Сейчас
«Испокон веков люди трахаются, даже если не нравятся друг другу», — говорит себе Рей, пока пятится, подталкиваемая Кайло, в его спальню, ощущая, как его зубы легонько задевают её ключицу. — «Это в порядке вещей. То, что делают нормальные люди». На дворе двадцать первый век, она современна и здраво осознаёт собственные желания. И неважно, что он считает её ниже себя, потому что она и так сейчас будет снизу… Она запутывается пальцами в его волосах, и Кайло издаёт какой-то придушенный звук. — Слишком сильно? — спрашивает она. — Нет. Нет. Сильнее. Рей исполняет. — Ебать. И вот она распластана, матрас пружинами врезается ей в зад. И выражение лица Кайло… Ухмылка ему идёт. При правильном освещении её почти можно принять за… Впрочем, ладно. Не важно, на что именно она так похожа. Пренебрежение оно и есть пренебрежение, а выдавать желаемое за действительное — удел малолеток. Хотя то, что вытворяют с ней его губы, отнюдь не двусмысленно, и когда он льнёт ещё ниже и накрывает ртом её ушную раковину, она тянет его за волосы так сильно, как только бывает.***
Раньше
Она лишает его покоя в первый вторник июня. По вторникам ему как раз приходит доставка. У него нет ни времени, ни желания ходить в продуктовые магазины, поэтому подписаться на еженедельные поставки наборов еды для готовки оказалось дельной мыслью; благодаря этому весь последний год его рацион был более-менее здоровым. Однако есть проблема, которую, видимо, невозможно решить, сколько имэйлов и сообщений в чат поддержки клиентов ни пиши, сколько ни звони им на горячую линию. И заключается эта проблема в том, что компания службы доставки считает, что он живёт в квартире номер триста тринадцать, а не в двести тринадцатой. Поэтому каждый вторник он приходит с работы, поднимается этажом выше и забирает свою еду у парнишки по имени Финн, который довольно быстро смекнул, что повторяющиеся отправки по неверному адресу — ещё не повод для дружбы. Но в первый вторник июня, когда Кайло стучит в дверь, Финн не открывает. Тогда он стучит в дверь снова. Потом тарабанит в неё. Кулаками. — Минутку! — слышит он из-за двери, а миг спустя… … открывает не Финн. — Прошу прощения, я была в душе, — говорит девушка. Мокрая девушка. В полотенце. — Чем могу помочь? Кайло (который способен изъясняться разумно, если надо) просто смотрит. Потому что она мокрая, и в полотенце, и потому что у неё британский акцент, и карие глаза, и ослепительная улыбка. И плечи в конопушках. И следует ещё раз заметить, что она не его сосед. — А где Финн? — вопрошает Кайло. Её улыбка сходит на нет. — Уехал на лето, — отвечает она. — Я присматриваю за квартирой до сентября. А вы почему… Ой! Ох, погодите, вы же Кайло Рен, да? — Да. Она порскает вглубь коридора и наклоняется (она наклоняется, будучи в полотенце, и Кайло не сможет спокойно существовать, если эта девушка будет жить в их здании ещё три месяца) за его коробкой с едой. — Финн мне рассказал про путаницу с доставкой, — говорит она, вручая ему коробку. — По вторникам я дома, так что можете заходить за своим в любое время. Я, кстати, Рей. Кайло выхватывает у неё коробку, прижимает её к себе в районе талии и уходит так быстро, что едва не поскальзывается на плитке холла. — Увидимся, Кайло, — кричит она ему вслед. Он не отвечает.***
Сейчас
Рей думает, что, может, секс выйдет годным как раз из-за того, что она ему не нравится. До сегодняшнего дня она была лишь с теми, кто как минимум наслаждался её компанией; с такими всегда неплохо, но не так. Не так, будто сгораешь в огне. Он стянул платье — ворот в хлам — за линию её грудей, и несколько минут его жадный рот беспрестанно целует, и покусывает, и посасывает. Она начинает забывать собственное имя. Но ему… наверняка это скоро наскучит. — Что хочешь, чтобы я сделала? — умудряется вымолвить она. — Сделала? — Да. Тебе. — О. — Он переключается с правой стороны на левую, при этом щекоча своими волосами. Слово будто облизывает плоть: — Ничего. Нет, нет. Он обязательно чего-то хочет, как и любой другой. Ей невыносима мысль о том, как упадёт его мнение о ней, если она останется у него в долгу. — Но я могла бы… Она хватает ртом воздух, пока он творит языком что-то невообразимое, она кончит сразу же, как он коснётся клитора, всё и впрямь будет так. — … Я могла бы взять в рот. Если тебе хочется. Он останавливается. И пальцы, которые нежно наминали ей талию, теперь впиваются в бёдра. Рей воспринимает это как «Да». — Перевернись. — Ты не обязана, — говорит он упрямо. («Ты налажаешь», — слышится ей.) — Знаю. И всё же позволь мне. Он вздыхает (или это судорожный выдох? Нет, это вздох, это вздох подспудного раздражения) и перекатывается на спину. Затем расстёгивает ремень… как будто она не знает, как это делается. Её задевает то, что он считает её такой неумехой. И тем не менее он её хочет. Будь всё иначе — ничего бы не случилось. И она… ох, она тоже хочет его. Рей хочет его во рту, смятённым, измученным, точно так же, как он неделями мучил её. Ну разве это не было бы справедливо?***
Раньше
Кайло измучен. Люди называют его эксцентричным, если они добры. Если же нет, то они говорят: «фрик». Он это знает, и знает, что это правда и что это загубило на корню все отношения, которые он когда-либо пытался завести; он, как подростки говорят, слишком напряжный. (На ум приходит непринуждённое обаяние отца, непробиваемая самоуверенность матери. Если уж ему суждено было уродиться таким странным внешне, то было реально нечестным, что эти их черты ему не передались.) Дело в том, что ему почти тридцатник; в последние годы он смирился с тем, что ему на роду написано быть одному. Его половое воздержание длилось так долго, что он почти забыл, на что это похоже: трахаться. Да в общем, и слава богу. А потом появилась эта девушка. Она повсюду. Вот она в прачечной, складывает постельное бельё, подпевая тому, что бы там ни звучало в её наушниках. (Он думает, что узнал Деми Ловато, хотя ни в жизнь бы в этом не сознался.) А вот — во дворе, возится со своим великом, вытирая со лба пот. Вот она отводит глаза и отступает в сторону на лестнице, когда он проходит мимо. И, разумеется, она у себя каждый вторник, когда он стучит в её дверь, чтобы забрать свою коробку. (Ему следует свернуть всё это и пойти в продуктовый магазин, как нормальному человеку. Но тогда… Тогда у него не будет повода.) — Ну и… хорошие они? — спрашивает она однажды, пробегаясь пальцами по стыку на упаковке так, что у него пересыхает во рту. — В смысле, рецепты. Я подумываю подписаться. Он говорит: — Они дорогие. (А про себя: «Они стоят этого, только если ты занята так, как я, и ненавидишь походы по магазинам, и даже тогда — не факт, что стоят; но теперь это привычка, потому что покупать еду на одного — наитоскливейший аспект одиночества; я рассматриваю вариант завести какую-нибудь зверушку, просто чтобы можно было закупать банки с кормом и класть в тележку больше двух вещей за раз, да только меня не любят даже животные. Сталкивалась ли ты с подобными трудностями? Сомневаюсь, ведь выглядишь ты, как человек, которого одинаково любят и кошки, и собаки. У тебя было в детстве домашнее животное? Где ты выросла? Расскажи о себе, расскажи мне всё».) Но вот меж её бровей прорисовывается морщинка. — Типа, не каждому по карману, — говорит она с прохладцей. — Типа. Она кивает, затем вручает ему коробку. — Спокойной ночи, Кайло. И захлопывает дверь перед его носом. Он лежит всю ночь без сна, пялясь в потолок, зная, что она наверняка спит прямо за этой оштукатуренной плитой, не более чем в трёх с половиной метрах над его головой.***
Сейчас
Когда она обвивает его языком, он издаёт этот звук. Не стон и не вздох, тот так глубок и совершенен, что Рей хочется засунуть себе в вагину пол-ладони, чтобы не отставать от него, но тогда ей не удержать равновесия. Она устраивается так, чтобы тереться о его колено, и может кончить только от этого. В этих квартирах все планировки одинаковы. Её спальня — прямо над его. Она могла бы быть на этих мягких простынях каждую ночь. Если б только она ему нравилась. — Рей. Рей, пожалуйста. Это «Пожалуйста, продолжай» или «Пожалуйста, прекрати эту щекотку»? Она притормаживает, меняя язык на щёку. — Пожалуйста, что? — спрашивает она. — Пожалуйста, соси сильней. Окей. Видимо, Кайло не нравится, когда его дразнят. Поэтому Рей кладёт руки ему на бёдра, берёт его поглубже и втягивает щёки. И, пока сосёт, она снова трётся о шерсть брюк, оседлав его ногу, а он кладёт ладони ей на затылок, проводит большими пальцами по лбу, вновь и вновь выдыхая эти дивные, умопомрачительные звуки… … и в самый разгар того, что бы с ним ни происходило, он понимает, что она делает. Он сгибает колено под её клитором. Сильно. — Тут, — говорит он ей. — Вот тут. Крики её кульминации приглушены членом, а затем — её глотками, пока он беспорядочно дёргается у неё во рту.***
Раньше
Бог свидетель, Кайло не может сказать, подсознательно ли ищет с ней встреч или это просто слепое везение. Это лучший момент дня — каждый раз, когда он её видит. И теперь это происходит ежедневно. Для июня погода на удивление классная, так что Рей едва ли не живёт на террасе перед домом, в очочках, сарафанчике, источая запах лосьона для загара. Он это обожает. И это его изводит. (Рей не может быть старше двадцати трёх, что чуть больше двадцати одного, что вообще-то практически восемнадцать, а Кайло в октябре исполнится тридцать, иными словами, почти сорок, она слишком юная для такого старпёра, как он, у которого уже кризис среднего возраста, и всё это капец как убого, но он ничего не может с собой поделать.) Кайло напоминает себе, что надо лишь перетерпеть лето. А там вернётся Финн, Рей съедет, сам он будет получать свои наборы для готовки, не окунаясь при этом в омут глупых грёз, и жизнь вернётся в прежнее русло. В один из вечеров раздаётся стук в дверь, и Кайло едва не получает сердечный приступ от вида её милой извиняющейся улыбки. — У вас яйца не найдётся? — спрашивает она. — Нет. Её лицо вытягивается. — О нет. Я готовлю блинчики, а яйца закончились. — Очень жаль, — говорит он. (А про себя: «Я тут ужин готовил и подумал, что кавателли получилось слишком много, хочешь попробовать? Любишь итальянскую кухню? Ты так, так далеко за пределами моей досягаемости, но не хочешь ли зайти, сесть со мной за стол и немного поболтать? Мне хочется тебя узнать, и твоё мнение о кавателли кажется мне неплохой отправной точкой».) Рей оглядывает его с головы до ног, подмечая закатанные рукава и муку на рубашке. Наверное, надо переодеваться перед приготовлением еды. Должно быть, он выглядит нелепо. — Ладно, — говорит она. — Всё равно спасибо, типа. И она уходит, а он бьётся головой о дверной косяк, ибо что ещё ему остаётся?***
Сейчас
Она утирает рот внешней стороной ладони. Пока она делает это, он на неё пялится. Она подмечает, что его пенис уже вновь начинает твердеть. Ни один из них так по-человечески и не раздет, и Рей собирается это исправить, даже вопреки тому, что хочет оставить его таким как есть и просто оседлать, с этими штанами, что едва расстёгнуты, и своим платьем, стянутым вниз и болтающимся на бёдрах, и с трусиками, сдвинутыми в сторону… … и затем до неё доходит: а почему бы и нет? (Всё как раз из-за этой одежды и началось. Всякий раз, когда она его видит, он одет в костюм-тройку, в один из этих — щеголеватых, с жилетами, которые необходимо немедленно вернуть в моду. Даже несмотря на то, что он, очевидно, считает её второсортной недоучкой-деревенщиной, она каждый день поджидает его на ступенях парадного крыльца, чтобы увидеть, как он возвращается домой. И, что просто сказочно странно, она потеряла голову с того самого дня, как он постучал в её дверь с едва ослабленным узлом галстука на воротничке.) У неё всё равно не будет другой возможности. Она ему не нравится. В его ежедневнике наверняка список женщин и, быть может, мужчин на все ночи до единой. Но нынче его семя на её языке, так что да, она собирается трахнуть его в этом костюме. — Я на противозачаточных и я здорова, — сообщает она ему. — А ты? Он кивает. (Ей вообще-то следовало спросить об этом перед минетом, но c'est la vie.) Взобраться на него — секундное дело. Он огромен, и если бы она ещё не испытала оргазм — и, ну, знаете, когда мечтаешь о ком-то неделями, — это создало бы некоторые трудности. Но на самом деле, как только кончик попадает куда надо, Кайло скользит внутрь относительно легко, и по спальне проносится эхо их стонов, слившихся воедино. С минуту Рей дышит с закрытыми глазами, расслабляясь перед тем, как начать движение, и Кайло говорит: — Почему ты мне это разрешаешь? Она недоумённо моргает. Выражение его лица открытое, ошеломлённое, словно он совершенно сбит с толку. Словно ему… словно она… И Рей говорит: — Почему ты разрешаешь это мне? Кайло изумляется ещё сильнее, если такое возможно. Как если бы ответ и так был очевиден. — Потому, — объясняет он, — что у таких, как я, не бывает таких, как ты. Таких, как ты. Ничего себе. Каков стервец, а? Но он стервец в элегантном костюме, и его прекрасный пенис погружён глубоко в её вагину, поэтому Рей поводит бёдрами и наблюдает сквозь морок удовольствия и гордости, как голова Кайло откидывается на подушку.***
Раньше
День, когда всё летит к дьяволу — а именно, когда он из разбитого и измученного превращается в совершенно уничтоженного — это день, когда Кайло возвращается домой позже обычного, злой на работу и жизнь, и обнаруживает, что она всё ещё сидит там, на террасе, вопреки даже тому, что солнце почти село и на улице уже зажглись фонари. (На полсекунды ему кажется, что она ждёт его, но затем он вспоминает, что неудачники часто воображают себе всякое.) Она читает. Ему лучше пройти мимо и сделать вид, что он её не узнаёт — потому что… ну, кто захочет, чтоб его отрывали от чтения? — но он сплошь оголённый нерв с самого грёбаного обеда. Бросая беглый взгляд на обложку, он говорит: — «Гордость и предубеждение»? Серьёзно? Рей поднимает взгляд, хмурясь. — Что не так с «Гордостью и предубеждением»? — Да ничего. Это просто… — «Я гадал, какие книги тебе нравятся, и перво-наперво подумал о Джейн Остин; однако затем я понял, что то, что это было бы наиболее вероятно — если исходить из того, что ты юная, и девушка, и британка, — не значит, что я должен полагать, будто тебе нравится Джейн Остин». — … так стереотипно. Её вид из хмурого превращается в откровенно сердитый. — Можете думать, что я стереотипная, — произносит она, — но книга хорошая. Кайло просто кивает, ибо, что бы он ни выбрал для ответа, без шансов, что решение будет верным. И он пытается проскользнуть мимо — поступить так, как и следовало с самого начала. Но рука Рей ловит его за брючину. — Выглядите уставшим, — говорит она. — Трудный денёк? — Да, — говорит он, слишком занятый процессом осознания того, что она к нему прикасается, чтобы ответить как-то более развёрнуто. Не только прикасается, но и не отпускает. Что интересно, она тоже смотрит на свою руку. Она смотрит, подобно ему самому, за касанием, прослеживающим брючную стрелку. Словно ей неподвластны кончики собственных пальцев. Ох, и теперь это не только её пальцы — это ладонь. Это вся рука, которая сжимает его бедро. Рей откашливается. Её щёки вспыхивают. — Может, я бы сделала его лучше, — говорит она. Она смотрит на него — на него, на него. — Я про твой день. И Кайло — проходят, наверное, годы, но даже он не может истолковать неверно этот взгляд. Мужчина должен быть мёртв, чтобы его пропустить. — Может, — соглашается он. — Может, будет лучше в твоей квартире? — Может.***
Сейчас
Проходит лишь несколько минут, прежде чем Кайло в очередной раз делает тот удивительный звук, срывает её платье через голову и подводит её руки к своему жилету. — Помоги, — говорит он, стараясь стянуть с себя штаны так, чтобы не сместиться и не нарушить ритм, который она установила. — Помоги это снять. Рей делает попытку застенчиво улыбнуться, но у неё не получается. Слишком уж он хорош — это слишком хорошо, — и флирт сейчас за гранью возможного. — Но ты так классно в нём выглядишь. — Плевать. Хочу тебя чувствовать. Помоги. Рей повинуется, только бы это продолжалось. Она расстёгивает его одежду, а он разрывает шов её нижнего белья (а иначе ей пришлось бы слезать) на удивление ювелирно. И… Ох, она берёт свои мысли обратно. Знай Рей, что под костюмом он выглядит так, она сняла бы тот с самого начала. Его ладони поднимаются к её лопаткам, и вот она рывком притянута к нему, прижата к его груди и он начинает неистово в неё вдалбливаться. — Ебать, — стонет он, оставляя поцелуи и засосы на линии её горла, — это лучше, чем я себе представлял. Он измутузит её изнутри, и она в восторге. — Чем ты представлял?.. — Знаю, извини, мне не следовало, но ты… — одна рука ухватывает её за задницу, сильно сжимает, скользя пальцами меж ягодиц — … ты сногсшибательная, я так сильно тебя хотел… О. Стоп. Всё, что он ей говорил, это не… это… О. О! — Хорошо. — Рей задыхается, потому что оргазм маячит на горизонте. — … Я ведь тоже тебя хотела. — А… что? Но для разговора слишком поздно, разговоры будут потом, ибо Рей содрогается, вскрикивает и держится изо всех сил, пока он постепенно скатывается до неиссякаемого потока брани и до неряшливых, беспорядочных рывков, и твою ж мать, как хорошо-то, и у неё это могло бы быть неделями? Такое прекрасное лето нельзя тратить впустую. Когда к ним обоим возвращается способность изъясняться, Рей говорит: — Нам надо продолжать этим заниматься. Типа, часто. — Ох, ебать, да. — Пауза. — Тебе нравится кавателли? — Понятия не имею. — Мы это выясним. — Окей.