Лето без персиков

Если бы меня спросили, что больше всего мне запомнилось прошлым летом, я бы ответил, что ничего. И это было бы благой ложью, потому что мне бы не хотелось вспоминать вновь ту боль и пустоту, которые я испытывал тогда. И уж точно мне не хотелось бы говорить посторонним об этом. Теперь, когда я вспоминаю о том лете, я вижу его в оранжевом свете. Именно такой оранжевый можно увидеть в беспокойных, таящих угрозу пейзажах Уильяма Тёрнера. Есть в этом какая-то насмешка, ведь мне казалось, что это лето будет хорошим, очень хорошим. У меня не было никаких причин так думать, но внутреннее волнение и необъяснимый трепет, которые охватывали меня, когда я думал о приближающихся днях летней жары, полных неги и праздности, не оставляли меня. Я чувствовал, что должно произойти что-то очень важное для меня… В какой-то мере я, увы, был прав. Первый месяц лета я наслаждался купанием, ночными танцами, которые проходили на площади в городе, обедами с семьей в тени нашего сада и чтением книг. Я был вполне доволен такой жизнью. Но скоро я пресытился всем этим. Летние краски как будто стали бледными, развлечения — однообразными, новый день почти в точности повторял предыдущий, и мне казалось, что я попал во временную петлю, из которой невозможно выбраться. Пробудиться от болезненного сна, в котором я пребывал, мне помогла мимолетная встреча. Теперь я не придаю ей такого значения как раньше, ведь все то, что эта встреча мне, как я думал, открыла, я знал еще давно, только не признавался себе в этом. Был как раз один из тех жарких и сонных дней, когда даже природа настолько утомлена, что не слышно ни пения птиц, ни шелеста листвы; воздух давит своей душной тяжестью, а море ленится гнать волны к берегу. После дневного сна я чувствовал себя странником, которого безжалостная прихоть моря забросила на незнакомую пустынную землю, — так странно и непривычно все выглядело вокруг. Вскоре, когда в доме проснулись и все остальные, когда послышались звуки голосов и все вокруг пришло в движение, это чувство прошло. Во время ужина я окончательно пришел в себя. Профессор Дарио с женой и сыном — гости и главные звезды этого маленького застолья — были веселы и шумны, и это веселье не могло не передаться и нашей семье. Я сидел рядом с Тео, сыном профессора. На вид ему было примерно столько же, сколько и мне. Он был полностью увлечен разговором, старался не упускать ни слова из спора, который затеяли профессор Дарио и мой отец. Я же, воспользовавшись моментом, незаметно разглядывал его. Каштановые с рыжеватым отливом волосы, которые он заправлял за уши; острый нос, усыпанный веснушками; тонкие розовые губы; крошечная родинка на шее; кожа персикового цвета, — все это мне очень даже нравилось. Тео никак не показывал, что замечает мое присутствие, хотя мы и сидели рядом. Он, наверное, даже забыл о моем существовании. Но когда ужин закончился, он повернулся ко мне и спросил, какие в городе есть развлечения. Я ответил, что на площади устраивают танцы. «Можно ли отправиться уже сейчас?» «Да, почему бы и нет, только нужно попросить Анчизе достать еще один велосипед». «Нет, велосипеды не нужны, можно и пешком». И я согласился. Уже стемнело, воздух пах травой и вечерней росой. Сверчки затянули свою монотонную песню, а мы с Тео не прошли и половины пути до площади. Но мне грех было жаловаться на неблизкий путь. Я был даже не прочь пройти еще несколько лишних километров. Безлюдная местность, высокие пышные кустарники и безлунная ночь будоражили мое воображение. Сердце задало новый ритм и постукивало быстро-быстро. От неизвестности и томления у меня захватило дыхание, я с трудом поддерживал разговор. Тео ничего этого не замечал, он был весел и беззаботен. Несколько раз во время ходьбы наши плечи, наши руки соприкасались, и тогда я осторожно проводил пальцами по ладони Тео, по его локтю. Но все мои надежды рассыпались в прах. Мы уже слышали музыку и шум голосов на площади. Не мог же я схватить его за руку и увлечь за собой в ближайший кустарник у дороги! Танцы не поправили мои дела. Вскоре Тео растворился в толпе, а спустя час я увидел его, идущего под руку с девицей в укромную тень аллеи. Потолкавшись еще немного на танцполе, я решил, что сегодня с меня хватит. Если мне и было досадно, то только от того, что домой пришлось идти пешком и в совершенном одиночестве. Дома уже все спали, и я прошел в свою спальню никем не замеченный. Стянув с себя футболку и шорты, я упал на кровать. Свежие прохладные простыни нежно касались моей горячей кожи. О Мафалда! Что бы я без тебя делал? Кто еще, кроме тебя смог бы так заботиться обо мне? Я перевернулся на живот и зарылся лицом в простыни, вдыхая их аромат. В эту ночь невозможно было заснуть. Тео был не первым парнем, который пробудил во мне чувство, но он был первым, с кем у меня могло бы получиться, если бы только он не… Но да к черту! Ничто не мешало мне представлять движение тонких пальцев по моему бедру, теплое порывистое дыхание, касающееся моей шеи, влажные следы поцелуев, оставленные на моем теле, чувственный шепот, переходящий в стон… …Я посмотрел в окно. Утро уже занималось. Медленно потянувшись, я укутался в простыню и заснул. Я бы и не вспомнил об этом вечере, если бы не одно обстоятельство: этот вечер помог мне наконец понять, чего я так хотел от лета. Я ждал того, кто смог бы стать для меня ближе, чем кто бы то ни было. Я хотел чувствовать то же, что и в ту ночь, но в два, три, десять раз сильнее. Не только мое тело томилось в ожидании, но и мои разум и душа. Мне нужен был кто-то равный мне. Сейчас мне кажется это глупым, но тогда мне казалось, что тот, кто мне нужен, далеко от меня. Возможно, где-нибудь за океаном, на восточном побережье штатов или в тропических лесах Южной Америки. Где-то, но точно не здесь. Поэтому я решил подождать. Но лето близилось к концу, а ничего так и не случилось. Наша семья уже собиралась к отъезду в город, еще неделя или две и все вернется на свои привычные места. Скажи, Элио, «пока» упоительным летним ночам. Я пришел в отчаянье от таких мыслей. Ощущение было такое, словно я тону. Я подумал обо всем, что ждало меня впереди — учеба, старые друзья, все те же волнения, надежды, разговоры, все та же рутина. Я вспомнил свое прошлое лето и с ужасом понял, что за год ничего не поменялось, я застрял на одном месте. Какой толк от знания текстов Гераклита или аранжировки Гайдна, если это ничего не меняет? Я просто сын профессора, всезнайка, у которого шансы на хорошую обеспеченную жизнь немногим больше, чем у других. Зачем мне эти знания, если они не приносят того, что мне так хочется? С каждой новой прочитанной книгой мой разум обогащается, но сердце становится менее чувствительным. Я не способен сделать и половины тех ошибок, которые совершают персонажи в книгах. Я не способен отдаться иллюзиям и надеждам, потому что знаю, что жизнь не такая, она другая. Я стал понимать людей, с полувзгляда мог сказать, что из себя представляет человек, который стоит передо мной. Я стал слишком умен, чтобы обманывать себя. Какими же глупыми и смешными казались мне теперь мои недавние чаяния! С чего, Элио, ты взял, что все будет так, как ты хочешь, если не сейчас, так потом? С чего ты взял, что это вообще когда-нибудь произойдет? Жизнь на земле — сплошная боль, и только глупые люди здесь счастливы. Зачем ты продолжаешь ждать будущее, которое принесет тебе только новые страдания? Вдруг я понял, что мне нужно делать. Эта мысль не была для меня новой, я думал о ней раньше, но не относился серьезно. До нашего отъезда из Б. оставалась неделя. Время и место были как раз подходящими. Вернувшись с прогулки по городу, я набрал воду в ванну и лег. Окно в моей ванной комнате выходило на наш сад и бассейн. От лучей уходящего солнца вода в бассейне искрилась, а каменная дорожка, ведущая к нему, окрасилась в оранжевый. Первый порез было трудно сделать, я боялся боли. Второй дался мне легко. Теперь все осталось позади. Лежа в ванной, я смотрел на кровь, тонкими струйками стекающую на пол, окрашивающую воду в ванне; слышал, как быстро-быстро стучат капли, падая на мраморные плиты, как затем они капают все реже и реже… До того как я потерял сознание, я ни разу не подумал ни об отце, ни о матери, ни о друзьях. Не думал я и о том, что заставило меня это сделать. Последняя моя мысль была о том, что сейчас я скорее всего выгляжу как неудачная копия картины Давида «Смерть Марата». Как ни странно, меня тогда позабавило, что даже в такую минуту мне на ум приходят подобные вещи. «К черту искусство, — пробормотал я, — к черту эту жизнь, к черту тебя, Элио!» Затем я закрыл глаза.