***
Начать можно с того, что Адриан видел жену только во снах, а когда он однажды утром робко попросил хотя бы позавтракать вместе, Маринетт любезно предложила ему выбрать любое из направлений и уйти по-хорошему. Потом-то, конечно, она осознала, что разговаривает с мужем, и, смягчившись, миролюбиво попросила его исчезнуть с глаз и не доводить до греха. Кот Нуар тем же вечером, заглянув в мастерскую к Маринетт, предложил наведаться к поставщикам и пригрозить Катаклизмом, за что был пребольно отшлёпан обрезком ткани с пайетками и назван «лапохвостой катастрофой, у которой один Катаклизм на уме, а второй — под хвостом». Попытка обидеться была проигнорирована, а потом ему вообще пришлось передискотцироваться на крышу, потому что в мастерскую вошёл Габриэль. Тем же вечером Натали со смехом рассказывала Адриану, как его отец споткнулся о рулон никому не нужного оранжевого атласа, упал в кучу старых образцов одежды и вырубился там на десять минут. Когда хозяин текстильной фабрики, наконец, радостно объявил, что их заказ укомплектован, было много времени после полудня и мало нервов в принципе. В офис наотрез отказались ехать все опрошенные, включая Хьюго (даже за денежное вознаграждение), поэтому семейным советом в лице Маринетт и Габриэля решено было организовать мастерскую на дому. Адриану эта идея сразу не понравилась, но Натали забаррикадировалась в ванной на самом верхнем этаже и наотрез отказывалась оттуда выходить, поэтому помощи ждать было вообще неоткуда. А Маринетт так выразительно посмотрела на него краснющими от недосыпа глазами, что он покорно притих. Под рабочую вакханалию была выделена целая гостевая комната, из которой, пока Адриан и Габриэль принимали заказ, Маринетт ухитрилась выставить кровать. Её хотели было отругать за такое, но не нашли. Только спустя двадцать минут безуспешных поисков, когда даже Натали заволновалась и вышла из укрытия, Хьюго случайно обнаружил пропавшую маму, сев на кровать, которая стояла у входа в ту самую гостевую-мастерскую. — Ну прилегла на полминутки, — пояснила Маринетт, выпутавшись из одеяла. Хьюго держался за сердце — даже с учётом сумасшествия последних дней, ему ещё ни разу не доводилось садиться на кровать, которая после этого кричит. — Я хочу в нормальный дом с нормальными кроватями, — медленно проговорил он. — Завтра же собираю вещи, забираю детей и ухожу к нормальным ба и деду. — А мы с Натали тебя не устраиваем? — хмыкнул Габриэль под возмущённое ворчание Натали «Я не ба!». — Сказал же, к нормальным, — Хьюго, наконец, приобрёл обратно живой цвет лица. — Я жить хочу, а не выживать тут с вами. Пока младшее поколение препиралось со старшим, среднее в лице Маринетт благополучно задремало на плече присевшего её обнять Адриана. Было решено её не будить, но стоило только Габриэлю прошуршать мимо с рулоном ткани, как глаза Маринетт распахнулись, и она ринулась в бой.***
Из мастерской всю ночь то и дело раздавались всхлипы и вскрики — в такие моменты Натали и Адриан очень радовались, что у них нет соседей. Маринетт почти плакала от усталости, то и дело тыкая булавками мимо ткани, зато точно в пальцы. Габриэль ойкал, когда вдруг булавки во время намётывания втыкались в него. Отчаявшись дождаться своих половинок из пыточной, Натали и Адриан, вынужденные сейчас заниматься работой отдела продаж, не выдержали и ушли спать в четвёртом часу ночи. Когда Адриан робко зашёл в импровизированную мастерскую утром, то сначала ничего не понял. Проморгавшись, он ничего не понял снова — оставалось только принять на веру, что он не выспался и перепутал улун с пуэром десять минут назад за завтраком. Потому что на трезво соображающую голову такого не привидится. Возле окна спиной к двери, воздев руки к небу, стоял Бражник собственной персоной, причём именно в таком виде, в котором он был изображён в книге. Фиолетовые одежды, правда, были какими-то странновато-блестящими, а ещё откуда-то взялись крылья… — Рюкзак, это просто имитация рюкзака, — оправдывался спустя мгновение Габриэль. Он, повернувшись размять шею, застал сына с открытым ртом и престранным выражением лица. — Приспособили первое, что попалось под руку. Что я мог поделать, если тут были только новогодние крылышки Эммы? Только Габриэль закончил, как из-за него высунулась опознать вошедшего женская версия Пинхэда из второго любимого ужастика Натали, которым она запугивала Габриэля, когда тот не хотел идти на встречу с деловыми партнёрами без неё. Приглядевшись, Адриан понял, что всего лишь Маринетт, просто её повязка, сползшая к бровям, была утыкана иголками, поблёскивающими в свете солнца. Но самое страшное, что её рот был полон булавок, зажатых между губами. — Я ей говорил так не делать, — тут же отозвался Габриэль, проследив взгляд сына. — Она не слушается. — Зато ты её слушаешься, — буркнул Адриан, подходя поближе. — Маринетт, родная, — как можно более ласково произнёс он, — прости, что отвлекаю, но там Льюис совсем разошёлся, никак успокоить не можем, нужна помощь. Зависнув на пару мгновений, Маринетт переварила информацию и закивала, судорожно заканчивая смётывать края лоскутов. Габриэль стиснул зубы, по его щеке скатилась скупая слеза. Почти уткнувшись носом в ткань, Маринетт нахмурилась, будто бы сосредоточившись, а потом, резко повернувшись в сторону, оглушительно чихнула. На этот раз обычно безобидный «чих» Маринетт был похож на мини-Росомаху, выпустившего когти. Булавки, которые она держала, зажав губами, вылетели изо рта и брызнули в разные стороны. Адриан едва успел вовремя отскочить, а Габриэль перекрестился, видимо, от счастья, что Маринетт всё-таки отвернулась. — Конечно, Адриан, — она вытерла рот и тряхнула головой, — уже иду.***
Ещё на подходе к детской они услышали плач, и Маринетт поймала себя на тягучей, как патока, мысли, что если бы не этот кошмар с предстоящим показом, она бы ни на минуту не отходила от страдающего ребёнка. Но сейчас ей самой хотелось на ручки и поспать больше всего на свете, и она, кажется, тоже скоро начнёт хныкать, если поймёт, что это поможет. Хотя Адриан и так её, покачивающуюся от усталости, почти нёс. Когда они переступили порог комнаты, где Хьюго, всё ещё грозившийся исполнить угрозу и уйти из дома, забрав Эмму, остался караулить младшего брата, там повисла тишина. Даже Льюис, который до этого момента истошно плакал, замолчал и уставился на вошедших. Маринетт, покачнувшись, отлепилась от Адриана и пошла к детям, протянув руки, чтобы взять Льюиса из кроватки. Раздался новый залп рёва. Крутившаяся около братьев Эмма вцепилась в штанину Хьюго и уткнулась в его ногу. Стоило Маринетт отвернуться от кроватки и подойти поближе к ним, как Эмма заплакала ещё громче и вцепилась в старшего брата ещё сильнее. — Мам, — позвал Хьюго, задвигая Эмму за себя, — мама, тебе бы… ну… поспать. Дня два… — Маринетт недоумённо вскинула брови, с трудом сфокусировав взгляд на старшем сыне. — Ну, понимаешь, — он хихикнул в кулак, — если бы папа не сказал, что пойдёт за тобой… В общем, поспи. Да. А мы, пожалуй, всё-таки в пекарню до лучших времён…***
Оставшиеся дни пролетели незаметно, потому что никто из обитателей особняка вообще не знал, сколько их прошло. Просто внезапно наступил день показа, а ещё более внезапным было то, что и Маринетт с Габриэлем, и Натали с Адрианом успели закончить всю работу вовремя. И когда после окончания шоу последние разговаривали с журналистами и в красках