Один вечер

      Плотная струя дыма, выпущенная напряжённым майором СБУ, сначала сжалась от прохладного, влажного воздуха августовской ночи, а затем рассеялась, обдав удушливым запахом смол и горелой бумаги все вокруг. Форпост всея Припяти — прачечная — остался далеко позади, и возвращаться туда в ближайшее время не планировалось. Высокая тонкоствольная поросль загораживала и без того скудный в темноте обзор, а тишь стояла такая, что слышно было, как кузнечики в траве стряхивают со своих жёстких крыльев капельки росы. «Поле как поле, если не вдаваться в подробности», — сказал бы сейчас Васька Пьяница, да нет его. Наклюкался по приходу с удачной вылазки и грохнулся в ров со жгучим пухом — смерти нелепее придумать сложно. Пять лет уж прошло, а ветер по-прежнему гоняет его останки по рыжим просторам Зоны. Его и тысячи других бедолаг. Александр все чаще и чаще припоминал этого странного, неуклюжего типа с тех пор, как он ценой связи с внешним миром унёс свою задницу от орды оголодавших шавок, петляя между аномалиями. Нет, не так. Петляя между синими точками на карте, мерцавшими на КПК одного из наёмных сталкеров, которые впоследствии оказались аномалиями. Не повезло только с тем, что отметки были сделаны не меньше недели назад. Дегтярев шёл раздраженный от прачечной и по неосторожности вляпался в передрягу, на бегу разрядил последний снаряженный магазин в пасть настигавшей его зверюге и юркнул в межевальную канаву, сверяясь с картой. Прямо и справа дорогу преграждали две ярко-синие точки, и сталкер отчаянно ринулся влево за неимением минутки пролистать обозначения. Уже потом он услышал жалобный скулеж несчастного создания и довольное чавканье его сородичей, пока катился прочь, сыпя из карманов песком и таблетками. А по сторонам загорались все новые аномальные образования, и уже очень скоро в «киселях» варились не только две трети мутировавших голодранцев, но и новые ботинки, и штанина, и штатный коммуникатор с аудиозаметками. Агент шипел от боли, «О чем я только думал?» — ругал он себя, не понимая, о невнимательности ли он своей говорит или о ссоре с Ковальским. Всё это сумбурно и совсем невесело: делать дела в смертельной спешке и страхе за свою жизнь.       Майор поправил свой основательно выеденный «киселём» радиопередатчик. До единственной более-менее работающей вышки-усилителя было не менее восьми километров зловонных луж, лугов, выжженных блеклым солнцем вечного бабьего лета, забытых троп и гнилых рук, беспомощно торчащих из земли. Но прямой дорогой в Зоне ходят только отбитые и, как правило, в один конец. Агент посмотрел на угрюмое небо, за час изрядно потемневшее, будучи без того тёмным и безжизненным. Быть может, когда Зона исчезнет, оно снова станет чистым, взыграет яркими красками, озарит детей и взрослых под собой настоящими, тёплыми лучами солнца. Сейчас же день представлял собой лишь короткую передышку между бесконечными поединками среди непревзойденной в плане естественного отбора местной фауны. Александр знал, куда идти, но не думал делать и шага до появления из-за горизонта первых признаков рассвета. Он старательно прикрывал ладонью светящийся кончик сигареты, чтобы оставаться в тени незамеченным как для зверя, так и для человека, что уж там говорить о лагере и тепле костра «походным домиком». Метрах в пятидесяти слева урчала аномалия, поглощая все внимание тонкого слуха сталкера, пытавшегося определить по шумам её природу. Увлеченный проверкой своих умений, Дегтярев не заметил тени, стремглав мелькнувшей за ближайшим деревом. Человек подобрал камушек и бросил его в искажения пространства неподалёку, отчего аномалия недовольно загудела, поглощая треск листвы и сухих веточек под ногами. А вот чётко выверенный бросок к одиночке провалился из-за маленького упущения в виде отражения в капельках росы. Дегтярев повёл бровью, подчеркивая выразительность своего недоверчивого взгляда назад-в сторону, и ловко, с разворотом, схватил незнакомца за локоть и с усилием толкнул вперёд так, что тот проехался лицом по сырой траве, не проронив ни звука. Сигарета при всем этом продолжала незыблемо тлеть между указательным и средним пальцем. На грудь невидимки с нажимом опустился грязный ботинок, стоило ему перевернуться, а дымящаяся палочка уже норовила ткнуться в глаз обидчику, как тот с небывалой уверенностью констатировал: — Нашёлся!       Александр зажал сигарету в зубах и достал из кармана коробок охотничьих спичек. Со второй попытки спичка щёлкнула, выпустив мириады искр, и загорелась. Она светила ярко, если сравнивать с обычными спичками, и совсем не страшилась влаги. Ботинок плавно перекочевал с чужой груди на горло, и человек закашлялся. В тусклом свете майор распознал знакомые черты в сонном, измазанном землёй лице. Знакомые, однако, недостаточно для того, чтобы назвать незнакомца по имени. — Кто ты такой? — проворчал Дегтярев, чуть ослабив упор ноги, чтобы тот мог говорить.       Человек опешил, думая, что сказать, и первым делом бросился осматривать свои лохмотья, приподняв голову. Про личностей такого вида обычно говорят «с луны свалился», а в Свободе их пренебрежительно кличут прицепами. Агент нетерпеливо застучал пальцами по кобуре, а затем пнул мерзавца в живот. — Ты, черт, язык там проглотил что ли? Отвечай, кому говорю! — Макс Сказочник я, — огрызнулся незнакомец, пытаясь поправить наплечники, осторожно, чтобы без провокаций, — Ты ведь Дегтярев? Меня дружки твои яйцеголовые послали. Говорят, найди сталкера по кличке Дегтярев, а то прощай хабар и новенький ствол. А я человек вольный, понимаешь?       Майор вздохнул и отступил, дав Максу подняться с земли. Смуглый мужичок с темными бакенбардами, явно мешающими владельцу жить, но являющимися его визитной карточкой, смотрел на Александра свысока, несмотря на свой небольшой рост. От него разило усталостью и безразличием, вытекающим из первого. Сложно размышлять об отдыхе, когда стоишь у вояк на побегушках просто за то, что живёшь своей жизнью. Пока Дегтярев оценивал их шансы вдвоём противостоять мнимому врагу, аномалия победоносно выплюнула камушек в своего недоброжелателя и успокоилась. — Сучий пень! — Макс потёр закровившуюся переносицу, — Обидчивая-то какая, посмотрите на неё. Майор усмехнулся. — Так тебе и надо, — рука его в разряженной обстановке потянулась к фонарю, но в последний момент отдернулась, — Что говорили военные? — Скоты твои военные. Порешали бы меня на месте, если бы не долговязый командир их. Давно, говорит, вестей от тебя не было. На кой-ляд ты им вообще сдался? Мой тебе совет, мужик: не ввязывайся, хуже будет. — Командир, говоришь, — майор шумно сплюнул, — Ну-ну.       Макса неумолимо клонило в сон, и он поспешно стал ходить кругами, собирая прутики и сухую траву, чтобы пламя костра хоть как-то привело его в чувство. Оно являлось здесь реликвией в некоторой степени, с которой надо обращаться, как с минной проволокой: может как согреть в холодную ночь, так и сдать тебя бандитам, как высушить поношенное тряпье после ходьбы по болотам, так и скормить твои пороха тварям, там же и обитающим, как сделать тебя героем, так и обратить в прах твои останки. Сталкер по кличке Двойка понимал это как никто другой и даже носил с собой маленький амулет-самоделку в виде красного языка пламени, пока снорк в погоне случайно не зацепил его за эту самую побрякушку.       Темнота над опустошенной землёй сгустилась настолько, что стала высасывать из воздуха тепло, взамен наполняя его озоновым душком. Дегтярев сунул окурок в образовавшуюся кучу древесины, и она вспыхнула, озаряя жёлтым светом все вокруг. Он падал на траву, и та отбрасывала острые, как колья, тени, падал на деревья, и в трещинах коры виднелись черты измученных человеческих лиц, падал на одежду путников, и комары слетались посмотреть, кто посмел оказаться на окраине леса в такое время. Зрачки обоих сталкеров резко сузились, а пустой желудок сразу дал о себе знать. Агент уселся на крупный камень и стал копаться в рюкзаке в поисках съестного, косо поглядывая на спутника. — Работаешь на них, сволочь? — весело спросил Макс. — Тебе ли меня судить, Сказочник, — с мало скрываемым пренебрежением. — Долговязый сказал что у вас намечалось какое-то дело, но ты внезапно пропал и не отвечаешь на его сообщения и, вероятно, коммуникатор твой сломан. — Пошло все в задницу, так и передай. Я не дух, чтобы он считал меня обязанным докладывать о каждом своём шаге. Я вольный сталкер, — Дегтярева начали посещать опасения, что полковник несколько сбрендил и пролил свет на его маленькую тайну. — Зря ты так. Он казался обеспокоенным. Даже слишком для военного. Вы случаем не давние товарищи? — Я понял, почему тебя кличут сказочником. Стоит тебе уйти — начинается не жизнь, а сказка. — Точно сволочь.       Дегтярев открыл благоухающую перловку. Ну и что, что срок годности немного истёк. Здесь он истекает и у многих людей. Макс накручивал на палец бакенбарды и ревностно смотрел на содержимое банки Агента. Дегтярев вздохнул, снова залез в рюкзак и бросил ему вторую. Преисполненный благодарностью, тот потратил три минуты на уничтожение ужина, а потом откинулся назад, наблюдая, как майор стаскивает берцы с сопревших ног. — Жил-был на свете булочник Василь со своей собственной хлебной мастерской, — начал Макс, — От покупателей отбоя не было, потому что пек он вкусно и открывался раньше остальных. Не любил Василь только крыс, постоянно рыскавших около его мешков с мукой, да так не любил, что даже побаивался их. Мука всегда была отменной, как и его хлеб, но Василь предпочитал уделять больше времени опасению того, что крысы обязательно её испортят, нежели своему мастерству. Каждый вечер за стеной его спальни копошились чёрные существа с маленькими мерзкими лапками, и осознание этого не давало пекарю покоя. Как-то раз они настолько осточертели Василю, что он снял с ноги ботинок и бросил его в одну из крыс, что была к нему ближе всего. Братия грызунов разбежалась, не забыв утащить в подполье своего мёртвого родственника, а сам пекарь умер на следующий день. Почему? Потому что крысы перестали травить гнездо гадюк, располагавшееся за мешками… — Необычная для этих мест байка. Сказочная прямо. К чему ты её представил? — Дегтярев достал очередную сигарету. — А вот к чему. Надел бы ты свой ботинок обратно, чувак.       Стоило Максу открыть рот, как на свет выползла небольшая серая змея. Животине явно что-то понравилось в Агенте, поспешно ставшем натягивать обувь обратно. Спутник вытащил из подсумка складной швейцарский нож-трансформер, элегантно раскрыл его и со всей дури метнул в гадюку. Движение само по себе казалось противоречивым и крайне неловким, ведь массивная рукоятка многофункциональных ножей скрывала в себе кучу тяжёлых инструментов, к чертям нарушая весь баланс такого оружия. Однако острие гладко вошло змеюке в голову и благополучно застряло в уже бездыханном теле. Дегтярев невольно отполз назад, постукивая каблуком левого ботинка по камню, на котором сидел. — Ты Сатана, Сказочник, — заметил он с некоторой долей уважения и благодарности. — Ага, а ещё я умею чинить электронику. Могу глянуть коммуникатор, скажем, за ещё одну консерву.       Дегтярев вглядывался в непроглядную темноту, стремясь поймать первую или последнюю полоску света на горизонте. Путь при всех безопасных обходах занял бы не менее целого дня, а в рюкзаке тряслось не так уж и много патронов, так что логика подавляла авантюрные рвения всей своей массой. Всего одна банка еды вместо долгих уговоров и баснословных цен за новый аппарат у торговцев. — Спасибо. Надеюсь, у тебя нет аллергии на рыбу. — У меня аллергия на военных и плохие шутки, — Сказочник принял и осмотрел поломанное устройство, — Знатно ты поварил его, да разберёмся.       С этими словами Макс материализовал маленькую заточку в левой руке и с умным видом стал копошиться в схемах, скрыв, наконец, свое полное потрясения лицо под окровавленным капюшоном Свободы, криво пришитом к обычному комбинезону Заря. Густые, тёмные волосы сталкера, сбившиеся в выгоревшие клоки от бесконечных походов, смотрелись совершенно не гармонично с лицом и скрюченной фигурой, которая всем своим видом внушала слово «отвяжись», вопреки задористому нраву обладателя. Впрочем, Дегтярев воспринимал это «отвяжись» по-своему. Бывают на свете такие люди, при виде которых ничего кроме «тварь» и» подонок» в голову не приходит. Но только при встрече с ними осознаешь, насколько они необходимы тебе, Зоне, миру. Настолько охреневшие и отбитые, что существование и вершение своих дел — лучшее для них наказание и светлейшая их обязанность. Макс как раз был одним из таких. Берущийся за всякую грязную работенку чисто из интереса, если не по принуждению, он старался поворачивать все так, чтобы выходило нечто похожее на приключение, ни с чем не сравнимое. Собственно, поэтому его и прозвали Сказочником. И вот теперь он сидит здесь, у полупотухшего костра, чинит так удачно попавший ему в руки коммуникатор, если бы он знал, самого майора службы безопасности. А на другом конце Припяти горит такой же костёр, согревая пустые души военных.

***

      Морозов толкнул в огонь последнюю деревянную головешку и поправил её новым поленом, ради экономии оставшимся незадействованным. Костёр неохотно отозвался на подпитку топливом и дал несколько струй тёплого воздуха в потолок и в сторону звонких карточных шлепков по импровизированному столу. Совсем недавно из патруля вернулись несколько самоутвердившихся лейтенантов, считавших своим долгом оживлять полумертвую обстановку в тёмном помещении. Никто не будет говорить о массовой истерии или всплеске эмоций и активности в стрессовых ситуациях или перед гибелью непосредственно, просто… всему периодически требуется разрядка. Особенно если это чудом выжившее «всему» совсем недавно с ножами в зубах отбивало у фанатиков наблюдательный пункт после крушения пяти своих вертолётов. — Опять продул! Гони хабарик! — раздалось из соседнего угла прачечной. — Нет у меня больше табака, обломись, считай, что и не было, — пробурчал Скеля, собирая карты с пустого ящика из-под боеприпасов, — В качестве альтернативы могу предложить поцеловать меня в задницу. -Вот те на. Набрёл фрегат на синий айсберг, называется. На что же ты играл тогда? Где ж такие омерзоты берутся, товарищ прапорщик? — неутомимый Подорожный обратился к Валентиру. — Хватит вам вздорить. Как мухи навозные, надоели уже. Сбежится сейчас нечисть на ваши восклицания, и задницу целовать удаче придётся, ибо патронов у нас — сами знаете.       Валентир выглядел измученным и раздраженным. Если бы энергетические вампиры существовали на самом деле — он был бы их полной противоположностью. Кто знает, может, мистика окружала его всю жизнь и вряд ли теперь собирается отступать. По крайней мере, он единственный, кто во время чуткого, прерывистого сна слышит, как в подвале прачечной работают давно уже почившие, рассыпавшиеся в ржавую пыль стиральные машины. После повисшего молчания стало немного легче, зато теперь было слышно волнительное хождение из стороны в сторону этажом выше.       Ковальский нервно наворачивал круги по коридору, то и дело проверяя коммуникатор на наличие заветного сигнала от Макса. Прошли уже как минимум сутки, а этот проныра ни разу ещё не доложил обстановку. Автомат полковника не болтался за плечом, как было принято в любом бедственном положении, а покоился на пожеванной софе рядом с опрокинутым буфетом, под которым расположилась высохшая лужица то ли крови, то ли машинного масла. Как непредусмотрительно со стороны командира, но попробовали бы вы полторы недели держать на монолитовских харчах целое отделение, да ещё и в боевой готовности. На столе рядом с картой стояла полупустая бутылка водки, а рядом ещё одна — непочатая — символ тоски и безысходности. Теперь полковник винил себя в расхождении во мнениях с Александром: из-за его некомпетентности и нежелания слушать смирный и осмотрительный майор выпалил «да пошёл ты», развернулся на каблуках и ушёл в неизвестном направлении, хлопнув дверями прачечной. К слову, полковник очень редко чувствовал себя сволочью. На его постоянной взвинченности и выточенной сноровке сказывались годы службы, намотанные по Зоне километры, но теперь все горело синим пламенем, и ничто в его закаленной головушке не могло дать внятного ответа на вопрос почему. «Где ж тебя, придурка, черти носят?» — встревал мерзкий голосок в поток ровных мыслей Ковальского, и военный невольно осознавал, что этот голос — его собственный. А вопросы становились все страннее и опасливее. Почему он так цепляется за Дегтярева? Возможно, майор был первым человеком за все время пребывания на территории периметра, с которым он чувствовал себя спокойно, мог говорить свободно и выражать то, что чувствует, а не то, чего требовало положение. Сколько они знакомы? Неделю? Да, сдаём позиции на фронтах доверчивости. Ещё один большой глоток огненной воды сбил полковника с ног и расположил рядом с заветным Громом, серым, тяжёлым, холодным, как воздух в сырых стенах укрытия Ската.       Морозов осторожно отодвинул прогнивший железный заслон и выглянул в окно. Где-то за деревьями одиноко выл зомбированный, тоскующий по жене и дочери, которых больше никогда не увидит, ещё дальше горел очаг Монолита — так далеко, что разобрать можно было только расплывчатое пятно огня. Кто бы мог подумать, что через пару часов на рассвете кучка фанатиков могла бы превратиться в целую армию и снова бездумно штурмовать прачечную, похищая рассудок её обитателей. Пока сержант философствовал, сзади к нему подкрался печальный Валентир. — Сержант, вы… — Ты, — не поворачиваясь, поправил Морозов, — Мы ещё вчера условились, что ради сохранения здравомыслия будем жертвовать официальщиной. Я теперь снова чувствую себя живым.       Солдат улыбнулся по-настоящему, не как это бывает в припадке злорадства или после заезженной шутки, а тепло и естественно. — Да, извини. Я просто искал компанию, в которой мне не придётся выставлять себя весёлым идиотом, когда все живое и неживое вокруг страдает. Не против, если я постою с тобой? — Лирик хренов. Ну стой.       Двое мирно пялились на чужой костёр и предрассветное зарево, усыпанное мелкими точками голодных ворон, не подозревая, что с другой стороны на них и в то же время вникуда голодным взором смотрит раб саркофага в коричнево-голубом одеянии. Ведомый предчувствием, сержант вновь задвинул железный лист. На нем тут же отобразилась тень стоявшего чуть позади Ковальского. Перед глазами сержанта промелькнула вся его жизнь, ведь за демаскировкой позиции отряда следовало суровое наказание, но полковник лишь повёл бровью и остался стоять на месте. Прапорщика насторожило его умиротворенное лицо, которое громко шмыгнуло носом и на несколько секунд скрылось за зеленым рукавом форменной куртки. — Етижи-пассатижи, товарищ полковник! — Подорожный вытянулся по уставу, но получилось это настолько неловко, что весельчак чуть не завалился на бок, — Теперь я не буду выглядеть свиньёй на фоне пьющего начальника. — Закрой свою варежку, умник. У человека стресс, а ты хлещешь уже по инерции. Портит Зона людей, гиблое место… — Скеля подобрался ближе, перестав рассматривать свой пустой табачный кисет, — Вам нужна помощь? — Да на ногах я, парни. Либо тварюга тут какая ходит, либо крыша решила совсем съехать. Новостей нет? — Нет, товарищ полковник, — облегчённо отрапортовал Морозов. — Я заказал у Дегтярева ещё три бутылки в обмен на новенький глушитель, пусть только попробует не вернуться! — не унимался Подорожный. От природы лейтенант был превосходным утешителем. Ну, во всяком случае, он так считал, и этого было достаточно. — Дело не в том, что я позволил себе выпить, и даже не в той яме, в которой мы сидим уже хрен знает сколько. Мои часы перестали ходить, как только мы сюда прорвались, первый раз за одиннадцать лет службы остановились. Устав здесь давно перестал существовать для нас реально, но вот именно сейчас все начинает путаться и теряться.       Подорожный заткнулся и задумался. Одной из причин его безбашенности было полное отсутствие семьи и возможности любить людей или хотя бы себя так же крепко, как родного брата. Лейтенант от тоски прячется за службой, от службы — за сортирным юмором, от него — за выпивкой. И в нынешней ситуации ему и слова никто поперёк поставить не мог. Среди груд фонящего металла и заброшенных зданий, продавленные крыши которых утомленному путнику покажутся милее родного дома, менялись расстановка сил и уклад жизни любой компании, выбиравшейся на Большую Землю уже совершенно другими людьми. И очень вероятно, что другим составом, неизбежно малым в случае военных. Внезапно из некогда бывшей кладовой комнаты вышел Роговец. Он как бы случайно подслушал разговор сослуживцев, хорошо все продумал и выступил с достаточно смелым для их положения заявлением. — Товарищ полковник, вам бы не помешало проветрить голову хотя бы часок, — медик кивнул на дверь, но вспомнил, что за ней властвует царица-ночь, — Ну или половину часа.       Скеля и Подорожный вскочили со своих мест с автоматами наперевес. — Ты совсем сбрендил, костоправ? Как только мы переступим порог — нас тут же сожрут тебе на радость! Или кто-то забыл, как его величество затаскивали в прачечную, обвешанного тушканами по пять штук на каждой конечности?       Роговец надвинул на лоб тактические очки. — О «нас» никто никому не говорил. Это личное дело полковника. Позвольте ему решать, я всего лишь даю рекомендации! — он повернулся к Ковальскому, — Если решитесь — пойдёте один. Валентир попросит сержантов обеспечить снайперское сопровождение от всякой ползающей дряни, но, по-моему, ваша главная отрава — это мы. — Парни, остыньте, поднимете вторую смену раньше времени — нас всех порешают уже утром. Я пойду, — полковник вскинул руку в сторону собравшегося возмутиться Подорожного, — Мне это нужно. Со всеми драными отчётами, смертями и отсутствием связи нужно!

***

      Сказочника по праву можно было назвать профессиональным полевым механиком. В наплыве куража он соорудил паяльник из корпуса консервной банки, ножа и двух батареек, чтобы заменить расплавленный резистор на относительно новый, добытый из найденного на свалке радио — все равно не ловит ни хрена. Майор запрокинул голову за выступ камня, к которому он уже успел сползти за время их с Максом привала, и ненадолго закрыл глаза. Поверхностный сон богат на сновидения, и в этот раз Александра они не удосужились обойти. Большой вентиляционный комплекс. Высокая тёмная фигура с перемотанной левой рукой. Крики и головокружение, поглощаемый кремовым небом рассудок. Красный от крови автомат, торчащий из чьей-то подстреленной тушки. Нет чтобы море, пальмы, красивые девушки и беззаботная жизнь, как в пачке тривиальных представлений об идеале. Скошенные, словно настильным пулеметным огнём, монолитовцы — о чем ещё могут быть сны бывалого сталкера и чуткого разведчика? Последняя гильза сотрясла гранитную плиту на земле, и на поле боя остались только двое. Перегревшийся ствол оружия обжигает воздух, из дула валит дым, а руки трясутся от нескончаемой отдачи. И вот он в пылу прошедшей перестрелки подходит к фигуре, она разворачивается — Ковальский — мягким, подчиняющим взглядом показывает свою радость видеть его живым. Агент растерянно спотыкается о железяку, падает на колени и даже не думает подниматься. Внутри все переворачивается и сжимается, череда оправданий и извинений толпятся в ментальном чистилище, не пускают друг друга в светлое пятно, как вдруг полковник шагает навстречу и… приставляет к его голове пистолет. — Сталкер? Эй, сталкер, ты что, уснул? Поднимайся, смотри, чего покажу! — Макс толкал Дегтярева носком ботинка в бок.       Коммуникатор покоился в его левой руке, по-прежнему пожеванный, но теперь безупречно работающий. Майор открыл стеклянные глаза и без лишних телодвижений оказался в положении сидя, отгоняя отчаянные попытки мозга додумать, чем же все закончилось. Сказочник ткнул наугад одну из кнопок устройства, и из динамика раздался до боли знакомый голос. — Смотри-ка, этот хрен, получается, все время ждал от тебя вестей? — Нет. Это запись, — Дегтярев потёр глаза.       Костра уже как такового не было, а на улице стало заметно светлее, настолько, что за шестьдесят метров можно было различить очертания человека. <… Глупо было бы отрицать, что я испытываю к тебе глубокое уважение…> Макс настороженно вслушивался. Комары начинали заедать, а время — поджимать, поэтому сталкеры быстро замели следы своей стоянки и собрались. А куда собрались? <… При всех её теоретических преимуществах, я не согласен. Это глупость и огромное тактическое упущение…> Они по наваждению направились в сторону города. <… Майор, ты совсем пришибленный? Я не перехожу на крик, просто посмотри наружу! Не держи меня за идиота, я потерял там тридцать четыре человека…> <… И будешь терять снова и снова, если не начнём работать на чистой инициативе… > Макс вцепился в коммуникатор крепче химеры, наблюдая за отчаявшимся лицом Дегтярева. — Вот где-то на этом моменте я перестал слушать и демонстративно вышел, — тихо начал Агент. — Правда? А запись ещё идёт.       Глаза майора распахнулись, когда голос Ковальского продолжил вещать из недалекого прошлого. <… Постой, нам нельзя сейчас разделяться! Майор! Что, черт возьми, происходит? Ты нужен нам! Ты нужен…мне>.       На этой ноте ошеломленный Дегтярев выхватил свое устройство из лап мерзко хихикающего сталкера. — Да ладно, по лицу вижу, что ты не знал. Я-то уже в третий раз запись слушаю. — Ах ты… — Не горячись, майор или как тебя там. Просто вернись. Ему явно нужна помощь. Всем вам нужна. Давай так: я отсюда исчезну, а ты подаришь мне надежду на то, что все будет хорошо. Тьфу ты, одни вояки в этой Припяти, какой бес меня потянул сюда?       Ворча, Макс стал удаляться, будто бы они продолжали идти вместе и разговаривать. Агент хотел было догнать и окликнуть сталкера, но оцепеневшее тело не слушалось. Силуэт сталкера сладко потянулся, снял с плеча автомат и скоро исчез за холмом. Тогда майор не спеша побрел в сторону пятиэтажек, как бы огибая прачечную. Думая о негласном обещании, данном таинственному попутчику. О том, что наговорил полковнику. О том, что Ковальский тоже ему зачем-то нужен.        Двери закрылись за плечами военного, а на втором этаже блеснуло два прицела СВД. Солнцу оставалось совсем немного до покорения оборотной стороны горизонта: даль стала совсем белесой, с алым отливом. Собаки перестали рыскать в поисках падали и стали искать щели и норы, дабы запрятать в них свои слепые морды. Ковальский поставил на предохранитель оба пистолета, любезно сунутые ему лейтенантами, убрал один на пояс, другой — в голенной карман. Ледяной воздух действовал отрезвляюще, а шелест травы под ногами давал понять, что мир не ограничивается твоими ощущениями. Это ровным счётом ничего не меняет. Операция провалена, его люди по-прежнему висят на волоске от смерти, окружённые, загнанные в угол. Полковник повернул ладонь вокруг головы — сигнал снайперам сматывать удочки, оставшийся без внимания. На сенсорах тепловизора Морозова мерцал живой объект. — Потенциальная цель на три часа, сто двадцать метров, — раздалось из рации. — Отставить готовность!       Из-за кустов с сонным видом вышел ничего не подозревающий Дегтярев. В руках банка энергетика, на плече — автомат на боевом взводе. Ноги упорно вели его в сторону, а разум подсказывал, что надо идти прямо, ведь потом может быть поздно. В прачечной щёлкнула крышка окуляра второго снайпера. Александр остановился напротив главного входа, полный уверенности, что полковник его слышит. Он глубоко вдохнул и начал говорить в пустоту. — Ковальский. Я знаю, что ты там и что на меня направлено несколько стволов, но… Прости, я не должен был вести себя так резко. Мы могли бы обсудить план снова, если это имеет смысл, — было сложно излагать свои мысли, которые норовили загнать Дегтярева обратно в необычный, чувственный сон.       Молчание было ему ответом, но Агент не был бы собой, если бы просто так оставил начатое. — Я услышал твои слова, брошенные в хлопок двери. Нам надо поговорить.       Сзади послышались тихие шаги. Майор обернулся — за ним, заведя руки за спину, стоял Ковальский, и восход засвечивал его силуэт. «Почти как во сне», — подумал Агент, и его накрыло крайнее умиротворение. — Это я виноват перед тобой, Александр.       Снова этот журчащий голос и янтарный взгляд. Так Ковальский назвал его лишь однажды, проверяя документы при первой их встрече. Дегтярев забросил автомат на спину и быстро зашагал в его сторону. Настолько быстро, что не заметил перед собой обломок трубы, споткнулся и упал. Коммуникатор выскочил из подсумка, пролетел полметра и стукнулся об асфальт злосчастной кнопкой воспроизведения. <… Ты нужен мне… > — плюнул динамик ещё раз. — Ты и это услышал, — полковник сцепил руки в замок перед собой и в два шага оказался рядом, — Тогда мне стоит извиниться дважды.       Дегтярев завороженно поднялся на колени и застыл. — Не стоит, — выдавил он из себя.       Вместо того, чтобы помочь агенту подняться, военный опустился на одно колено совсем рядом, видя, как тот глушит странного вида улыбку. Смесь спокойствия, безответственности, отвращения к себе и желания испытать все заново. -А ведь если бы мы не повздорили, я бы и не заметил, как сильно привязался к нашим вечерним разговорам, — заметил Дегтярёв.       Внезапно прачечная показалась им самым уютным местом на свете. Ковальский протянул агенту руку, рывком поднял его и прижал к себе, как закадычного друга. До тех пор, пока Александр не ответил, чуть наклонив голову, и доверчиво не открыл смуглую шею, оставив полковника в непонятках. — Ты уверен, что не будешь жалеть? — Давай уже, — нетерпеливо буркнул агент, — Мне ты, оказывается, тоже нужен.       Полковник невесомо коснулся шеи пальцами, и холодок пробежал по всему телу майора. Затем отстранился, натягивая на неё ворот костюма под возмущённые возгласы. — Сержант Морозов ещё не готов к таким откровениям, — Ковальский улыбнулся и подмигнул в сторону снайперской позиции. — Возможно, он хочет уличить тебя в чем-нибудь таком очень давно. — Чтобы подорвать мою репутацию и подохнуть тут в одиночестве? — Чтобы появилась ещё одна тема для разговора с прапорщиком Валентиром, — агент взял Ковальского за рукав и снова прильнул к нему. «Выберусь отсюда — сразу поеду в бордель», — вертелось в мыслях.       Над Зоной буйствовало красноватое утреннее солнце, восстававшее как раз напротив южной стороны прачечной так, что прицелы попросту заливало непроглядным ярким светом. — Будет твоему Морозову тема для разговора, — полковник развернул приставучего Александра лицом к рассвету и украдкой поцеловал его в плечо, — Если доживём до вечера.