.