иконостас

Алина собирает пожухлые листья в горсти, грязная влага расползается по её рукам — ногти неаккуратно подстрижены, заусеницы обгрызены в нескольких местах; святым полагается быть в идеальном состоянии, наверное, но точно Алина не знает. Гниль пробирается вверх по запястью, осенние цвета — охра, корица, груша напополам со льном. Какое платье сегодня стоит надеть, если от золота рябит в глазах, и они начинают слезиться, наряды Санкты пачкаются и истаивают на ветру, оплетают древесные стволы в садах Ос Альты тончайшей паутиной? Какие серьги лучше подойдут под этот разрез глаз? Как правильнее выбелить бронзовую кожу? Станешь ли ты моей королевой? Алине хочется закричать — нет, вот вам ответы на все вопросы, вот отказ на все предложения, вот снисхождение к молитвам простых смертных, упрашивающих Заклинательницу Солнца о помощи (у солнца тоже есть свой, особенный запах — оно пахнет мёдом, подсолнухами и песком), Алине всё время жарко, но спасительная прохлада — темнота (дарклинг) оказывается вне зоны доступа. Поэтому у меня выгорели волосы, и теперь они тоже пахнут солнцем. Спёртый аромат благовоний душит Алину по ночам. Капли пота выводят склизкие дорожки узкой линией поясницы, простыни змеями запутываются вокруг бёдер — никто не придёт на помощь — а необходима ли она вообще? Алина не знает. Смятение растекается по её позвоночнику, нежными прикосновениями ласкает во мгле, Алина хранит чистоту и девственность, насмешкой бросает её в лицо союзникам и врагам — имеют ли святые право на долгое отпевание после ухода? Непременно ли её тело зарастёт белоснежными розами? Сколько лет мученичества достойны канонизации? Женя больше не подправляет черты её лица потому что не способна совладать даже с собственным. (когда она поправится, Алина обещает себе, они смогут поговорить) Жизнь Алина пропускает сквозь пальцы — свою, чужую (своё полотно к телу ближе), босоногие счастливые дети из чьих-то воспоминаний слоняются коридорами приюта в Керамзине, и мальчик делит напополам ещё зелёное яблоко, отдавая ей большую часть. Мальен Оретцев приносит Алине лесные орехи, неловко очищенные от шелухи, птиц со сломанными крыльями, которым они обеспечивают совместную перевязку, морских чудовищ и огнекрылых существ из местных легенд и рассказов. Алина не узнаёт его ни тогда, ни сейчас — вот он, сидящий напротив, протяни руку и возьми своё, но пальцы хватают в ночной пустоте воздух, свет не проникает сюда, а сама Санкта скукоживается под тонким шерстяным одеялом и мечтает о сытном ужине и скором сонном забытие. В подземельях, почему-то, не находится места привязанностям и любви — чувства, вихрями бурлящие под прозрачной плёнкой кожи, выгорают на солнце. (Алина сама себе солнце, здорово, правда? вы будете вечно гореть) как на сироту, Алина удивительно холодно воспринимает отсутствие своих и наличие чужих родителей — само слово кажется ей незнакомым, как будто пробуешь заморское блюдо на вкус, но оно не очаровывает тебя. Просто ещё одна незнакомая величина. Ещё один пункт назначения, оказавшийся за гранью твоего понимания. (есть ли вообще родители у святых) Лик Алины на иконах — неправильный. Николай показывает ей, и она думает — небо, у меня ведь совсем не такие нос и подбородок, а овал лица никогда не был столь идеален. Белизна волос — крылья цапли, а не лилии и зефир; Каризна глаз — выцветшая медь, совсем непохожая на жжёную умбру и коричный бурбон; та, другая, девушка на рукотворном образе, полнится красками — они растягивают её на дыбе, распинают на кресте, возносят к небесам в вихре цветов, и даже в скучной белизне рисуют тысячи оттенков, находят их, придумывают и запечатлевают. чайные розы и сахар; гардении и серебро; миндаль и слоновая кость; Ночью Алина прячет голову под тканевую подушку, ореол волос вокруг её головы — выгоревшая солома, сбитая в неаккуратные колтуны, и у них ничего близкого с Сол Королевой, никакого сходства с дочерью Равки, что должна была спасти, но подвела всех. Дарклинг (Александр) всегда смотрит на неё из самого тёмного угла — его брови взлетают вверх, улыбка неизменно приподнимает один уголок губ и обнажает белые зубы. Алине кажется, они — единственный светлый элемент его облика, вокруг всего остального клубится тьма, ластится, и он не скупится на благодеяния. (Алина плюёт ему под ноги, плюёт в лицо, всаживает ногти глубоко в кожу, но ловит пальцами только аспидный чёрный) Если в ней балом правят марципаны и миндаль, то Дарклинг (Александр) вбирает в себя угли и графит, чертит на полотне тона вороновых крыльев, смолу и антрацит. Он куда живее Алины, он не изображён на иконах, и краски в нём — подлинны, здесь нет места притворству и лжи. Дарклинг улыбается и Алина кричит, она не способна утонуть в этой тьме, но и жить в ней — невыносимо. Когда вы сгорите от стыда, мы придём разрушать ваш дом. Никто лучше Николая Ланцова не справится с народными негодованиями — это Алина уясняет точно. Молодой лисий король меняет маски так, что глупой святой и в кошмарах не виделось — уязвлённые монстры, думает Алина, не самые опасные; самые опасные — те, которые в зыбких фантазиях, путающихся с реальностью, теряют и теряют и теряют себя. (а был ли он здесь вообще хоть когда-то) Алина не знает ответов — у неё есть только вопросы, и когда она задаёт их стенам вокруг, в тёмном углу снова улыбается Дарклинг. (я никогда не отворачивался от тебя) Алина закрывает глаза и считает до трёх — обычно он не уходит, зато это помогает ей сосредоточиться. (я никогда не смотрела на тебя) Она не врёт ему — смотреть в пустоту не равно смотреть в глаза. Когда вы сгорите от стыда, мы заберём у вас ваших детей. Гриши — благословенные воины этой земли, сгорающие на кострищах Фьерды и погибающие ради благой цели в Шуханских лабораториях. Алина думает — зверство, и тянет руки из казематов вверх, цепляясь пальцами за решётку Равки, раздираемой гражданской войной на части. Алина знает — если ей быть королевой, так ли важно, кто заберёт себе пепельное полотно её души и тела? Лису или порождению мрака вверять себя, или может взойти на костёр где-нибудь посреди белоснежной пустоши, на радость охотникам на ведьм — обратить фальшивое мученичество в истинное, прахом прильнуть к тлеющим на углях костям и волосам. Нигде солнце не бывает так ослепительно как над снежными, чужбинными просторами. Когда вы сгорите от стыда, мы скажем, что так и было задумано. Золотой орёл на царских знамёнах обращается змеем, кусающим себя за перья и хвост — Алина думает, что василиск послужил бы местной знати отличным, величественным символом: и цвета более подходящие, и кольца змеиного правосудия давно повились вокруг преданных и осуждённых, мятежных и трусливых, верящих в силу Дарклинга или в её собственную. Способен ли мрак причинить пламени вред, по силам ли заре разогнать хмурые остатки ночи и не оставить от неё ни капли — Алина хочет знать правду, но та искажается, переходя из уст в уста, и ускользает прочь. Алина не дышит слишком глубоко — смиряется. Солнце заплетается узлами под её кожей, выжигает её сердце и замещает его необработанным андезином — острые края вспарывают клапаны, но даже кровь у Заклинательницы Солнца ослепительного янтарного цвета. (Алина склоняет голову и кто-то слизывает полыхающий жаром ихор с её груди) Она поднимает веки, подбородок, запрокидывает шею — хрустальный потолок, каменные ли своды, усыпальница святой может выглядеть как угодно; восход окрасит её в ржавый и апельсиновый, выжжет тьму, уничтожит лис, заживо иссушит охотников, идолопоклонников, и со светом она останется наедине, со светом ей будет суждено обручиться и в свет обратиться, — Алина улыбается, когда делает вперёд шаг, и больше не кричит. солнце будет гореть над этой землёй всегда, и так будет правильно.