Талый воск

      Этот вечер мягко освещался невеликим канделябром, воск свечей которого беспардонно падал на кружевную скатерть. Тишина настойчиво давила, и в висках отдавало неприятными толчками. Несколько алеющих роз — ровно три штуки — стояли в небольшой вазе; порой аккуратные ноготки касались лепестков, задумчиво проводили по ним.       Они сидели аккурат друг напротив друга. Взгляды умело уходили в пол, уже по привычной траектории бесцельно слонялись по комнате. Как и любая комната в этих апартаментах, она небольшая, и одна из девушек с натянутой усмешкой подмечает, что наверняка при планировке на личное время никто и не рассчитывал. Другая натянуто усмехается, делает вид, что поддалась беспечности в голосе подруги. Но лишь делает вид, и это бьет по душе похлеще ножа в сердце.       — Это было мило с твоей стороны, Лука, — отмечает Мику, переводя наконец взгляд. Переводит она его точно на сияющее пламя свечей, и, наверное, снова думает о том, что было бы неплохо сейчас вести себя так же, как это пламя. Быть свободным огоньком, весело витать в миллиметре от тающего, как мороженое в летний день, воска.       Лука смеется. Смеется все так же аккуратно, в какой-то степени даже благородно, совсем как обычно, но Мику готова поспорить, что в глазах заблестели предательскими каплями слезы.       В один момент обе не выдерживают. Мику меняет свой взгляд на откровенно-вопросительный, даже в какой-то степени теперь уже нагло смотря на синеглазую, а Лука все так же не желает и глаз поднять. Боится, ни дать, ни взять, очень боится. Потому что примерно представляет себе исход, но даже при полной готовности она все еще сторонится такого события. Словно не переживет. Словно расколется, подобно бокалу, который неосторожно прихватила пару часов назад. Будто бы думает, что так же разлетится безнадежно на кусочки, вплоть до того, что собрать обратно будет невозможно. Прямо в стеклянную пыль. Лука отчетливо помнит, что тогда из бокала лилось вино. Красная лужа еще пару минут завораживающе блестела в потемках кухни, а Мегурине, как околдованная, глядела на нее, пока из прострации не вывел задорный голосок Мику, спрашивающий о том, где же Лука пропадает так долго.       Из бокала пролилось вино. А из нее прольется омерзительным дождем волна слез и слепого траура по увядшим чувствам. Бесцельно увядшим у Луки, но так и не зародившимся у Мику.       — Я могу сказать тебе кое-что, Мику? — рука розовласки нежным движением берет в свою ладошку Мику, невзначай проходясь по длинным накрашенным ногтям. Лак идеально ровно лежит, и она с неприятным осадком после понимает, что делает так не в первый раз за сегодня — пару дней назад, до нового маникюра, на указательном пальце Хатсуне из-за ошибки мастера остался небольшой бугорок.       — Конечно.       Звучит противно. Слащаво, даже иронично. Так Мику обычно говорила на сцене.       — Я люблю тебя.       Молчание не тянулось долго. Мику выглядела так. будто сейчас стоит на мине.       —Ох, Лука…       А дальше — долгие разъяснения о том, что она любит совсем другого человека, но Лука для нее все еще восхитительная личность, верный друг и интересный собеседник. Выглядит глупо, наигранно, но Мику и в самом деле не хочется огорчать такую персону, как Мегурине Лука. Она наивно надеется, что все будет хорошо даже сейчас. Что уже завтра они продолжат вести себя как лучшие подруги, весело проводя время вместе. И обязательно с ними в компании к вечеру побудет кто-то еще, так же заливисто смеясь и обсуждая всякое — каждый знал, что с таким расписанием всегда найдется ситуация для рассказа в кругу близких.       Прошло минут пять с того момента, как захлопнулась дверь. Лука, тяжело дыша, только что осознала сказанное. Ожидания были напрасны и бесполезны — она не чувствовала ничего ровным счетом. Апатия грубо била по девушке, и та даже не сразу поняла, что плачет. Плачет, уже не стесняясь. Громко; наверное, за дверью слышно беспорядочный поток всхлипываний. Может, кто-то захочет зайти и пожалеть, но наверняка она не отреагирует. Она и сама уже не понимает, чего хочет в эту секунду, кроме как истерически громко рыдать, прижимая колени к груди. Возможно, все же услышать «да»? Как же наивно в таком возрасте все еще ждать счастливой концовки.       Лука тяжело вздыхает, и дыхание попадает на пламя свечи. Оно, кажется, на волоске от того, чтобы погаснуть, но даже если так, она не останется в полной темноте. Физически. Но морально осталась после первого же слова Хатсуне.       Этот вечер мягко освещался невеликим канделябром, воск свечей которого беспардонно прожигал бурые пятна на кружевной скатерти.