Пустыня идет за тобой.

У Дзюбы чистые, по-детски светлые голубые глаза, вечная улыбка и огромные ладони-лапы, которыми он готов объять весь мир. Весь мир отвечает ему взаимностью, весь, но не Игорь. Улыбается, смеется, шутит, но «что бы я делал без тебя, Тем» и «знаешь, мне нравится быть твоим другом». После Испании Дзюба дрочит в душевой, мало заботясь о том, что кто-то может увидеть. Мало заботясь о том, что когда его накрывает сухой болезненный оргазм, он выкручивает смеситель так, что спину жжет кипятком. Они сталкиваются в коридоре отеля, когда Игорь врезается плечом ему куда-то в область солнечного сплетения. Он весь из себя такой серьезный и рассудительный, и рядом с ним четыре никчемных года разницы превращаются в бесспорные десять, а то и двадцать. Ворчит, потирая место ушиба, и укоризненно смотрит на Дзюбу, мол, не воображай себе, будто ты Дюймовочка. Дзюба выдыхает, громко, тяжело, будто внутри ухает тяжелый дверной засов на ржавой двери амбара, извиняясь наскоро и по-дружески касается ладонью лопаток. Когда они расходятся по своим комнатам, Игорь не замечает, как ключи выпадают из чужих трясущихся рук. На часах три утра, а Дзюба так и не может уснуть. Он мечется по ледяным простыням, будто под ним раскаленный песок Сахары, выкручивая запястье на собственном члене. В голове туман, на экране телефона — лицо Игоря. Когда он спускает, позорно, как подросток, укравший у отца раритетный Playboy с силиконовыми монстреллами, то слышит, как в соседнем номере хлопает балконная дверь. *** Игорь — комок стальных нервов, толстых, как корабельный канат, скопище моральных идеалов. Ни одного просчета, ни одного пятна на репутации, — идеальный, как бронзовая статуя в тихом московском парке. В жизни Игоря все прекрасно, пока в ней нет Дзюбы. Он врывается в тихий палисадник семейного торжества Акинфеева как порыв ураганного ветра, вздымая в воздух столбы пыли. Игорю хочется раз и навсегда стереть с лица блядскую улыбку, из-за которой перед сном он перестает вспоминать о жене и детях. На тренировках Игорь, как и всегда, безупречен: точно выверенная траектория прыжка, очередной сэйв, отскок мяча за линию штрафной. Игорь уже давно не считает свои успехи, зато безупречен в арифметике его с Дзюбой недомолвок. Ему пугающе сильно хочется взъерошить пятерней ежик пшеничных волос, по-доброму, по-отечески коснуться обветренными горячими губами лба, успокоить, защитить. Вот только хорошие отцы не влюбляются в собственных детей. Стоя перед зеркалом, он не может понять, что ищет в глубине своих усталых стеклянных глаз. Ему бы увидеть хоть одну карамельную крапинку, хоть маленькую вспышку среди толщи бурой пелены. Игорь знает, но не хочет себе признаться: крапинки очень стеснительные и готовы показаться только одному. *** Дзюба бесшумно протискивается на балкон и полной грудью вдыхает сухой, горячий воздух. В груди колет, песок забивается в легкие. Пузырьки альвеол лопаются с тихим писком, и Дзюба знает: пустыня идет за ним по пятам. Он смотрит на точеный профиль Акинфеева, подсвеченный слепящим фонарем, и думает, что кара его уже близко, ведь быть так близко к Богам не позволено никому. Ему рассказал Икар. Игорь курит, пусть и зная, что это запрещено. Нет, он не похож на подростка, тайком потягивающего за школой дешевую «Яву», опасаясь, что кто-то увидит. Да, сигареты — табу, но Акинфеев спокоен, как черт, смотрит в ночное небо и втягивает и без того впалые щеки, вдыхая горечь собственных мыслей. Артем думает, что если Богам можно курить, то они не безгрешны. Артем понимает, что перелезть на соседний балкон, значит, шагнуть в пустоту. Артем делает первый шаг. Игорь оборачивается на шорох и каменеет. Дзюба, будто бесшабашный дурак из параллельного класса старшей школы, высовывается из-за перегородки и, подтягиваясь на руках, спрыгивает рядом с ним. Дышит тяжело, будто загнанный зверь, и Игорю кажется, что это вовсе не от усталости: такому как Дзюба подобная шалость не стоит совершенно ничего. Игорь вспоминает, что хорошие отцы не влюбляются в своих детей. Игорь закрывает глаза, сталкиваясь с ласковым, щенячьим обожанием напротив. Игорь выдыхает сквозь зубы и понимает, что он — плохой отец. Когда они целуются, отчаянно, цепляясь друг за друга, как за спасительный круг, сталкиваясь лбами, до боли стискивая чужие плечи, Игорь понимает: его сын уже давно вырос. Артем слышит: песчаная буря утихла.