торжество разума

Диппер смотрит на лезвие в своей руке, на разбросанные сверкающими блёстками осколки дорогого зеркала и думает, родители будут ругаться. Потому что Диппер примерный сын и послушный мальчик. Послушный мальчик, наверное, соберёт все осколки веником в совок, вынесет мусор, приберёт в комнате и только после двинется на кухню за ножом. Пока мамочка готовит салат к ужину. Мамочка режет овощи, а Диппер — себя. Хотя, в общем-то, разница несущественна. Диппер режет вены поперёк. Ложкой. Бьёт запястьем о кафельный бортик раковины, крошит кости предплечья в щебёнку, смоченную кровью зернистую пыль. Знает — способен на большее. Когда рука со скользким хрустом вправляется обратно, знает, что это жалкое тело лишь сдерживает его, но оставить позади, лишившись клетки из плоти, так просто не может. Мамочка будет плакать. Папочке будет больно. А Билл посмеётся над ним и снова втопчет в грязь, растворится в алмазном крошеве и стружке звёзд, повизжит напоследок, как резаная скотина, и уйдёт. Уже насовсем. В тот же миг обременяя мальчишку на вечность. Самый дерьмовый подарок за все именины, сочельники и Дни благодарения, если честно. На следующее утро мальчишка проснётся от слишком громких мыслей сестры. Нож в живот, к сожалению, ситуацию не исправил. Диппер знает, что Биллу нужно. Новый демон снов знает всё. Билл, к сожалению, даже не догадывается. У него не было плана, как не может быть у бессмысленной каменной породы, поросшей мхом и едкой плесенью; у него нет страха, как нет у керамического горшка или речной гальки; Билл, пожалуй, если бы и задумался, наверняка решил, что поступил крайне глупо и опрометчиво, доверив сокровенные тайны вселенского мироздания на сбережение малолетней бестолочи. Возможно, даже жестоко. Но кусок облезлого камня посреди леса смутно походит на моралиста. И это проблема. Диппер записывается к психологу. К ещё одному. Затем к психиатру. Когда последний выписывает разновкусие препаратов (которое непременно исправит ситуацию, если кровь из разорванного горла снова весело потечёт обратно) и, робко промокнув висок свежим платком, предлагает обследоваться в клинике по соседству, Диппер думает, что следующей его остановкой станет либо реконструкция цирка уродов Финеаса Барнума, либо институт профессора Ксавье, если не одно за другим. Выплёвывает иголки обратно на стол и подписывает договор. Билл был сумасшедшим. Возможно, даже более поехавшим, чем Пайнсу представлялось тогда — в той, другой жизни, неуловимой и будто бы выдуманной, когда всё было так просто и очевидно, а все загадки решаемы и когда он не стоял с орудием чёртова убийства в руках и поплывшим от крови рецептом. Он был, а Диппер есть сейчас, его уродливое отражение в сколотом зеркале, кривое и лживое, и у него проблемы. Сумасшествие не заразно. Однако безумие, глубоко захороненное в каждой человеческой душе, однажды могут вытянуть наружу, извлечь грубо и без изыска, пока в израненном, повредившемся разуме не останется здравого смысла. Сумасшествие не заразно, сумасшедшие просто находят друг друга. Демону разума не составит труда избавиться от улик и обеспечить себе безопасность: вытравить подозрения, посеять сомнения… в этих нехитрых фокусах почти находится какое-то очарование. В золоте пламени, ловко соскользнувшего с пальцев, чернеют клочья разорванного договора. Диппер смотрит на смятый рецепт, как на последнюю связующую нить, не решаясь пересечь черту невозврата. И он готов поклясться, что слышит треск обрывающегося волокна, когда щелчком отправляет его в огонь. Он больше не боится. Или хочет так думать. В конце концов, сам не замечает, как признаёт поражение. Сосновое Деревце пожимает плечами, возводит согнутые в локтях руки над головой и произносит, едва слышно: сдаюсь. И чувствует, как Билл с того света довольно урчит. Невелика трагедия. С вежливым любопытством он наблюдает, как тело начинает разваливаться по кускам. Органы отказывают. Плоть расслаивается, гниёт заживо, оказавшись не в силах сдержать в хрупкой клетке из мышц, сухожилий и костной ткани сущность новорождённого демона снов. Это занятно, но так утомляет. Падающая Звёздочка кажется грустной. В упрямстве, слепом и бестолковом, в безрассудстве, с которым она ищет встречи, и безутешной скорби по трагедиям, не стоящим слов, жутким образом чудится что-то родное. Родное. Диппер режет вены вдоль. Отцовским скальпелем. Демон снов смеётся, когда рассечённая плоть сходится, не оставив следа. Кровь сохнет быстро. Липко стягивает кожу, бурыми разводами спускаясь по предплечью к рукаву. Падающ… Мейбл находит его на полу гостиной, когда на обескровленной коже не остаётся живого места. Пока сестра, размазывая горячие слёзы по щекам, возится с телефоном, он исчезает в растворённом настежь окне. Диппер пробирается сквозь заросли непроходимого леса, кривя губы в полном бессилия злобном оскале. Знает ведь, что идёт на поводу, знает и не сбавляет шага. Демоны снов знают всё. Лесные погосты дышат плесенью, гнилью и смрадом разложившихся надежд. Ручка-веточка протянута как бы приветственно. Почти дружелюбно. «Он ждёт», — огибая кроны, шепчет ветер. И Диппер задумывается. Всего на мгновение, не растрачивая драгоценного времени, но позволяет себе роскошь промедления после череды поспешных решений. И сосны стонут надсадно, пригибаемые разъярённым ветром к земле. И в бледном лунном свете серебрятся клубы взметнувшейся пыли. Яростно. Гневно. Отчаянно. Горько. Тело прошивает жгучей болью отторжения. Ноги косятся, предательски подгибаясь, и он упирается ладонями в жухлые листья. Магия жжётся, плавит кости и выжигает ничтожную плоть. Слабую, человеческую. Замирает, пережидая боль. Жмурится, стискивает зубы, сминает пальцами грязь. Он ждёт. Новой жизни, чудесного воскресения, возвращения из мира грёз. Благодарности. В непосредственной близости их связь становится совсем очевидной. Что-то зашевелилось в груди, суетливо и беспокойно, возмутился подавляемый годами гнев. Диппер морщится, улыбается. Тело пробивает мелкой дрожью, и тишину разрушает низкий грудной смех. «Ты просчитался, Билл», — шепчет Пайнс сквозь зубы. Сглатывает горечь, кривится и плюёт на заросший камень. Ты просчитался.