— Каково это – когда твой парень вампир? — Лучше не бывает. © С. Майер "Сумерки. Затмение"
***
Шин не знает, как это произошло, окей? Просто в какой-то момент они с Сири стали встречаться. И плевать, что тот был вампиром, господи, они же не в средневековье. И все у них было конфетно и радужно... До сегодняшнего дня. Просто, ну... Это Сири виноват! Чёртов кровосос (это не расизм!) продинамил его, блин, и это чертовски обидно. Шин в кои-то веки расстарался, устроил сюрприз: романтический ужин. Причина была — сегодня ровно год как они начали встречаться, — и за полчаса до предполагаемого возвращения домой этот придурок звонит и говорит, что будет поздно, потому что у них на работе корпоратив, шеф хочет видеть всех, ты же понимаешь, малыш. Эта сука даже не вспомнила, что у них сегодня годовщина! У него, видите ли, корпоратив! Салатница летит в стену, впрочем, как и ваза с цветами. А витые, длинные свечи Шин мечтает поднести к столбу, обложенному хворостом, к которому будет примотан Сири. Но люди давно перестали охотиться на вампиров, и сейчас Шину почти жаль. Душа его горит жаждой мести. Юноша около получаса гневно кипит, как булькающий котёл на огне, но, чуть успокоившись, размышляет над планом мести. Он ведь тоже не пальцем деланный, сообразительный пацан. Поэтому идёт... вооружаться. Медицинская сталь безжалостно вынута из языка, а её место занимает другой пирсинг, который Шин не носил уже пару лет. Серебряный. На руки юноша надевает несколько колец и парочку тонких браслетов из того же металла, а шею теперь украшает небольшой, кожаный чокер с серебряными вставками. Эдакий милый ошейник, выгодно подчёркивающий острые ключицы и тонкую шею. Цацки, кроме, разве что, пирсинга и колец, принадлежали когда-то его сестре, которая периодически его навещала, но при этом была жутко рассеянна. И все это барахло она забыла у брата после особенно буйной попойки, а сейчас ей это тем более не нужно, потому что уже больше года девушка живет в другой стране. Так что Шин без стеснения напяливает на себя побрякушки Ламии и теперь с мстительной ухмылочкой вертится перед зеркалом. Оттуда на него смотрит симпатичный невысокий юноша, почти мальчишка, с хитро прищуренными карими глазами, тёмными бровями и буйной пшеничной шевелюрой. Зловещая улыбка на тонких губах не предвещает тому, кто стал её причиной, ничего хорошего. Сири возвращается только к полуночи, Шин уже засыпает. Он, против обыкновения, не поднимается и не идёт встречать этого мерзавца, потому что... Не заслужил, вот почему. Шин обычно шёлковый и во всем Сири потакает, но и у него есть предел. Немёртвого пиздюка надо наказать. Шин все ещё полусонный, и Сири понимает это почти сразу, видит его в темноте обостренным зрением, неслышно проходит через прихожую, сняв обувь, и склоняется над диваном, на котором уснул его малыш. Сири вздыхает тихо-тихо, аккуратно гладит мальчишку по русым волосам, чувствуя странную смесь вины и нежности. От пшеничной макушки вкусно пахнет выпечкой, яблоками и домом. Помимо прочего, в воздухе витает какой-то горьковатый металлический запах, но он почти незаметен, и вампир не обращает на него внимания. Вместо этого склоняется к шее мальчишки, намереваясь привычно коснуться губами завораживающей жилки под кожей, когда натыкается на "это". И, к сожалению, не взглядом. Сири отскакивает от своего человека с громким, полным непонимания и почти детской обиды воплем, потому что на шее у того серебро. Серебро, мать его! Он автоматически тянется к ладони Шина и ОБЖИГАЕТСЯ СНОВА, потому что на тонких пальцах насмешливо поблескивают ебучие серебряные кольца! И пускай через час ожог заживёт, это все равно больно. Вампир зло рычит, хотя рык этот вызван скорее жалящей болью, чем яростью, на что мальчишка не хуже клятого металла обжигает его чуть сонным, недовольным взглядом и чеканит: – Сегодня спишь отдельно. А затем отворачивается к стене, укрываясь одеялом. Блять. Сири падает на кровать с усталым стоном и полным непониманием того, где же он так накосячил. Наутро человек все так же неразговорчив и хмур, а все попытки его разговорить терпят поражение. Сири вздыхает и идёт собираться — рабочий день никто не отменял. Весь день в офисе он думает о Шине, его маленьких узких ладошках и вкусной шее, которые теперь закованы в гребаное серебро. Вампир просто надеется, что мальчишка не будет дуться долго. Когда он возвращается, дома сногсшибательно пахнет едой, специями и жареной курицей. Рот тут же наполняется слюной, — кто бы что ни говорил, человеческую еду вампиры потребляют с завидным воодушевлением. У Сири в желудке почти революция, готовку своего человека он обожает — у малыша талант и золотые руки. С мыслями о том, что его, кажется, простили, вампир, несмело улыбаясь, заглядывает на кухню и голосом, полным надежды, спрашивает: — Золотко, что на ужин? Все его мечты рассыпаются пеплом, когда он слышит мстительно-едкое: — Итальянская кухня, дорогой. Чеснок. Очень много чеснока. Это провал. Вампир грустно заказывает китайскую еду. Под вечер Сири не выдерживает, потому что Шин будто нарочно провоцирует: напялил на себя короткие шорты, старую футболку вампира и ходит, паршивец. А размеры у них всё-таки разные — Шин макушкой упирается своей паре в подбородок, да и Сири более крепкий. Поэтому чёртова майка сползает то с одного, то с другого плеча, провокационно оголяя острые ключицы и восхитительно белую шею. Ненавистный серебряный ошейник только подчёркивает красоту молочной кожи. Его малыш читает книгу, сидя в кресле и закинув худые ноги на подлокотник. Маленькие ступни с аккуратными пальчиками выглядят так мило и привлекательно, что вампир едва ли не зубами скрипит, пытаясь сдержаться и не прикоснуться к обиженному мальчишке. Вид стройных ног, которыми Шин обожает обхватывать его поясницу, когда они в постели, не делает вещи проще. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт! Вампир не может больше, поэтому присаживается на колени перед креслом, с болью глядя на любимое лицо. Шин все ещё упрямо смотрит в книгу пустым взглядом, хотя и слепому ясно, что он не видит там абсолютно ничего. — Детка, ну что такое? Что стряслось, родной? Не молчи, прошу тебя, — он прикасается к светлой коже, едва-едва оглаживая пальцами тонкие щиколотки. — Ты так обиделся на меня из-за того, что я поздно вернулся? Шин без слов поворачивает к нему лицо и смотрит в светлые, почти оливкового цвета глаза, которые вкупе со смуглой кожей и каштановыми волосами выглядят совершенно сногсшибательно (окей, вы вообще видели смуглых вампиров?). Мальчишка пару секунд не двигается, а потом чуть опускает тёмные ресницы, приглашающе приоткрывая влажный ротик. Сири мгновение неверяще смотрит на него, а затем со стоном приникает к желанным губам, покусывая их удлинившимися клыками. Он вцепляется пальцами в обивку кресла, чтобы не начать гладить восхитительно нежную кожу, потому что серебро, но это не мешает ему скользнуть языком в сладкий, горячий рот. В ту же секунду Шин прикусывает его язык, широко и мокро облизывая его своим. Во рту Сири будто взрывается граната. Он падает на задницу с громким криком, пока его язык неимоверно печёт ёбаное серебро. Сири непонимающе смотрит на свою ладонь, которой только что утёр рот, — на пальцах красная влага. Вампир с неверием переводит взгляд на Шина. Тот поджимает губы и сплевывает на пол кровь, продолжая хмуриться. — Ты, козлина, вчера проебал годовщину наших отношений, с чем я тебя и поздравляю. Надеюсь, хорошо повеселился на корпоративе? — М-малыш... Мальчишка поднимается на ноги и уходит в другую комнату, оставляя вампира сидеть на полу в абсолютно растрепанных чувствах, утирающего кровь с подбородка и совершенно не знающего, что ему теперь делать.***
Ещё два дня Шин его просто игнорирует. То есть не совсем: он готовит ему еду, иногда даже отвечает что-то нейтральное. Вот только спит отдельно и, не снимая, носит проклятое серебро. К выходным Сири готов уже на стенку лезть, потому что мальчишку не смягчают ни увещевания, ни подарки, ни слёзные мольбы. Спасение приходит, откуда не ждали, — в городе открывается новый парк аттракционов. Метафорическая лампочка над головой вампира горит так ярко, что могла бы осветить пару небольших городов. Поэтому всеми правдами и неправдами Сири завлекает Шина в парк. Он знает, amado* без ума от каруселей, комнат страха и прочего, а когда он счастлив, то и шанс на прощение больше. Но затея с аттракционами проваливается, когда мстительное маленькое чудовище направляется к комнате кривых зеркал. А потом в зеркальный лабиринт. Да ладно тебе, малыш, ЭТО УЖЕ НЕ СМЕШНО! Они возвращаются под вечер, на Шине очаровательные кошачьи ушки на ободке, которые он купил рядом с тиром, а в руках палочка от сладкой ваты. Он выглядит таким родным, домашним и мягеньким, таким близким, что вампир голодно сглатывает. Сири обласкивает взглядом ладную фигурку и плетётся спать к себе.***
Шин приходит после полуночи. Вампир смотрит на него, боясь шевельнуться, пока тот усаживается ему на живот, седлая. Смотрит блестящими в темноте глазами и негромко говорит: — Ты, конечно, гандон редкостный, но у меня секса не было уже неделю. Вампир готов визжать от счастья, как пятиклассница. Узкие ладошки забираются под свободную футболку, отчего Сири непроизвольно напрягается, готовясь к боли, но её нет. Малыш снял с себя всё серебряное дерьмо, и у шатена, наконец, появляется возможность облапить его детку как следует. Он буквально раздирает мягкую майку Шина, пока тот стягивает футболку с самого вампира. Когда они оба остаются по пояс обнаженными, мальчишка вплотную притирается к груди Сири, кожа к коже. На его обтянутую шортами задницу ложатся жадные ладони, и Шин чувствует, как вампира потряхивает. Он и сам дрожит от желания, чего уж там. Вампир сжимает его ребра, проходится пальцами по позвоночнику, впиваясь голодным поцелуем в горячий, податливый рот. Губы у детки тёплые, гладкие. Вкусные. Мальчишка ерзает, вертит попкой, и Сири старается держать свою сущность под контролем. Прежде чем прохладные пальцы окажутся в теле Шина, тот долго и мокро вылизывает их языком, сосёт, втягивая в рот почти целиком, отчего у Сири в животе что-то обрывается. Шин горячий, божественно горячий, а внутри — тугой до умопомрачения, потому что последний раз сексом они занимались почти неделю назад. Когда мальчишка достаточно растянут, он слезает с бёдер вампира и падает рядом, лицом в подушку. Прогибаясь, поднимает повыше упругую маленькую задницу и с блестящими глазами провоцирующе мурлычет: — Ну, чего разлегся? Сири дважды повторять не надо, он тут же пристраивается сзади. Оглядывает открывающийся вид, легонько хлопая ладонью по округлой ягодице, и дразняще водит влажной головкой вокруг раскрытой, покрасневшей дырки. Надолго его терпения не хватает, поэтому через секунду вампир медленно толкается вперёд, вдавливая член в горячее нутро и шипя сквозь зубы. Шин почти выламывается в спине. Тонкие пальчики впиваются в скомканное одеяло, пока мальчишка с похожим на мяуканье стоном подаётся навстречу глубоким, сводящим с ума толчкам. — Господи, блять, боже, какой же ты... Узкий, горячий, мой... — Сири божится, и это, как ничто другое, доказывает, насколько ему хорошо. Сири атеист. Вампир подаётся вперёд, вбиваясь до упора, беспорядочно покрывает влажную кожу лопаток поцелуями, прикусывает мальчишеский загривок и сбивается на другой язык. — Te amo, nativo. No puedo vivir sin ti. Mi cariño, cortés... Dulce... Mi corazón... — Трепетно касается губами чужого плеча, переплетает свои пальцы с пальцами Шина. Его человек стонет высоко и звонко, всхлипывает, не в силах связно говорить, и срывается на скулёж. Сири в жизни не слышал звуков прекраснее. За все свои четыреста шестьдесят два года. Шин напрягается, сжимается сильнее, и от этого ощущения становятся острее в несколько раз. Мальчишка подвывает сквозь зубы, потому что ему хорошо, так чертовски хорошо. Сири всегда трахает его, как в последний раз, этого не отнять. Выебет, отлюбит так, что потом ещё полчаса и двух слов связать не выходит, а ноги предательски разъезжаются. Шину нравится. Он закатывает глаза, когда пальцы Сири скользят по его груди и ложатся на шею, чуть сжимая. Мальчишка слышит надрывный монотонный вой и не сразу понимает, что воет он сам. Вампир ласково прикусывает мочку покрасневшего ушка, пока его член вбивается внутрь до упора. — Вот так, детка... Какой хороший мальчик... Моя послушная, похотливая сучка, такая мокрая для меня. Шин почти теряет сознание, он больше не может, не может выносить все это. В спальне жарко, как в адском пекле, и дышать совсем нечем. Когда, толкнувшись особенно сильно, Сири вгоняет в плечо мальчишки клыки, мир взрывается белизной где-то под веками. Шин кричит. Кричит, пока не заканчивается воздух в лёгких, а потом может лишь беспомощно хрипеть, царапая пальцами простыню и непроизвольно содрогаясь. Укус всегда обостряет удовольствие, поэтому ещё несколько минут — невероятно, бесконечно долгих минут — юношу бьёт сладкая, мучительная дрожь. Весь подбородок у него в слюне, а щеки мокрые от слёз, но ему плевать. Когда Сири вытаскивает клыки, зализывая ранки, Шин теряет сознание. Последней связной мыслью у него мелькает вялое и полное довольства "Сири, ебливый ублюдок, ты прощен".