Всю ночь

Любить его неправильно. Любить его, как вести с закрытыми глазами; страшно и непонятно. Это раз за разом падать с обрыва, срываться со скалы, биться об острые камни, разрываться на части. Это сходить с ума. Гореть. Таять. Плавиться. Уничтожать себя снова и снова. Это объятия. Это надежда. Это говорить то, что на самом деле не думаешь. То, чего на самом деле боишься сказать. То, чего сам еще не осознал, не разложил в своей голове по полочкам. Страшно. До дрожи страшно. Это не высказанные слова, это касания, которых никогда не было, но которые обязательно будут. Он — это все что есть. Он — это все что нужно. Знакомый. Близкий. Родной. Он открывает глаза и смотрит на него. — Широ, — его имя вырывается само. Оно глоток свежего воздуха. Оно спасательный круг. Оно утягивает на дно. Друг. Брат. Любимый. У Широ осунувшееся бледное лицо, темные круги и тихая улыбка, предназначенная лишь для него. — Сколько ты просидел здесь, Кит? — у Широ уставший голос, севший, заставляющий сердце биться быстрее, сбиваться с ритма. Кит почти не дышит. Кит тянется к нему. Это выходит само. Это нельзя контролировать. Он убирает нависшую прядь с лица, отводит в сторону, к таким же белым остальным, и Широ перехватывает его руку, несильно сжимает, держит, прижимаясь большим и указательным к раскрытой ладони. — Только пришел. Всю ночь. Любовь к Широ — это лучшее, что случалось с ним. Любовь к Широ — это самое правильное.