Хрустальные башмачки для злой мачехи

      – Тебя не волнует, зачем приходил Рафаэл? – первое, что произносит Иван, когда мы понемногу начинаем приходить в себя. Его пальцы берут меня за подбородок и заставляют посмотреть ему в лицо. Взгляд Ивана настойчив и требователен. Мне становится смешно, и я сейчас настолько расслаблена, что не могу контролировать свои эмоции. От моего смеха губы Ивана обиженно дергаются.       – Глупый… ты все еще ревнуешь… – Я перекатываюсь на кровати, чтобы удобнее устроиться у него на груди, и каждое мое движение сладкой истомой отдается во всем теле. До встречи с Иваном я и подумать не могла, что могу быть такой ненасытной в постели. Рафаэл не подпускал меня к себе на расстояние вытянутой руки, а Гуту… я знала, что он испытывал ко мне влечение, но для меня этот человек навсегда остался убийцей Луны… Мне нравилось подчинять Гуту своей воле, нравилось читать в его глазах восхищение, смотреться в них, словно в зеркало, которое говорило, что на свете нет женщины прекрасней и желанней меня… А другие мужчины – краткие ничего не значащие эпизоды моей жизни – появлялись и исчезали, не оставляя после себя даже воспоминаний. Я была зациклена на Рафаэле, помешана на нем, я реально сходила по нему с ума, а он не хотел меня ни как спутницу жизни, ни как женщину, и я поставила на желаниях и потребностях своего тела большой жирный крест. И сколько же лет я растратила на наивные мечты и пустые ожидания?!       – Сеньор Рафаэл очень настаивал, чтобы я тебя разбудил, – говорит Иван, и я с ужасом понимаю, что никакими путями его не удастся свернуть с этой темы. «Бога ради, Иван, – так и хочется простонать мне, – мне сейчас так хорошо, так какого черта я должна говорить и думать о Рафаэле?!». Но вслух ничего подобного я не произношу. Иван имеет право говорить со мной о том, что его волнует. И раз его так волнует Рафаэл… к сожалению, волнует!.. то мы будем говорить о Рафаэле.       – Он пришел рано утром? – озвучиваю я вдруг пришедшую в голову интересную мысль, и когда Иван согласно кивает, я не могу удержаться от смеха. – Надеюсь, ты надел брюки, когда шел ему открывать?!       – Ну, я не успел их найти. Кроме того, я боялся, что стук в дверь тебя разбудит. Он был так настойчив, а ты так много плакала вчера… – Губы Ивана касаются моего виска, и мое сердце отзывается на его поцелуй щемящей нежностью.       – Спасибо тебе… – шепотом произношу я. Больше всего я благодарна ему за новую жизнь, двери в которую распахнула для меня его любовь, но… я не чувствую себя готовой к серьезному разговору и добавляю, прежде чем Иван успевает что-то сказать. – Ты не оставил меня вчера спать на твердом полу…       – Кристина! Ты снова спряталась от меня в свою раковинку… – говорит Иван и шутливо шлепает меня по носу. – Когда-нибудь ты научишься мне доверять?       – Я доверяю, Иван! – без паузы отвечаю я, и я абсолютно искренна с ним сейчас. – Я… просто я… – я пытаюсь начать фразу еще раз, но снова сбиваюсь. И тогда я говорю первое, что приходит мне в голову. – Можно я расскажу тебе сказку, Иван?       Я заглядываю ему в лицо. Судя по выражению его глаз, я произнесла последнее, что он ожидал от меня услышать.       – Эту сказку рассказывала нам бабушка… мне и моей сестре, когда мы были маленькими. И это не просто сказка… это… как… она словно своеобразная проекция моей жизни… – путано и слишком сложно пробую я объяснить свои мысли, но снова сбиваюсь и оставляю эту затею. – Просто послушай меня, Иван. Хорошо? Просто послушай…       Я дожидаюсь его кивка и медленно начинаю повествование. Сначала мой голос звучит робко и неуверенно, я словно пробую сказку на вкус, осторожно и боязливо, но… даже столько лет спустя, я помню каждое слово, произнесенное когда-то бабушкой. И я снова ощущаю горечь и страх, как тогда, в детстве, когда я впервые поняла, чтó это за сказка и зачем мне ее рассказали…       – Ты знаешь эту сказку, Иван. Ее читают всем маленьким детям… хотят они того, или нет. Жила-была королева. И однажды, зимним деньком, в то время как снег валил хлопьями, она сидела и вышивала под окошечком, у которого рама была черного дерева. Она засмотрелась на снег и нечаянно уколола палец иголкой. И подумала королева про себя: "Ах, если бы у меня родился ребеночек белый, как снег, румяный, как кровь, и чернявый, как черное дерево!" И желание королевы исполнилось. Она родила доченьку – белую, как снег, румяную, как кровь, и черноволосую. Посмотрела королева на свою дочку, на ее белоснежную кожу… и назвала ее…       – Белоснежка, – выдыхает Иван, как зачарованный внимающий моему голосу. Смутившись своего порыва, он извиняется и замолкает.       – Правильно, Иван. Королева назвала свою дочку Белоснежкой. И имя ей подошло, Иван. Потому что девочка была чиста и бела не только кожей, но и душой. Это бабушка подчеркивала всякий раз, когда доходила до этого места…       «И в этот момент она всегда смотрела на Луну. С любовью», – хочу добавить я, но уже знаю, что промолчу. Я не хочу вызывать у Ивана ненужную жалость. Всё, чего я хочу, это рассказать ему сказку…       – А когда доченька родилась… к слову о плате за наши желания, Иван… королева-мать и умерла. Год спустя король женился на другой. И эта его вторая жена была красавица, но и горда, и высокомерна, и никак не могла потерпеть, чтобы кто-нибудь мог с нею сравняться в красоте, – и я непроизвольно делаю паузу там же, где всегда ее делала бабушка. В этот момент она устремляла на меня выразительный взгляд и добавляла, что не в красоте счастье. «Красота лица – причина многих людских пороков, тогда как истинная красота – всегда скрыта внутри, – говорила бабушка и гладила по голове свою любимицу, Луну. – Но если внутри ничего нет, даже самые красивые люди не способны привлечь к себе внимания…».       – А у королевы было говорящее зеркальце, – забавно хмуря лоб, вспоминает Иван, и лицо его озаряет улыбка узнавания. Я понимаю, что он, как и я, мысленно перенесся в свое детство. Каждого из нас связывают с «Белоснежкой» свои ассоциации и воспоминания; я смотрю на его счастливое лицо, и мне хочется узнать, кто рассказывал маленькому Ивану эту сказку? Покойная мама? Зулмира? Кто бы это ни был, Иван очень любил этого человека, эта любовь читается во всем его облике…       – У нее было такое зеркальце, Иван, – я киваю, и на моих губах невольно появляется ответная улыбка. Несомненно, с этой сказкой Ивана связывают самые счастливые воспоминания… и я рада, что решилась ее рассказать; во что бы ни вылилась моя затея, сейчас я испытываю радость и ничего кроме радости: смотреть на счастливую улыбку самого дорогого тебе человека и знать, что именно ты – причина ее появления… возможно, и я сама никогда не была так счастлива, как в этот момент, рядом с ним...       Мне хочется замолчать, не рассказывать дальше, прижаться щекой к груди Ивана, слушать биение его сердца… я хочу задержать это упоительное мгновение полного единения с другим человеком, когда мысли, чувства, сердцебиение, дыхание – всё сливается воедино… я хочу остановить это счастье, продлить его, растянув на всю оставшуюся жизнь, но…       – Я постараюсь рассказать покороче и побыстрее… – Мой голос вторгается в блаженную тишину нашей близости, вдребезги разбивает царящую вокруг и внутри нас гармонию; а ведь я даже не договорила свою фразу… – Сегодня я должна быть рядом с матерью, Иван.       – Я понимаю, Кристина, – шепчет он мне в волосы, а его пальцы находят и нежно пожимают мою ладонь. – Я буду рядом до конца. Пока буду нужен тебе… А сейчас я буду тихо лежать и слушать. И я обещаю, что больше ни разу тебя не перебью.       – У злой мачехи было такое волшебное зеркальце, перед которым она любила становиться, любовалась собой и спрашивала: «Зеркальце, зеркальце, молви скорей, Кто здесь всех краше, кто всех милей?». И отвечало ей зеркальце: «Ты, королева, всех здесь милей». И она отходила от зеркальца довольная-предовольная и знала, что зеркальце ей неправды не скажет. Белоснежка же между тем подрастала и хорошела…       И я продолжаю рассказывать о хорошей и доброй девочке, Белоснежке, и, говоря о ней, я вижу перед собой улыбку Луны, ее лицо, лучащиеся внутренним светом глаза, не по возрасту мудрые, но в то же время такие невинные; я рассказываю о друзьях Белоснежки, добрых гномах, которые горой вставали на ее защиту, но не сумели уберечь девушку от козней злой мачехи… красивой, но пустой и холодной женщины, напролом идущей к своей безумной цели, сметая на своем пути все истинно прекрасное, калеча и ломая судьбы близких людей, своими руками отталкивающей от себя счастье… И вот в моей сказке появляется прекрасный принц, призванный самой судьбой развеять и отвести от Белоснежки злые чары; я продолжаю говорить, а перед моими глазами встает лицо Рафаэла, лицо юноши, который, улыбаясь, приближается к нашему столику, обходит меня, сидящую в своей идиотской короне и верящую, что красота, официально признанная столькими людьми, непременно сделает меня счастливой, и… протягивает руку моей кузине. А я все смотрю им вслед, и мне все уже ясно, я вижу – как на экране кинотеатра – свою дальнейшую жизнь; уже тогда я понимаю, что сказочное пророчество бабушки сбудется, и как бы я ни пыталась выстроить свое будущее, как бы ни пыталась обмануть судьбу, избежать трагического финала у меня не получится. Белоснежку пробудит от смерти поцелуй прекрасного принца. И для злой мачехи уже готова ее «награда»...       – Свадьба Белоснежки и принца была сыграна с большим блеском и великолепием. На это празднество была приглашена и злая мачеха Белоснежки. Принарядившись на свадьбу, встала она перед зеркальцем и сказала: «Зеркальце, зеркальце, молви скорей, Кто здесь всех краше, кто всех милей?». Но зеркальце ответило ей: «Ты, королева, красива собой, а все ж новобрачная выше красой». Злая баба, услышав это, произнесла страшное проклятие, а потом вдруг ей стало так страшно, так страшно, что она с собою и совладать не могла. Сначала она и вовсе не хотела ехать на свадьбу, однако же, не могла успокоиться и поехала, чтобы повидать молодую королеву. Едва переступив порог свадебного чертога, она узнала в королеве Белоснежку и от ужаса с места двинуться не могла, – мой голос начинает дрожать и, чтобы справиться с волнением, мне приходится сжать руку Ивана. Я стискиваю его пальцы – все крепче и крепче, а он прижимает меня к себе, но даже его объятия не способны унять бьющую меня дрожь… – Но для королевы-мачехи уже давно были приготовлены железные башмаки и поставлены на горящие уголья... Их взяли клещами, притащили в комнату и поставили перед злой мачехой. Затем ее заставили вставить ноги в эти раскаленные башмаки и до тех пор плясать в них, пока она не грохнулась наземь мертвая.       Мои последние слова повисают в комнате, они словно гири сковывают движения; и мне приходится сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы прошептать слово: «Конец».       – Кристина… – только и произносит Иван, и я понимаю, что это все, что он в силах сказать. И я не виню его, он не меньше меня подавлен рассказанной мною историей… а ведь Иван не знаком и с половиной страшных подробностей моей жизни.       – Мы с сестрой, Иван, слушали эту сказку всякий раз, когда Луна, моя кузина, покойная жена Рафаэла, приезжала к нам вместе со своей матерью… доной Агнес. Ты очень хорошо знаком с ней, Иван, а еще ближе ты знаком с ее мнимым шофером, с Сиру… – усилием воли я заставляю себя замолчать и прекращаю свой бесконечный список имен. – Луна очень любила слушать сказку про Белоснежку и всегда просила бабушку рассказать именно ее. А я… я боялась признаться даже самой себе, как сильно она меня пугает. Если бы я хотя бы раз попросила бабушку остановиться… или хотя бы не рассказывать страшный финал сказки, мне пришлось бы посмотреть правде в глаза, Иван. А правда, она проста. Кристина – злая и завистливая королева-мачеха. Луна – прекрасная принцесса, Белоснежка, которая умирает, чтобы воскреснуть после поцелуя своего принца. В то время я и подумать не могла, что Луна на самом деле умрет так рано, да еще и… и… что она погибнет по моей вине. Но жизнь не отходит от сюжета сказки ни на миллиметр. Белоснежку погубила зависть злой мачехи. Я завидовала Луне всю свою жизнь. И, в конце концов, моя зависть убила ее.       – Кристина… – Иван вновь пытается что-то сказать, но лишь прикасается губами к разгоряченной коже моего лба.       – Злая мачеха, она хотела быть самой красивой. Ничего больше ей не было нужно. Она не хотела жизни Белоснежки, не хотела ее мужа, ее дома… А я превзошла ее. Я хотела и дом, и мужа, и любовь, и сына… я хотела все, что было у моей сестры, как в детстве я хотела играть только ее игрушками. Но на самом деле… то, что я на самом деле хотела, мне не досталось бы никогда. Я хотела свет Луны. Злой мачехе нужна была внешняя красота, а мне… мне нужна была красота души. Я всегда была красива, Иван. Не утонченная и хрупкая, как моя кузина, но более яркая, привлекающая внимание, куда бы я ни пошла. Еще будучи девочкой, я ловила на себе восхищенные взгляды мужчин, и я не стану врать, что они мне не нравились. Но в Луне был свет, внутренний свет, он освещал ее изнутри… и ее все любили, Иван! Ее любила бабушка, родители… даже прохожие! Все, кто видел Луну, ее любили… А я тоже хотела любви… хотя бы толику любви, но… по-настоящему меня любила только она, Луна. Понимаешь, как это страшно?! Ты понимаешь, ЧТО я сотворила с нашими жизнями?! В сказке нам ничего не говорится о чувствах мачехи. Я не знаю… может, у нее их никогда и не было, но у меня-то они были! Я любила Луну. Правда… Я очень ее любила. Она была моим ангелом-хранителем. Ты вряд ли поймешь меня сейчас, Иван… но со смертью Луны я лишилась ее света, и меня уже ничто не могло спасти! И хотя я с самого начала знала, какой конец меня ждет, сердцем я верила, что пока есть Луна, темнота не поглотит меня. А еще я так хотела любви Рафаэла… даже не физической любви, черт уж с ней, раз он не мог мне ее предложить! Я хотела с его стороны просто внимания. Немного заботы. Да к черту! Чтобы он просто знал, что я есть! Что я рядом! Что я существую! Чтобы он не сидел днем и ночью в своей душной студии, смотрел на меня хотя бы изредка… на меня, а не на портрет женщины, которая никогда не изменится, не состарится, не разочарует и не надоест. Я не могла соперничать с живой Луной, так куда же я полезла тягаться с ней мертвой?! Я дура… дура, дура, Иван! Я непроходимая дура!!! Разрушить столько жизней… и ради чего?! Чтобы на свадьбе с чертовым принцем он смотрел на меня с отвращением, а потом плюнул мне в лицо, когда я только лишь намекнула на первую брачную ночь?! – Я захожусь в кашле от собственного крика, но когда Иван делает попытку помочь мне, отталкиваю от себя его руки. Я не хочу, чтобы он касался меня сейчас. Я боюсь испачкать его… я чувствую себя такой грязной… – Не надо, Иван! Не жалей меня… я прошу тебя! Не надо меня жалеть… Я знаю, как легко начать жалеть себя. Сразу же находятся оправдания: тут меня недолюбили, тут мне недодали, здесь подставили, здесь обидели, но… мы сами стоим перед выбором – совершать подлость, или нет, сдержаться, или пойти на гнусный, низкий поступок… я сама сделала шаг в пропасть, Иван. Меня никто не подталкивал туда. Если только мои амбиции и неосуществимые надежды… А теперь меня ждут раскаленные на углях железные башмаки. И как же мне хочется сказать, что я их не заслужила… но я не могу.       Иван смотрит на меня, несколько мгновений сомневается, а потом легко преодолевает мое сопротивление и прижимает меня к себе. Крепко и бережно. И когда он начинает говорить, голос его переполнен теплотой и любовью.       – Кристина, прекрати мучить себя. Пожалуйста… сказка – это только сказка. Ты не злая мачеха, а твоя кузина – не Белоснежка…       – Нет, Иван. Знаю, что ты мне не поверишь… Я и сама себе не верила, но… мир много сложнее, чем мы привыкли думать. Люди придумали науку и объяснили с ее помощью все, что их пугало. Дождь, гром и молнии? Облака, тучи и электричество. Привидения? Не существует привидений! Многие не верят ни в Бога, ни в Дьявола. Так проще. Земное существование теряет смысл, но… согласись, что верить, что за твои поступки не последует наказания, много проще, чем вечно трястись в ожидании божьей кары. Я… я старалась не верить. Старалась спрятаться за науку, за отрицание, но не смогла. Мистика всегда была рядом со мной. Иногда я чувствовала, как что-то злое – наш мозг не способен даже представить, насколько злое! – толкало меня на поступки, которые я не хотела совершать… и даже боялась. Однажды мы с сестрой чуть не погибли… и я видела эту тварь. Я не говорю метафорами, Иван. Я видела!!! Я заглянула в ее глаза… только у нее нет глаз, у этой твари… Ну… по крайней мере, глаз, какими мы привыкли их видеть… Эта тварь хотела забрать мою душу. Девушка… жена Эдуардо, сказала, что у меня нет души. Я не знаю… возможно ли это… и КАК такое возможно, но одно я знаю точно. Темнота всегда была рядом со мной. Или внутри меня… Я не знаю. Для меня это слишком сложно! Ты можешь мне не верить! Можешь объединиться с Рафаэлом и вместе с ним упрятать меня в психушку! Я видела Гуту. После его смерти. Чаще всего он просто смотрит на меня. Иногда разговаривает… а однажды он пытался меня изнасиловать. Ты должен помнить, как я тогда кричала…       – Когда мне пришлось сломать дверь твоей спальни? – Очень серьезно Иван смотрит на меня, и его зрачки чуть расширены. Я не знаю, от страха или от жалости. – Ты кричала и показывала в угол. И там никого не было.       – Я знала, что ты так скажешь… – медленно говорю я и пытаюсь высвободиться из его объятий. На меня накатывает смертельная усталость. Я понимаю, что никто никогда не поймет меня и не поверит мне.       – Я почувствовал, что там что-то было, Кристина. Я бы и самому себе в этом не признался. Но там было… я не знаю, что. Какой-то холод. Совсем недолго. А потом пропал. Будто ничего не было. И я предпочел сделать вид, что тебе все привиделось. Так проще. Проще и безопасней… И, главное, я думал, что для тебя будет лучше забыть и никогда об этом не вспоминать…       – Иван! – Облегчение растекается внутри меня, как если бы мне в вену ввели чудодейственное лекарство… – Если бы ты знал, как много значат для меня твои слова…       – Если бы я не знал об этом, то никогда не произнес бы ничего подобного. Кристина, я не хочу даже думать о таких вещах. Не то что говорить. И мне бы очень хотелось, чтобы и ты выкинула из головы все эти ужасы.       – Ну как ты не можешь понять, что «эти ужасы» находятся ВНЕ моей головы!!! – Мой голос срывается на крик, но мне удается совладать с эмоциями. Я понимаю, что дорогá Ивану и что он просто пытается меня защитить… так, как умеет. И я сбавляю тон, заглядываю ему в глаза и стараюсь сделать свой голос бархатным и нежным. – Иван… послушай меня… то, что я сейчас сказала… если тебе будет проще, забудь. Просто забудь. Я справлюсь. Я живу с этим чувством всю жизнь. Ты единственный человек, с кем я смогла поделиться. Не могу сказать, что мне стало легче, но я буду счастлива, по-настоящему счастлива, если между нами не останется никаких тайн… Я совершила столько ужасных вещей… и ты тоже из-за меня и, конечно же, из-за своих амбиций, я всегда знала, что они у тебя есть, сбился с пути. Может быть, и тебя надо показать жене доктора? Интересно, что она скажет про твою душу.       Иван смеется над моими словами, и меня охватывает чувство невероятной легкости. Я знаю, что разговор еще не закончен, но, оглядываясь назад, понимаю, какой длинный путь мы прошли, начиная со вчерашнего вечера… и с каждой минутой во мне растет и множится уверенность, что у нас есть шанс одолеть как своих внутренних демонов, так и любую опасность из вне. Вместе.       – Ты сказал, что моя жизнь не похожа на сказку. Но я хочу, чтобы ты посмотрел в лицо фактам. И не говори, что я слишком впечатлительна, или что я вижу то, чего нет. Выслушай меня. Я буду предельно краткой. Только факты.       Я глубоко вдыхаю и начинаю говорить. И с каждой произнесенной мной фразой лицо Ивана мрачнеет, а когда я заканчиваю свой монолог, на него и вовсе страшно смотреть. Я говорю:       – Бабушка рассказывала нам эту сказку так часто, что даже сейчас, спустя годы, я помню ее наизусть. Но! Бабушка рассказывала нам и другие сказки. Но я сомневаюсь, что смогу воспроизвести хотя бы основные сюжетные линии. Далее. Бабушка выделяла, и это не было для нас с Луной секретом, кого из нас она видит в образе Белоснежки, а кого считает отрицательным персонажем. Я не знаю, как сказка могла предопределить наши с Луной жизни… но… суди сам! Не вдаваясь в детали, Иван. Злая королева убивает Белоснежку, но та с помощью влюбленного в нее принца возвращается к жизни. Луну убивают по моей вине, Иван. Я могу сколько угодно говорить, что я не хотела этого убийства, но… мы говорим о фактах. Факт один. Из-за меня, моей обиды на бабушку, Луна погибает. А Рафаэл, всегда держи в уме прекрасного принца, возвращает ее к жизни. Почему в нашей жизни появилась Серена? Потому что Рафаэл не отпустил свою Белоснежку. И Луна вернулась к нему. А я… Иван, а ты никогда не задумывался, кем я приходилась Фелипэ? Рафаэл не женился на мне, и формально я не являлась Фелипэ мачехой, только тетей, но… именно мне Рафаэл доверил воспитание их с Луной ребенка. Я не считаю, что я была для Фелипэ злой мачехой, я любила его, не спала ночами, когда он болел… возможно я не смогла дать ему той любви, какую дала бы ему Луна, но я заботилась о нем, как умела. Просто я видела так мало любви в своей жизни, что, скорее всего, мое сердце обледенело… Однако статус мачехи я получила, Иван. И после недавних событий, Фелипэ со стопроцентной вероятностью назовет меня злой. Так что все сбылось и исполнилось. Мне осталось только посетить свадьбу Серены и Рафаэла. Как думаешь, как долго женщина моего возраста и комплекции сможет танцевать в раскаленных на углях железных ботинках?       – Кристина… – произносит Иван, и мне приходится напрячь слух, чтобы разобрать его слова. Он выглядит таким потерянным сейчас, что мне нестерпимо хочется взять его на руки и убаюкивать, словно ребенка… – Зачем ты говоришь эти ужасные вещи?       – Иван, я впервые в жизни честна сама с собой. Согласись, что совпадений слишком много, чтобы продолжать считать их совпадениями. И в последнее время произошло слишком много странных и необъяснимых вещей. Я очень хотела бы, Иван, списать все на свой пошатнувшийся рассудок, но… эта девушка, Алесандра… как быть с ней, Иван?! Я видела, как из розы Луны, которую я срезала, потекла кровь. Настоящая кровь!!! Ты мне не поверил! И никто в здравом уме не поверил бы, но… Алесандра знала и о цветке, и о крови… и Гуту она тоже видела! Или ты полагаешь, что сумасшествие – заразная болезнь, и я могла подхватить ее от Алесандры?!       – Кристина, я понятия не имею! Мне хочется сказать, что я просто шофер, но… тебя ведь не удовлетворит такой ответ? Я не знаю, что с этим делать. В моей жизни все всегда было просто и ясно. Да, у меня есть амбиции. Да, мне всегда хотелось больше, чем я имел. И, да, я не чурался нечестной игры и запрещенных приемов. И, да, Кристина, да, ради тебя я готов пойти и пойду на любое преступление. Понимаешь? Мне хочется сказать, что ты ждешь от меня слишком много, потому что я слишком прост и примитивен для такой умной, образованной и роскошной женщины, как ты, но… Я скажу другое. Две вещи. Только две… – в этом месте Иван делает паузу. Я назвала бы ее театральной, но я вижу в глазах Ивана решимость, и знаю, что он абсолютно серьезен в этот момент. Я понимаю, что он собирается с духом, чтобы произнести главные слова в своей жизни. Моими главными словами были «я люблю тебя», его… – Я верю тебе, Кристина. И я буду с тобой. Что бы ни случилось.       Вместо ответа я молча беру лицо Ивана обеими руками и крепко целую его в губы. У меня не осталось и тени сомнения, что он – мой мужчина, еще вчера ночью, и сейчас его слова лишь подкрепляют мою уверенность. Я сама не знала, чего ждала от него, когда ступила на столь скользкую и опасную тему, но он произносит единственно правильные слова, и все вдруг становится на свои места. Я уже знаю, что нужно делать, понимаю, как поступлю и чем рискую. И без него ничего бы не было. Без его любви, без его поддержки, без его безоговорочной веры – финал моей жизни мог быть только один. Я танцевала бы свой последний танец, злая мачеха из страшной детской сказки, и ни одна живая душа не оплакивала бы мою агонию. А сейчас… впервые я чувствую, что могу повлиять на свою жизнь, что в моих силах изменить концовку сказки. Железные башмаки накаляются на углях. Но мне кажется, я нашла способ избежать примерки.       – Иван, мы не можем весь день провести в постели, – произношу я и выскальзываю из его объятий. Я поднимаюсь на ноги и только тогда вспоминаю, что со вчерашнего дня я питаюсь только любовью. Мой желудок сводит от голода, и, слава богу, Иван понимает мое состояние и поднимается следом за мной.       – Ты так и не спросила меня, чем закончился утренний визит твоего муженька, – говорит Иван, застегивая рубашку.       – Ты съездил ему по физиономии? – рассеянно спрашиваю я, продолжая обыскивать шкаф в поисках подходящего черного платья.       – После того, как я съездил ему по физиономии, а он попытался дать сдачи.       – Иван, ты ударил… Рафаэла?! – до меня не сразу доходит смысл его слов, и я так и застываю с ворохом разноцветного тряпья в руках. – Попытался дать сдачи?! Иван! Если ты спустил его с лестницы, тебя же посадят за преднамеренное убийство!       – Зато ты останешься очень богатой вдовой, – торжественно и серьезно произносит Иван, но прежде чем я успеваю составить в уме план побега, он смеется, и я через всю комнату швыряю в него свои платья. Я честно пытаюсь казаться обиженной, но от облегчения мне хочется смеяться, и я ничего не могу поделать с этим желанием; оно настолько сильно, что совладать с ним у меня не находится сил.       Мы оба смеемся, и Иван в лицах пересказывает свой утренний диалог с Рафаэлом. А затем он привлекает меня к себе. Его губы застывают в миллиметре от моих губ. Не отрываясь, бесконечное мгновение он вглядывается в мои глаза, словно хочет заглянуть ко мне в душу.       – Рафаэл ничего для тебя не значит, – наконец говорит Иван. – Теперь я в это поверил.       – Дурачок, – шепчу я и первая нахожу губами его губы…