koi no yokan.

ᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠиз глаз, из ушей, из пасти огонь рвется. я проглотил солнце, солнце. ᅠᅠᅠᅠне помогают ожоги и мази. одни только мрази, мрази. вокруг. ᅠᅠᅠᅠи я тебе друг, ᅠᅠᅠᅠа ты мне... ᅠᅠᅠᅠрисую круг. эй, слышь, твою мать, без рук! без рук. у тебя на лбу написано ― "я из тех самых сук", от которых во рту слюна, а в штанах кол. я бы с тобой мордой в пол. я бы с тобой. да, да. осточертели правила, ждать суда. не могу ― тошно. эй, слышишь, бог, я не нарочно. я так, по глупости, как обычно. под горячую руку. так вышло. ᅠᅠᅠᅠтак вышло.

ᅠᅠᅠᅠ — Да ты можешь заткнуть своего ёбаного защитника?! — Пусть, блять, говорит что хочет. У нас в стране свобода слова, хуле. — Артём сквозь зубы отвечает на обоснованный наезд голкипера, который смотрит с ненавистью на него снизу вверх. — Пусть он, блять, говорит что хочет не мне и моим защитникам и не у моих ворот, отвлекая их! — капитан армейцев почти кричит и тяжело дышит, поджимая губы и кидает мрачный взгляд на игрока, которому только что выдали жёлтую карточку за подножку. — Бля, Игорь, хули ты так завёлся? — Артём лениво сплёвывает под ноги и прошивает Акинфеева внимательным взглядом. — Какого хуя твои кривоногие мудилы так легко отвлекаются, а? Не пробовал решать проблему у себя, а не наезжать на моего защитника?! — Ему надоедает истерично вопящий вратарь, глядя на него Артём и сам начинает заводиться. — А какого хуя твои пидорасы лезут моим в ноги и бьют их? Если я тебе врежу, тебе вообще комильфо будет, да?! — мужчина кидает короткий обеспокоенный взгляд на травмированного сокомандника и поворачивается обратно к Дзюбе. — Остынь, блять, Игорь, какого хуя?! — напряжение, повисшее между ними, можно было резать ножом. Дзюба и без мозгоебли Игоря был пиздецки зол, а злость вкупе с усталостью — гремучая смесь, и если их сейчас кто-нибудь не разнимет, обоих отстранят от дальнейших игр, и их хрупкая недодружба окончательно похерится. — А такого, что если у вас капитана постоянного нет, то можно хоть давать повязку людям, которые следить за командой умеют! — злой Акинфеев оглядывается на Марио, который начинает оттаскивать его от чужого защитника, тихо выдыхает и послушно позволяет увести себя в сторону. Артём по натуре вспыльчивый и заводится с полоборота, чего в принципе нельзя было сказать об Акинфееве, но сейчас, глядя, как тот рвёт и мечет, Дзюба испытывает глухое раздражение. Его парни может и были неправы, но это не давало повода. Тут его логическая цепочка прерывалась. И не важно чему, главное не давало повода и всё. — Пидарас, блять, — бурчит себе под нос, отходя от этих двоих. Игра была приостановлена, пока разбирались с травмированным по вине его защитника игроком соперников. — Что ты, сука, сказал?! — внимательно всё расслышав, распалённый Акинфеев делает выпад вперёд и теперь один бразилец его не удерживает и приходится присоединиться и другим игрокам. — Что слышал, блять! Или его величество Игорь Владимирович страдает внезапными приступами глухоты? — язвительно тянет форвард, скрещивая руки на груди. — Тёма, Тём, успокойся, вас обоих сейчас дисквалифицировать могут, — непонятно откуда взявшийся Кокорин подбегает к другу и мягко тянет его за плечо, хотя Артём знает, что его и близко-то не было. — А у тебя, блять, приступы особого набора наглости вдруг появились, да, блять?! — капитана ЦСКА крепко держат и с той, и с другой команды, но тот всё равно рвётся к Дзюбе, играя желваками. — Да погоди, Сань, — Артём всё больше распаляется, отодвигая не на шутку обеспокоенного происходящим Кокорина в сторону. — Я в отличии от некоторых не истерю по любому поводу, как сучка малолетняя, — выплёвывает Дзюба, проталкиваясь сквозь всю эту толпу к разъяренному Акинфееву. — Так может тебе снять капитанскую повязку и идти записываться на ноготочки, принцесса? — последнее слово особенно выделяет, оказавшись так близко, что видит, может поклясться, как в глазах напротив разгорается пламя. Как красная тряпка перед носом быка. Он, Артём тоже человек, мог бы не доводить ситуацию до такой вот, но он не может объяснить, почему выводит Акинфеева из себя. Ему безумно интересно, что тот выкинет в порыве ярости, и этот странный интерес прожигает нутро. Как и насыщенные глаза цвета кофе, как и играющие желваки, как и весь голкипер, в принципе. Артём оправдывает это своей усталостью, но он не верит в эту чушь даже сам. И Игорь понимает, потому что его взгляд меняется. Становится на сотую долю тяжелее, и в глубине зрачков Дзюба считывает всколыхнувшийся ответный интерес. — Всё, сука, напросился, — преувеличенно громко прорычав, Акинфеев резким рывком вырывается, наплевав и на игроков своей команды, и на зенитовцев, что уже бежали разнимать капитанов, и грациозно, боже, замахивается. — Конечно, не оскорблять малолетних сучек. Ты орёшь и бесишься в принципе, как сука! — Игорь резко подхватывает младшего за воротник и приподнимает над собой, приложив со всей силы кулак к чужой скуле. Удар выходит смазанный, но такой яростный, что в первую секунду Артём тупо не понимает, что произошло. Пока до него доходит, их обоих конкретно начинают разнимать. — Иди нахуй, уёбка кусок! — Акинфеев по инерции тянет форварда за футболку, которую не в силах выпустить — намертво сжатые пальцы сводит судорогой. И как только сил хватило, думает отстраненно Дзюба. Скула уже наливается свинцом и боль расползается по всей челюсти; Артём устало прикрывает глаза — доигрались, блять. — Да отпусти ты меня, сука! — Кокорин перехватывает его кулак, летящий в лицо Игоря, и рывком оттаскивает в сторону, крича что-то про двух распетушившихся идиотов. Артём не слушает, Артём прожигает ненавидящим взглядом Акинфеева и одними губами шепчет насмешливо: — Даже бьёшь как баба, принцесса. — Играть не умеешь, малышка, — точно так же прошептав в ответ, голкипер хмыкает и прикрывает глаза, стараясь успокоиться, пока его держат уже в парах пяти рук, дабы заново не сорвался, потому что и те, и те понимают, что за это может быть. Артём на удивление спокоен, даже в ответ не ударил; в первую очередь он думает о команде, которой его отстранение явно не в плюс пойдёт. Но это не мешает ему прожигать глазами Акинфеева, очевидно пытающегося взять себя в руки, и одними губами шептать гадости, чтобы видеть, как брови Игоря ползут вверх. — Всё хорошо. Спасибо, Саш, — быстро успокоившись и приведя себя в порядок, Игорь с благодарностью взглянул на Кокорина, кивнув ему, и встал нормально, тихо выдохнув и осмотрев товарищей по команде. — Всё нормально, нормально, я спокоен. — Сначала пидарасы, потом спасибо Саш, вы только гляньте, — едко замечает Артём, отворачиваясь от вратаря соперников. И добавляет, подмигивая другу: — Как он быстро переобулся, Сань, а? Лицемерное хуйло. — Пидорас здесь ты, а твоего форварда даже на поле не было. За язычком следи, пока не оторвали, — поджав губы, Акинфеев отходит в сторону, а после замечает того игрока, из-за которого и завёлся, возле него же сейчас сидела бригада врачей и старалась что-то выяснить, что явно ничего хорошего не предвещало. Артём перехватывает взгляд, а внутри что-то продолжает разгораться. Эта игра определённо самая странная из всех в его жизни, и Артём даже не про футбол. Он про их с голкипером игру взглядов, оскорблений со скрытым подтекстом и потасовок, больше походящих на заигрывание.  — Охуенно, Игорь Владимирович, — с готовностью тянет издевательски Дзюба, смерив его презрительным взглядом. — Вместо того, чтобы к своим подойти, мы лучше будем петушиться. Повезло же вам с капитаном, а, Маруся? — обращает внимание на пребывающего в растерянности Фернандеса и сплевывает в сторону. — Пиздуй к нему, истеричка, — непосредственно Акинфееву. Прекрасно зная, что Марио если захочет, может и похлеще него самого заступиться, Игорь приобнимает защитника, потянув его в сторону. — Марио, всё в порядке, пойдём, — а Фернандес ни на йоту не верит обманчиво спокойному тону Игоря и вопросительно оборачивается на Дзюбу. Тот качает головой, мол, я не при чем, сами с ним разбирайтесь. — Так, Дзю, всё, заканчивай. Это перебор. Петушитесь тут вы оба и ещё больше стараетесь до кулаков довести. И до Марио хотя бы не доёбывайся, он тут вообще не при чём, — Кокорин, поджав губы, рывком утягивает капитана в сторону, вообще отвернув его от команды противника. — Да понял я, понял, — недовольно отпихивает от себя руки Кокорина, потому что Артёма сейчас трогать всё равно что за оголённый провод хвататься — всех тут разъебёт. Краем глаза внимательно наблюдает за сложившейся ситуацией: травмированного игрока уносят на носилках, играть он не сможет, значит Игорь в меньшинстве остался. До конца игры меньше десяти минут, а Дзюба вымотан и морально, и психологически. Всё, чего он хочет так это оказаться в своей маленькой квартире, которую он снимает в тайне от Кристины и друзей, и напиться. — Твою, блять, мать. — когда Акинфееву озвучивают предположительный диагноз он тут же бледнеет и хмурится, смотря вслед игроку, которого уже унесли. Для того, кто пережил такую же травму и рецидив явно легче понять это и сочувствие не заставляет себя долго ждать. Чёртов арбитр ещё на несколько минут прервал игру, чтобы разобраться во всём. Артём в напряжении покусывает губу, пока идёт разбирательство. Он знает наверняка, что арбитр назначит пенальти, потому как нарушение с их стороны было явное. Игрок его команды, уже получивший красную карточку, даже подбегает и пытается что-то объяснить, но Дзюба одним взглядом показывает куда ему стоит сейчас идти, чтобы не остаться инвалидом. Сашка Кокорин, чуть смягчаясь, кивает отчаявшемуся, иди мол, в раздевалку, потом разберёмся. Артём реально зол, он в принципе против такой игры на грани фола, что сейчас чувствует пострадавший представить сложно. Как он и думал, им назначают пенальти, которое, если соперники реализуют, и решит исход матча. Футболка неприятно липнет к мокрому от пота телу и Артём задирает её, чтобы хоть немного проветриться, пока их соперники решают, кто будет пробивать. Выдохнув и попросив, чтобы ему после сказали о состоянии защитника, ибо того скорее всего уже увезут к этому времени на сканирование, голкипер собирает команду в кружок, решает, кто будет пробивать и уходит обратно в ворота и оттуда внимательно следит за развернувшейся на второй половине поля картиной. Когда на точку идет Фернандес, Артём понимает — вот оно, это всё. Пиздец, приплыли. В своего вратаря капитан не верит, хоть и должен, но если быть объективным, он точно не засейвит — это же Марио, черт бы его побрал, Фернандес, с которым он в одной сборной и в мастерстве которого успел убедиться. Вся его команда собирается где-то рядом с ним, а Кокорин в непосредственной близости кладёт одну руку на плечо, то ли желая успокоить и подбодрить, то ли пытается перестраховаться. Когда игрок противоположной команды делает разгон, Дзюба забывает как дышать, проводя глазами траекторию мяча. Ещё задолго до того, как мяч прилетает идеально в девятку, Артём понимает, что этот матч они проебали. И через всё поле на Акинфеева бросает тяжёлый хмурый взгляд исподлобья, и даже когда их взгляды пересекаются — не отворачивается. Игорь победно улыбается и машет рукой, показывая Марио большой палец, а Артём думает, что лучше бы Фернандес на матче с хорватами так жопу рвал, как здесь и сейчас. Заметив взгляд Дзюбы, Игорь только тихо хмыкает, радуясь тому, что хотя бы матч там, где они явно не на один месяц потеряли одного из основных защитников, с весьма сильной командой, они выиграли.Когда матч заканчивается со счётом 1:0 не в их пользу, Артём не скрывает досады и расстройства, но пытается держаться ради своих пацанов. — Да нормально, парни, — улыбается через силу, пытаясь подбодрить, хоть и понимает, что означает для них проигрыш. — Всё нормально, красавцы все, не кипишуйте. — И поникшего Сашку приобнимает за плечи. Когда они выстраиваются в шеренгу для того, чтобы пожать руки, Дзюба уже невозмутим и спокоен, хотя бы внешне. Только не может не позволить себе такую мелочь, как сжать руку Акинфеева гораздо сильнее положенного, и шепнуть в самое ухо язвительные поздравления, опаляя горячим дыханием напряжённую шею; — А ничё, почти на уровне. На уровне сопляков из юношеской. Но особенно с капитаном не повезло, какой-то он у вас заднеприводный, не находишь? — и брови сводятся к переносице, а Игорю приходится задрать голову и чуть ли не на носочки стать, чтобы дотянуться до высокого форварда. — И тебе приятного вечера, мудак, — капитан армейцев шепчет с невинной улыбкой, будто невзначай мазнув влажными губами по чужой щеке, а после, будто ничего и не было, нормально общается с остальными игроками команды соперника и подбадривает их даже, говоря, что сыграли они хорошо, но было бы лучше, если ещё и следили за фолами, без какой-либо злости и предъяв, вдобавок ко всему крепко обнимает Кокорина и хлопает его по спине, поблагодарив. Каков сука, задумчиво думает Артём по пути в раздевалку. Тренер готов рвать и метать, но глядя на их скорбные измученные лица только рукой машет от досады. Дзюба перешучивается с другими ребятами, переодеваясь, потому как ничего непоправимого не случилось, нужно не только выигрывать, но и уметь проигрывать, тем более сражались его парни достойно, а пенальти вообще русская рулетка, как говорится. В душ сейчас идти сил нет, поэтому он прощается с ребятами, пожимая каждому руку, и отшучивается, когда Кокорин предлагает его подкинуть до дома. Игорь радуется вместе с командой, но победа далась им нелегко, каждый искренне переживал за защитника. Ребята договорились встретиться позже в ресторане, понимая, какой шанс выбили этой победой, но всё же сейчас небольшой осадок от перепалки и её причины остался у всех. Поэтому Игорь, быстро по традиции сфотографировавшись с кубком, выбегает из раздевалки и звонит врачу, беспокойно спрашивая о диагнозе своего игрока. Отчасти успокаивается, когда врач говорит, что травма не такая серьёзная, как изначально казалось, и при должном уходе футболист быстро вернётся к тренировкам. Пока он возится, все парни уже расходятся, чтобы переодеться и встретиться позже в ресторане. Игорь остаётся в раздевалке один, чему он немного рад даже, и направляется в душевые. Под мощным напором прохладной воды его разум немного прочищается, и сейчас он думает только о той потасовке на поле, снова и снова прокручивая свой диалог с Артёмом. Вот же сука блядская, и за пределами поля умудряется испортить настроение. Акинфеев устало приваливается плечом к холодному кафелю и прикрывает глаза, успокаиваясь. Становится холодно, Игорь весь покрывается мурашками, он делает воду теплее, но помогает мало. И за мгновение до того, как до него доходит, что это тянет холодком со спины, за мгновение до того, как он успевает ужаснуться мысли, что сейчас в душевой он явно не один, его грубо пихают, вжимая лицом в стену. И когда горячий злой шёпот опаляет ухо, Игорь понимает, что ему пиздец. — Что, Игорёк, вне поля ты не такой дерзкий? — желчно цедит Артём, выворачивая ему руку. Игорь тихо шипит от боли, но вырваться не пытается и послушно терпит. А у Артёма от этого напрочь сносит крышу от такого беззащитного в его руках Акинфеева. — Хули молчишь, блядь?! — и чужой сустав хрустит, выбивая с губ Игоря тихий стон боли, а Дзюба играет желваками и загнанно дышит, потому что этот невинный стон отзывается тяжестью в паху. И что-то щёлкает у него в голове, и не только у него, потому что в следующий момент они сталкиваются губами, зубами, а душ сверху льёт и льёт. Их поцелуй мало похож на романтичный, скорее это битва двух языков, это игра на грани фола, потому что они оба борются за первенство, раздирая до крови губы — не важно свои или чужие — и тяжёлая ладонь слепо шарит по влажному от воды торсу. Артём грубо толкает голкипера на ближайшую лавочку и тот громко матерится, ударяясь плечом. Дзюба словно с катушек слетел, наваливается сзади, недвусмысленно потираясь вставшим членом о ложбинку между ягодицами Игоря, а того ощутимо потряхивает, он пытается вывернуться из стальной хватки форварда, но хуй там. — Убью, блядь, — цедит сквозь сжатые зубы Артём, а его руки вовсю блуждают по телу вратаря, задевают соски и Игорь шумно втягивает в себя воздух. Это становится последней каплей, и Артём уже не сможет остановиться, даже если сейчас ворвётся вся футбольная команда. Он просто не сможет отпустить Акинфеева. — Оближи. — приказывает Артём, касаясь двумя пальцами окровавленных губ и Игорь послушно лижет, оставляя слюну вперемешку с кровью. Дзюба проводит рукой по члену, размазывая выступившую смазку по всей длине, касается головкой сжатого колечка и сдавленно матерится. — Расслабься, — хриплый шёпот в самое ухо Акинфеева и мурашки по коже от опаляющего дыхания. — Или порву. Акинфеев вздрагивает, когда один палец проникает в него, и утыкается лбом в сгиб локтя. Пока терпимо, но приятного мало, однако Игорь готов забрать слова о терпимости назад, когда к одному пальцу прибавляется второй. Артём без конца матерится, потому что Игорь чертовски узкий внутри, у Дзюбы крыша едет, когда он осознаёт, что Игорь ни с кем ещё. Да он и не думал даже никогда, потому что жена и сын, потому что они оба мужчины и предпочитают упругие сиськи и нежную кожу, а не стальные мускулы под требовательными руками и хер, проникающий в очко. Артём не может больше терпеть и приставляет головку ко входу, нажимая, но Игорь напряжён, как струна. — Расслабься, — просит он почти ласково и коротко целует чужой затылок. И Игорь в очередной раз слушается. А Артём на пределе уже, Артём единым плавным движением толкается в Игоря и тот вскрикивает от резкой пронзившей боли, пытаясь вывернуться из железных тисков Дзюбы. — Тише, тише, — успокаивающе шепчет Дзюба, прикусывая за загривок, — Расслабься. А Игорю нихуя не тише, это ему сейчас, а не Артёму, хуй в задницу вогнали. Спустя несколько мгновений Артём толкается на пробу и Игорь сдавленно охает от боли, а потом Артём толкается ещё. И ещё. Акинфеев ненавидит себя, потому что начинает вновь возбуждаться. Потому что стонет тихо уже не от боли, потому что бёдрами навстречу подаётся, вызывая одобрительное «молодец, Игорёш». Воздух в душевой пропитывается потом, страстью и сексом, атмосфера накаляется до предела, и раз падать на дно, так наверняка, думает Игорь и тянется к своему члену. Артём ловит его за руку и мягко заламывает за спину, отчего Игорь снова шипит. «Сука, Тём, что за блядская привычка выворачивать мои суставы?!» — Не надо рук, — Дзюба прерывисто дышит, обхватывая огромной ладонью шею вратаря, — Ты кончишь сам. Подо мной. Сделаешь это для меня? — добавляет он почти нежно, а Акинфеев судорожно кивает: сделает. И вообще всё, что угодно сделает. Игорь сейчас это сплошной комок удовольствия и боли, и боли, переходящей в удовольствие. Артём сжимает его шею, перекрывая доступ к кислороду, и перед глазами плывут круги, он сейчас вырубится, вяло думает Игорь, но всё, что его действительно занимает — это Артём, вбивающий его в скамейку мощными толчками бёдер. «Не останавливайся» мысленно молит Игорь, и Артём слышит, потому что и не думает остановиться — напротив, ускоряется. Воздуха всё меньше и меньше, у Игоря звенит в ушах, звенит в голове, и всё, чего он хочет — вдохнуть. Игорь на самом пике удовольствия, он растворяется в нём, качаясь на волнах, но Артём шепчет требовательно: — Кончай, детка. И Игорь слушается. Обжигающая сперма заляпывает пол и немного живот самого Игоря, а Артём протяжно стонет, выплескиваясь в ладонь. Они молчат, Игорь потому что у него совершенно нет сил, он распластался на узкой неудобной лавке, хотя несколько минут назад она казалась ему удобнее самой мягкой постели, Артём молчит потому... Да хуй его знает, почему Артём молчит. Они сидят плечом к плечу, привалившись к влажному от пара кафелю, и тишина не угнетает, напротив, она в какой-то степени даже уютная. Игорь отчаянно клюёт носом, пытаясь не заснуть, а Артём залипает на его длинных, как у девки, ресницах, острых скулах и опухших от яростных поцелуев губах. — И что теперь? — безэмоционально спрашивает Игорь, глядя только прямо перед собой. Артём хочет сказать, что ничего у них не выйдет, потому что жены, дети, потому что они не пидоры оба, потому что это неправильно. «А трахать мужика — правильно?!» язвительно интересуется совесть. Артём целует сонного и растрёпанного Акинфеева в висок. — Всё теперь нормально будет, Игорёк. Всё будет хорошо.