Хрустальные башмачки для злой мачехи

      В гостиной никого нет. Но я знаю, где найду Серену. Существует только одно место, где может состояться наш разговор. Всё всегда возвращается к истокам. И я направляюсь в студию Луны.       Я захожу в комнату без стука. И Серена, конечно же, здесь. Я жду привычной неприязни и ненависти, но ее вид не вызывает во мне никаких чувств.       – Смотрю, вы хорошо поработали. Комната смотрится как новенькая.       – Кристина… – Серена оборачивается ко мне. Ни в ее лице, ни в голосе нет удивления, словно она ждала моего появления. Я догадываюсь, что она видела нас с Фелипэ из окна. – Ты пришла за драгоценностями?       – Нет. Я пришла поговорить…       – Понятно, – губы Серены расползаются в неприятной усмешке, и в другое время мне непременно захотелось бы разбить их в кровь, но… в настоящий момент мне наплевать на Серену. Наплевать на ее слова и ужимки. Я пришла не к ней. – Это означает, что пока ты будешь говорить, твой любовник перероет наш дом в поисках драгоценностей?       – Мой любовник, Серена, ждет меня в машине. За воротами.       – Очень интересно… Я не привыкла играть в ваши словесные игры. Так зачем ты пришла на самом деле, Кристина?       – Я пришла поговорить с Луной.       Впервые на лице Серены отражается замешательство, но в тот же миг исчезает, будто только привиделось мне. Я готова отдать должное выдержке девушки. Но ведь Луна и не могла переродиться в абы кого…       – Луна мертва, – медленно произносит Серена, и я не могу не улыбнуться.       – Серена, я тоже не собираюсь играть в словесные игры. Ты – это переродившаяся Луна. И пусть ты не умеешь играть на рояле, твои глаза и поступки говорят о том, что Луна – это ты.       – Во мне душа Луны, но я не Луна, Кристина! – Серена смотрит на меня, и я не могу истолковать выражение ее глаз, смотрит ли она на меня с жалостью или со страхом.       У меня вдруг начинают дрожать колени, и я лишь чудом успеваю добраться до кресла, а не падаю на пол на радость Серене. Тяжесть этого бесконечно длинного дня обрушивается на меня. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать в голос.       – Серена… мне нужна Луна… пожалуйста… – удается выдавить мне, и я не узнаю собственный голос.       – Что с тобой? Ты такая бледная… – в голосе Серены слышится волнение, и она опускается передо мной на корточки. – Позвать врача, Кристина?       Собрав последние силы, я подаюсь вперед и хватаю ее за руку. Серена вздрагивает, но не отстраняется от меня.       – Мне не нужен врач… – я тяжело дышу, цепляясь за руку Серены как за спасительную соломинку. – Я должна поговорить с Луной!       – А ты поговори со мной, Кристина, – говорит Серена и вдруг проводит рукой по моим волосам. В жесте этой чужой мне девушки столько нежности, что мои глаза сами собой наполняются слезами. – Со мной… с Сереной.       Я всматриваюсь в светлые глаза этой странной девушки, которую привыкла считать дикаркой и своим врагом. Но в Серене нет враждебности. Как нет в ней и ничего дикого. Ее глаза лучатся нежностью, заботой и… светом. Не задумываясь над тем, что делаю, я бросаюсь вперед и стискиваю ее в объятиях. Серена не колеблется ни секунды. Ее руки гладят меня по спине, по волосам, и я плачу, уткнувшись лицом в ее платье, все еще не веря в реальность происходящего.       – Как я могла быть такой слепой? – спрашиваю я, когда снова могу говорить. – Я видела то, что снаружи… Как я могла не узнать твой взгляд?.. Луна?       Я отстраняюсь от Серены, чтобы еще раз заглянуть ей в глаза. У нее другая прическа, другое лицо, цвет глаз, даже пахнет она не как Луна, но… взгляд девушки, полный и мудрости, и невинности, заставляет мое сердце забиться как сумасшедшее.       – Луна… – повторяю я, а из моих глаз ручьями льются слезы. Впервые за вечер – слезы счастья.       – Ты очень любила Луну, Кристина, – без вопросительной интонации произносит Серена.       Я не нахожу в себе сил на ответ. Я могу только кивнуть.       – Ты все еще хочешь эти драгоценности? – спрашивает Серена, и когда я отрицательно трясу головой, облегченно вздыхает. – Я хочу продать их. Они прокляты, эти драгоценности. На них лежит печать зла. Мне даже страшно до них дотрагиваться. Болит. Вот здесь, – Серена кладет руку себе на грудь и вдруг улыбается счастливой улыбкой. – За драгоценности можно получить много денег. А на деньги построить школу, куда могли бы ходить дети, у родителей которых нет денег, чтобы платить за их обучение. Ты считаешь, это можно будет сделать?       Я не имею ни малейшего представления о том, сколько нужно денег, чтобы построить школу, и лишь пожимаю плечами. Но идея хорошая, достойная идея благородного человека. Я говорю об этом Серене и добавляю, улыбаясь ей сквозь слезы:       – Я знаю, кто даст тебе денег, если школа окажется слишком дорогой. Рафаэл. Он любит совершать великодушные и благородные поступки.       – Потому что он добрый. Рафаэл, – произносит Серена, и все ее лицо озаряется светом, теперь я знаю это, светом любви.       – Наверное… – тихо отвечаю я, пытаясь вспомнить случай проявления этой доброты по отношению к себе… и мне ничего не приходит в голову.       – Ты хотела поговорить, Кристина. Ты… хочешь говорить о Рафаэле?       Наверное, у меня слишком потрясенный вид, потому что Серена начинает смеяться.       – Ты больше не хочешь его добиваться?       – Нет, – она так заразительно смеется, что я невольно присоединяюсь к ее смеху. – Ты думаешь, это известие его огорчит?       – Кто знает? – Серена пожимает плечами, и ее лицо вновь становится серьезным. – Если не о Рафаэле… о чем ты хочешь поговорить со мной?       – Понимаешь… – медленно начинаю я, но сбиваюсь на первом же слове. Когда я шла сюда, я предполагала, что разговор не станет легким… но и подумать не могла, что будет так тяжело. – Я хочу попросить прощения. Наверное, это глупо звучит. Прийти и сказать: «Привет, прости, что я тебя убила!»… Нет, не так… Я хочу рассказать, что со мной было… когда Луны не стало. Она… Луна была моим светом. Я понимаю, что говорю путано, но…       – Я понимаю, Кристина, – останавливает меня Серена и осторожно пожимает мою ладонь. – Свет – это любовь. Луна любила тебя. И ты тянулась к ее свету.       – Серена! – Я пораженно смотрю в ее чистое и такое юное личико. – Ты так молода! Откуда в тебе эта мудрость?!       – Я не знаю, Кристина, – Серена улыбается мне, и от ее улыбки способно оттаять любое сердце, даже ледяное.       Серена улыбается мне улыбкой Луны, и я чувствую, как внутри меня что-то изменяется, груз вины, которую я носила в своем сердце столько лет, пусть даже и замаскированный под ненависть, наконец, начитает меня оставлять… И больше всего на свете я хочу стать свободной!       – Возможно, – продолжает Серена, – жизненный опыт Луны и даже тот опыт, что она получила после смерти, наложился на опыт Серены. Я, правда, не знаю…       – Луна была мудрой… не по годам. Я часто завидовала ее зрелости, ее изобретательности, быстроте ума, но… обычно я просто ею восхищалась. Ты можешь не верить мне, Серена, но нас с Луной очень многое связывало. Не только плохое. Я… я не знаю, как она ко мне относилась. Знаю, что я была дорога ей, знаю, что Луна любила меня, но… возможно, она жалела меня. Я не была так умна, благородна и талантлива, как она, я росла в обстановке неполной семьи… и меня очень мало любили. И совсем не баловали. Думаю, жалость – это самое верное слово.       – Нет! – ладошка Серены, сжимающая мои пальцы, вдруг становится ледяной. Я вскидываю голову, чтобы посмотреть в ее лицо… и… несколько пугающих, но невыразимо прекрасных мгновений я вижу перед собой лицо Луны. Ее глаза, черные, как тлеющие угольки, ее мягкие волосы, уложенные как на портрете, который я уничтожила… А затем Луна исчезает. И я вижу перед собой лицо Серены. Но когда она открывает рот…       – Кристина, – невольно я подаюсь назад, когда слышу голос умершего более восемнадцати лет назад человека. А губы Серены продолжают двигаться, и словно во сне я ловлю каждое слово, сказанное мне… Луной. – Ты помнишь, что я сказала тебе у водопада? Ты начала жаловаться, а я назвала тебя дурой. И я готова повторить свои слова сейчас. Ты недооценивала себя. И сейчас, и тогда. Я не знаю, кто в этом виноват. Бабушка, твоя мать, твой отец, который бросил тебя, когда ты была совсем ребенком. А может быть, виновата в этом ты сама, Кристина. Ты была красивая и умная. Всегда. Но это не главные твои качества. В тебе была сила, Кристина. Сила, которой не было у меня. Воля к жизни. Ты могла свернуть горы ради другого человека. Не спорь. Я знаю тебя лучше, чем ты сама знала себя. Жадность, зависть, обида, злость – ничего этого не было в тебе как основы, эти чувства пришли извне, и меня удивляло, как долго ты им сопротивлялась. Тогда, у водопада, ты спасла мне жизнь. Я видела, как ты борешься. И я ощущала рядом что-то злое. Не в тебе. Вокруг! И оно хотело получить тебя. Хотело, чтобы ты поддалась, отпустила мою руку. Ему не нужна была моя смерть. Ему нужна была твоя душа. В тебе всегда был свет, Кристина. Всё заставляло тебя стать плохой. Оступиться. Но ты всегда боролась с этим. Я знаю.       – Луна… – имя застревает у меня на языке, и мне приходится приложить нечеловеческие усилия, чтобы задать свой вопрос. – Ты погибла по моей вине, как же ты можешь говорить, что во мне есть свет?       Ледяные пальцы Серены дотрагиваются до моей щеки, невольно я вздрагиваю, но не от ужаса. От ощущения великой и всепрощающей любви, которое подарило мне прикосновение Луны.       – Ты человек, Кристина. Людям не дано постичь тайн, выходящих за пределы привычного вам мира. У каждого человека есть миссия, с которой он рождается, но исполняют свое предназначение не все. Единицы. Люди, способные открыть свои сердца свету. А свет – это любовь. Пока я была рядом, Кристина, ты тянулась ко мне, подсознательно тянулась к любви. Но существуют и другие силы. Ты знаешь это. Хорошо знаешь. Есть Тьма. И Тьма помечает души. Слабый человек, явившийся в этот мир с такой отметиной, обречен. И лишь у сильного есть шанс спастись. Но единственный путь к спасению – это любовь. Любовь – это главный дар человечеству. Прими это за главную истину и двигайся к свету, Кристина. Ты уже стала на путь света, путь любви, когда вошла в эту комнату и попросила прощения.       – Луна! Но если Тьма внутри меня, КАК я могу бороться сама с собой?!       – Тьма никогда не была в тебе, Кристина. Тьма лишь расставляла ловушки. Тьма добивалась тебя. Тьма может вмешиваться в ход нашей жизни. Тьма заманивает соблазнами. Тьма оглушает потерями. Но Тьма не способна влиять на Свободу Выбора, которая дарована каждому человеку. Ничто не предопределено. Судьба существует, и у каждого из нас – свой путь. Но мы всегда можем свернуть с дороги. У человека есть Выбор, Кристина. И ты сильная. Ты по-настоящему сильная, и только поэтому ты сейчас здесь. Ты сделала шаг в Темноту. Темноте удалось загнать тебя в ловушку, и ты поддалась ей. Но сейчас ты здесь. И вокруг тебя свет. Свет, Кристина. Только свет…       – У меня есть миссия? – Я пытаюсь вобрать в себя слова Луны, хочу осмыслить их, понять. Смысл сказанного ею ускользает. То, что она говорит, так просто, но и одновременно так сложно…       – Я не могу сказать больше, чем знаю, – глаза Серены грустнеют, и я чувствую, как в ее руку, все еще покоящуюся в моей ладони, возвращается тепло. Я понимаю, чтó это значит, но я так не хочу ее отпускать! Луну… мою Луну! – Наше время кончается, Кристина… Ты должна знать, что я любила тебя. И всегда буду любить. Я прощаю тебя. И ты тоже должна простить меня и отпустить. Найди свой свет, Кристина. Найди любовь.       – Луна, не уходи… пожалуйста, не оставляй меня снова, Луна… – шепчу я, зная, что мои уговоры ничего не изменят. И от этого знания становится еще больнее...       – Я вернулась, чтобы помочь тебе, Кристина. Белоснежка возродилась не только, чтобы вернуться к прекрасному принцу. Белоснежка хотела сказать злой мачехе, что она вовсе не злая. Зло не в тебе. Зло рядом. Я вернулась, чтобы спасти тебя. Вытянуть тебя из пропасти, как ты когда-то вытянула меня. Не взирая ни на какие препятствия. Ни на сломанное запястье, ни на сгущающуюся вокруг нас темноту. Помни, что ты хорошая, Кристина, помни, чтó бы тебе ни говорили. И кто бы ни произнес эти слова. Тогда у обрыва с тобой говорила не я. Моими устами Тьма заманивала тебя в свой капкан. Я мешала Тьме. Я вела тебя к свету. И Тьма убрала бы меня со своего пути. Как бы мы ни сопротивлялись. И она должна была убрать меня твоими руками. У обрыва ты одержала победу, Кристина. Но она была временной. И ведь мы обе тогда это почувствовали? Твою душу можно спасти. Тьма всегда рядом. Тьма читает мысли. Тьма знает о твоих желаниях. И твои амбиции, недобрые мысли, зависть – все это играет ей на руку. Ты сама толкаешь себя в пропасть, Кристина, когда поддаешься Тьме.       – Я не умею сопротивляться ей… – голосом маленькой девочки говорю я, и губы Серены изгибаются в улыбке.       – Умеешь. Только поддаться – гораздо проще. Не жалей себя, Кристина. Забудь о прошлом. Поставь точку и двигайся дальше. В новую жизнь.       – Да… моя старая жизнь не задалась… – говорю я, поражаясь, что способна шутить в таких обстоятельствах.       – Это мне всегда в тебе нравилось, – улыбается мне Луна, и я не могу не улыбнуться в ответ. – Твоя способность с юмором относиться к самым серьезным и сложным вещам. «Старая» жизнь – твой жизненный опыт. Цени свой опыт, Кристина. В конечном счете, смысл земного существования – обрести опыт, научиться чему-то важному, чтобы в итоге понять самого себя. Тьма поставила на тебе метку. И у тебя не могло быть другой судьбы. Не могло быть другой матери, которая НЕ научила бы тебя зависти. Матери, которая НЕ толкала бы тебя на совершение аморальных поступков. И наша бабушка… самая добрая и замечательная бабушка для меня, для тебя обернулась самым страшным проклятием. Она рассказала нам сказку. Она не дала тебе и толики той любви, что дала мне. Она подарила мне прóклятые драгоценности. Но… это не делает ее плохой. Бабушка любит тебя, Кристина. И ты знаешь это. И она, и ты, вы обе могли быть тысячу раз неправы, но вы любите друг друга. И, может быть, когда-нибудь ты это поймешь…       – Луна, – я крепко сжимаю ладони Серены, чувствуя, что Луна уходит. Я больше не пытаюсь ее удержать. Я прощаюсь с ней.       – И, Кристина, спасибо тебе, что позаботилась о моем мальчике. Об обоих моих мальчиках… пока я была далеко…       – Луна! – кричу я, вдруг вспомнив о главном. – Девушка, которая общается с духами, сказала, что у меня нет души! Как же мне бороться с Тьмой, если она уже победила?!       – Твоя душа была окутана Темнотой, словно саваном. Девушка ошиблась, Кристина. И ты это знаешь. Человек не может жить без души. Когда душа покидает тело, человек либо умирает, либо впадает в кому… Мне нужно идти, Кристина… отпусти меня…       Я выпускаю руки Серены и закрываю лицо ладонями. Оно все горит, мое лицо, как если бы я страдала от высокой температуры. Но я не больна. Я уверена в этом. Никогда я не чувствовала себя лучше, чем в этот момент.       – Ты разговаривала с Луной, Кристина? – сонным голосом произносит Серена. Я смотрю на нее и убеждаюсь в том, что она не только говорит, но и выглядит так, будто проспала несколько суток кряду.       – Да, Серена… я разговаривала с твоей душой… – мне жалко девочку, и я помогаю ей подняться с пола и усаживаю на свое место. – Как ты себя чувствуешь? Я могу позвонить Эдуардо и попросить приехать к тебе…       – Мне не нужен врач… – начинает говорить Серена и вдруг обрывает саму себя на полуслове. – Врач! Доктор, Кристина! Доктор Жулиан сказал, что я пойму, в чем заключается моя миссия, когда придет время! Я ее исполнила! Господи! Моей миссией было помочь тебе, Кристина!!!       – Серена… – Я наклоняюсь и прижимаю взволнованную девушку к своей груди. – Ты пришла, чтобы спасти стольких людей! И Фелипэ, и Рафаэла, и Агнес, и меня… Я уверена, что тебе предстоит помочь еще очень многим людям! У тебя золотое сердце, Серена.       – Эдуардо говорит, что у меня может быть порок сердца… – усталым голосом произносит Серена и вдруг подмигивает мне. – Хорошо звучит: порок золотого сердца!       – Глупышка… – Я искренне смеюсь над ее шуткой, но за моим смехом легко читается грусть. – Прости меня, Серена. Я поддалась низким чувствам. Мне так хотелось быть любимой, что я подтолкнула к смерти единственного по-настоящему любящего меня человека. И твое сердце… оно болит в том месте, куда ранили Луну. Куда ее ранили по моей и только моей вине.       – Я справлюсь, Кристина! – говорит Серена, и румянец возвращается на ее щеки. Она оживает, эта девочка, оживает с каждой секундой. – Я сильная! У меня есть Рафаэл и его любовь! Ты права, на свете столько людей, которым может быть нужна наша помощь! И я так счастлива, что мне удалось помочь тебе. Это трудно объяснить, но… Луна очень любила тебя. И я тоже тебя люблю. Хотя в отличие от Луны я не видела от тебя ничего хорошего.       – Знаю… прости меня, Серена. Я падала в пропасть и пыталась утянуть за собой как можно больше людей. Прости…       – Я прощаю, Кристина! Я прощаю тебя! – горячо говорит Серена и заключает меня в объятия. Я уже сбилась со счета, сколько раз мы с ней обнялись за этот вечер. И мне невольно становится смешно. Серена не спрашивает меня, почему я смеюсь, она просто присоединяется к моему смеху. Непосредственно и невероятно искренне.       – Наверное, мне пора уходить… – Я осторожно высвобождаюсь из объятий Серены. Мы смотрим друг на друга, и я вижу грусть в ее светлых глазах. Я понимаю эту грусть. Расставаться больно и страшно. Ведь ни я, ни Серена не знаем, увидимся ли мы еще когда-нибудь… в этой жизни.       – Ты уедешь, Кристина?       – Да. Мы с Иваном собираемся начать новую жизнь, – говорю я и невольно взмахиваю рукой в ответ на ее невысказанный вопрос. – Только не спрашивай меня, где! Сначала мне нужно похоронить мать. Разобраться с ее делами… Но мы уедем. Обязательно уедем из этого города. Мне нужно было сделать это раньше. Много раньше! Но я не могла. У меня были свои обязательства. Перед Луной.       – Ты должна была хранить ее очаг, Кристина? – спрашивает Серена, и в ее глазах блестят слезы. Слезы благодарности. – Потому что в глубине души ты знала, что Луна вернется домой?       Я смахиваю с глаз набежавшие слезы, не веря, что все еще способна плакать. Я столько плакала в эти два дня, что, казалось, исчерпала весь запас, имеющейся во мне жидкости.       – Думаю, что ты права, Серена, – я уже собираюсь уйти, но меня останавливает чувство, что я недоделала еще одно важное дело. И я оборачиваюсь к Серене. – Я хочу попросить тебя об услуге. Это важно. Бесконечно важно для меня, Серена! Мне нужно, чтобы ты напомнила Фелипэ и Рафаэлу один случай. Возможно, тогда они найдут в себе силы простить меня. Или хотя бы их ненависть уменьшится… хотя бы на толику…       – Я сделаю, что ты просишь, Кристина, – Серена смотрит на меня серьезно и сосредоточено, и я знаю, что могу на нее положиться как на саму себя.       – Я спасла жизнь Фелипэ. Когда ему было двенадцать лет. И жизнь Рафаэла я тоже спасла. Ты пробудила его к жизни, Серена. Но я заставила его собраться с силами, чтобы он смог дождаться тебя, – говорю я. И Серена понимающе кивает в ответ. – Все считали и продолжают считать, что я хотела от Рафаэла только его деньги. Это не так. Я сама поверила, моя мама мне постоянно это внушала, что деньги Рафаэла – моя конечная цель. Но нет, Серена. Это неправда. Напомни Рафаэлу одно имя. Фабио Родригес. Когда-то этот человек был его лучшим другом. Уверена, что Рафаэл вспомнит его без труда. А так же… вспомнит, как его друг вернулся в город. И каким богатым он вернулся. Фабио бредил мной, был одержим мною. Он был красив, амбициозен… но я хотела только Рафаэла. Поэтому соврала Фабио, что не могу быть с ним, потому что мы оба бедны. И Фабио уехал из города. Исчез на долгие годы. А у нас произошло столько несчастий, что мы и думать про него забыли. Я и Рафаэл. После смерти Луны я поселилась в этом доме. Фелипэ бросил мне в лицо сегодня, что тогда я была другой. Наверное, он прав. В то время я не успела пропитаться тоской Рафаэла. Но каждый прожитый под этой крышей день забирал у меня частичку тепла. Я искала любви. Но ежесекундно наталкивалась на безразличие Рафаэла. Он жил в студии Луны. Он там спал. Он там ел. Мне приходилось обманными путями вытаскивать его оттуда, чтобы Фелипэ смог хотя бы на пять минут увидеться с отцом. Но даже стоя рядом с нами, Рафаэл нас не видел. Он не мог сделать элементарных вещей. Похвалить сына за хорошие оценки в школе. Пожалеть его, когда Фелипэ падал и набивал синяки и шишки… Рафаэл не жил. Он существовал. Существовал в своем горе. Упивался им. Им одним. И только им одним. Я хотела уехать. Несколько раз. У меня были драгоценности. Ты правильно решила продать их, Серена. Они прокляты. И я даже не уверена, что на деньги, вырученные от их продажи, можно построить что-то хорошее. Проклятие может передаться стенам твоей школы. Я думаю, самое лучшее, что можно с ними сделать, бросить в реку, закопать, выбросить и забыть о них. Потому что они прокляты, Серена. Прокляты, и проклятие их все еще действует... Так вот, я пыталась уехать. Но я не могла. Я представляла, что станет с Фелипэ, когда он останется в этом огромном доме совсем один. Моя мать все время пела, что я должна подождать, что Рафаэл вот-вот очнется от горя, что он посмотрит на меня, увидит мою красоту и то, как я забочусь о его сыне… она постоянно говорила, что я должна притворяться, что люблю Фелипэ, но… мне не нужно было притворяться! Фелипэ был золотым мальчиком! С ним не было никаких проблем! Да, он был нерешительным, стеснительным, но с такой судьбой, как у него, ребенка нельзя было в чем-то упрекнуть! Я, правда, любила его. Возможно, плохо показывала свои чувства… я не знаю. Честное слово, не знаю, Серена. Но, наверное, я не была так уж плоха, потому что Фелипэ очень хотел, чтобы я стала его мамой. Он так часто меня об этом просил! Бедный мальчик, он даже набрался смелости и поговорил об этом с отцом. Один Господь знает, чтó сказал ему Рафаэл, но когда Фелипэ вышел из студии, на него было страшно смотреть!.. В доме не хватало любви, Серена. И мы с Фелипэ чахли от ее нехватки. И он не мог не начать болеть физически. Когда я вспоминаю, как он болел в то лето, когда ему исполнилось двенадцать… мне становится страшно, Серена! Я была уверена, что никакие врачи не сумеют вытянуть его из этих непрекращающихся, накладывающихся одна на другую болезней. Он практически переступил черту между нашим миром и миром теней. Я делала, что могла. Я перестала спать. Я сидела рядом с ним ночами, держа его руку, и только и делала, что молилась… Эдуардо приезжал к нам каждый день. Я даже предложила ему комнату, потому что было глупо постоянно уезжать от нас, чтобы через час ехать обратно, когда Фелипэ вдруг становилось хуже. Он горел… бедный мальчик буквально сгорал на моих глазах! Я не могла сбить его температуру, врачи не могли ее сбить… А Рафаэл отказывался выходить из студии Луны. Его сын умирал, а он продолжал себя жалеть! Боже… если бы меня спросили тогда, люблю ли я его, я со стопроцентной вероятностью сказала бы, что ненавижу Рафаэла всем сердцем. Ненавижу за то, что он делает со своим сыном. За то, что он делает со мной. И как раз в это время в город вернулся Фабио. Очень хорошо помню его появление в нашем доме. Сначала во двор въехала машина, которой, судя по ее виду, не было цены. Потом перед моими глазами предстал он сам. Роскошный мужчина в ослепительно белом костюме. В шляпе и с тросточкой. В любое другое время один его вид сразил бы меня наповал, но… я не спала дней десять. Даже не представляю, как я тогда выглядела… То есть я следила за собой. Каждое утро я надевала новое красивое платье, деньги на них у меня всегда были, Рафаэл хорошо мне платил, этого у него не отнять. Я надевала новое платье, чтобы сохранить иллюзию, что все в порядке, что наш мир не катится ко всем чертям… Я заставляла себя краситься, наряжаться… цепляла на лицо улыбку и шла в студию к Рафаэлу. Вытаскивала его к завтраку или приносила еду прямо туда, наверх. Но принести было мало. Я должна была убедить его поесть. И он ел, но стоило мне отвернуться, как он прекращал есть. И я ненавидела его за это! А еще он смотрел на портрет Луны! Не отводя глаз! И я чувствовала себя дурой… такой дурой… но продолжала настаивать, чтобы он поел. Рафаэл заканчивал завтрак, и я бежала в комнату Фелипэ, чтобы мой мальчик не проснулся, пока меня нет рядом. Я жила в таком кошмаре в то лето… мне даже казалось, что я искупила свою вину перед Луной… хотя, наверное, никакими страданиями такую вину искупить нельзя. До конца. Вот, и Фабио приехал, чтобы сделать мне предложение, разбогатевший, как я от него требовала когда-то, весь сияющий от своей любви и предвкушения взаимности. И, знаешь, Серена, я думала о том, чтобы уехать с ним. Я хотела выйти за него замуж. Но не из-за денег. Я хотела сбежать из склепа, в котором жила. Очень хотела. Всем сердцем. Но я осталась. Я послала к черту свою жизнь. Наплевала на свое будущее. И… сейчас я не жалею. Сегодня я смотрела на Фелипэ и думала о том, что я сделала правильный, единственно правильный выбор. Если бы тогда его покинул единственный человек, которому он не был безразличен, мальчик бы умер. Он уже переступил черту. Он балансировал на ней. Я видела, как он соскальзывает от меня, из мира живых… к смерти. Смерть постоянно была рядом. Дышала мне в затылок, пока я сидела над кроватью Фелипэ и держала его за руку. Я боялась отпустить эту невесомую ручку, боялась уступить ее смерти. И я сказала «нет» мужчине, который меня любил, мужчине, который предлагал мне обеспеченное будущее, собственных детей… Я сказала нет возможности новой жизни. Фабио уехал. Я даже не знаю, что с ним стало. Я никогда его больше не видела… – на секунду я замолкаю, чтобы перевести дыхание. Но Рафаэл может вернуться в любую секунду, и я тороплюсь закончить свой рассказ. – Я отпустила Фабио, по сути, я прогнала его из нашего дома. А он все повторял: «Ты так и останешься тут экономкой! Неужели ты не видишь, что Рафаэл никогда не увидит в тебе женщину?!»… Но, если честно, в тот момент мне было глубоко наплевать, кого видел во мне Рафаэл. Меня волновал только маленький умирающий мальчик. И вот наступила решающая ночь. Я знала, что она придет. Я ее ждала. Но… я не была к ней готова. Фелипэ стало хуже. Казалось, что хуже быть просто не может, но… он умирал. И ему становилось хуже с каждым вздохом, с каждым ударом его маленького сердечка… И тогда я встала и пошла в студию. Рафаэл спал. Ты можешь себе представить, Серена?! Сын, единственный сын, последнее живое напоминание о драгоценной Луне, умирал! Он должен был заботиться о нем!!! Фелипэ – единственное, что оставила ему Луна! А этот подонок спокойно спал! Спал, когда в соседней комнате умирал его ребенок! Умирал в мучениях!!! И все, чего маленький мальчик хотел, чтобы рядом был его папа. Рафаэл спал, а в его руках был зажат портрет Луны. Фотография в золотой рамочке. Какая же меня охватила ненависть, Серена… Я видела перед собой только черноту в тот момент… И я вырвала фотографию у него из рук и швырнула ее в стену. Рафаэл проснулся. В тот же момент. Он вскочил с дивана и принялся скакать над осколками, словно взбесившаяся обезьяна! Начал причитать и заламывать руки! А я схватила еще одну фотографию, которая стояла ближе ко мне, на рояле. И швырнула ее прямо в портрет Луны. Тот, что висел в этой комнате до пожара… И тогда Рафаэл повернулся ко мне. Вот тогда он впервые после смерти Луны увидел меня. Он смотрел на меня, а глаза его наливались кровью. Я даже успела подумать, что не выйду из студии живой. Но… в этот же момент я поняла, чтó может заставить его проснуться. Ненависть. Очень сильная эмоция. Так похожая на электрошок. Я не успела сделать и шагу назад, как его кулак врезался в мое лицо. Я не ожидала такого удара. Он мог стать сокрушительным и для сильного мужчины… а я была всего лишь женщиной. Не знаю, какие силы удержали меня на ногах. Наверное, очень добрые силы. Я пошатнулась, но устояла. И тогда Рафаэл дал мне пощечину. Господи! Как же я разозлилась в этот момент! Я схватила вазу, первое, что попалось мне под руку, и расколотила ее об его голову. Рафаэл пошатнулся. Но устоял. В его глазах не было ни единой мысли. Но… в него возвращалась жизнь. Я поняла это. Не представляю, как до меня это дошло. Я не самый мудрый и находчивый человек, Серена. Но я видела, что Рафаэл начинает приходить в себя. Помню, что, когда я ударила его вазой, Рафаэла качнуло, и он вдруг посмотрел на меня абсолютно нормальным взглядом. Как смотрел на людей раньше, когда Луна была жива. Это длилось мгновение, но… я так растерялась, Серена. Я стояла, смотрела на него и понятия не имела, что делать дальше. Но… он перевел взгляд на портрет. И я поняла, что нужно сделать, чтобы его отвлечь. Я начала орать, Серена. Господи! Я и не предполагала, что у меня может быть такой пронзительный и мерзкий голос! Я кричала, чтобы он вспомнил о сыне. Я называла его подонком, ничтожеством, я орала совершенно жуткие вещи о Луне… и только тогда он сосредоточился на мне. Когда услышал имя Луны. И я принялась злить его. Я хотела, чтобы он вышел из себя, потому что только тогда я смогла бы до него достучаться! И мы стали драться, Серена… Ты можешь себе это представить?! Причем я первая кинулась на него. Рафаэл был сильнее меня, он мог отшвырнуть меня как пушинку, но…       – Ты билась за своего ребенка, Кристина. Я видела, как львицы защищают своих детенышей. В этот момент на них снисходит невероятная сила… – тихим голосом произносит Серена, и я киваю ей, благодарная за помощь. Серене передался главный талант Луны, судя по всему, она тоже умеет находить названия всему, что видит.       – Ты замечательно сказала, Серена. Именно это со мной и произошло. На меня снизошла сила. И Рафаэл уступил ей… Помню, что в какой-то момент, когда я уже была близка к обмороку, он вдруг замер. Посмотрел на меня. Посмотрел абсолютно адекватными глазами. Осторожно отодвинул меня в сторону и вышел из комнаты. Несколько минут я просто стояла, не зная, что думать и что делать дальше. Но… Фелипэ оставался в своей комнате совсем один. Я отпустила Зулмиру на эту ночь. И мне нужно было возвращаться. Я заглянула к себе в комнату, чтобы переодеться и хотя бы немного привести себя в порядок. То, что я увидела в зеркале, Серена… это была не я! На лице, казалось, остались только глаза. Да и то один глаз заплыл в безобразном фингале… Но делать было нечего, и я, нацепив вместо порванного платья какой-то халат, побежала в комнату Фелипэ. И… то, что я там увидела… Серена, я позволила бы Рафаэлу бить меня лицом о стену до самой смерти, если бы знала, что после того, как закончит со мной, он пойдет к нашему мальчику… Рафаэл сидел над кроваткой Фелипэ. А тот… сжимал его руку своей исхудавшей ручонкой. И он выглядел в этот момент таким счастливым, что я поняла, он останется с нами. Фелипэ выбрал мир живых, шагнул обратно, когда отец взял его за руку. И улыбнулся ему. Помню, как Рафаэл повернулся ко мне, и я прочитала в его глазах такой ужас, что поняла, что он меня не узнал, – я смеюсь в этом месте, и я не могу не смеяться; и Серена смеется вместе со мной – сквозь слезы, бегущие по ее лицу. И ее смех такой же счастливый и искренний, как и мой. – И мы сидели над кроваткой Фелипэ, пока не взошло солнце. А когда солнце взошло, ребенок проснулся и впервые за долгие недели попросил кушать. Я положила руку на его лоб…       – И температура была нормальная! – восторженно восклицает Серена и… в какой уже раз за этот бесконечный вечер, бросается в мои объятия.       – Нормальная! Нормальная, Серена! Эдуардо, который приехал в то утро, был в ужасе и от нашего с Рафаэлом вида, и от того, что ребенок, обреченный на смерть ребенок, радостно смеется в своей постельке и уплетает приготовленный Зулмирой завтрак… А потом… потом произошло то, что держало меня рядом с Рафаэлом еще столько лет. Той ночью он пришел ко мне в спальню. Подошел ко мне, прошептал спасибо и уткнулся лицом мне в шею. Это было невероятно трогательно, Серена. Когда он ушел, я прорыдала всю ночь… но я плакала от счастья. Меня никто никогда не благодарил так, как он тогда. Так искренне… как ребенок! И я не смогла бы уйти из этого дома, даже если бы захотела… – я смотрю на часы и понимаю, что задерживаться еще, даже на несколько минут, нельзя. – Мы никогда не говорили с Рафаэлом о том случае. Но я уверена, что он ничего не забыл. Напомни о нем и ему, и Фелипэ. Я не хочу, чтобы они считали меня монстром. Я не самый лучший человек, но… я их любила. И его, и Фелипэ. И мы были одной семьей тогда. Пусть мы и не занимались с ним любовью. Но я чувствовала себя его женой. А Фелипэ был моим сыном. Потом все изменилось. Пошло прахом… Я закрылась в своей раковине. Рафаэл вернулся к своему портрету и розам. А Фелипэ… Фелипэ смирился и уже не пытался ценой собственной жизни получить от нас с Рафаэлом немного любви.       – А потом вернулась я.       – Да, Серена. А потом вернулась ты, – говорю я и быстро стискиваю Серену в объятиях. Последний раз. – Мне нужно идти, Серена. Если Рафаэл застанет меня в этой комнате…       – Да… – Она с нежностью гладит меня по волосам и опускает руки, – ты должна идти, Кристина. Тебе давно нужно было оставить этот дом, жизнь Луны и идти своим путем.       – К свету, – улыбаюсь я.       – К любви, – улыбается в ответ Серена. А затем в ее глазах появляются шаловливые искорки; точно такие же искорки когда-то плясали в глазах маленькой Луны, когда в ее умненькую головку приходила очередная проказа. – Твои амбиции пошли прахом, Кристина? Ты променяла прекрасного принца на простого шофера?       – Он не простой шофер, Серена, – отвечаю я, и на моих губах расцветает загадочная улыбка. – Он мой шофер.       Я прощаюсь и уже берусь за ручку двери, когда Серена окликает меня. Я оборачиваюсь и не могу понять, кого вижу перед собой: Луну, мою кузину, или Серену, мою подругу. Облик двух женщин сливается в один. И я говорю «прощай» им обеим. Серене. И Луне.       – Впусти любовь в свое сердце, Кристина. Двигайся к свету, – говорят они мне на прощание.