Боль и розы

Больно… Соня закашлялась, позволяя трем ярко-алым лепесткам розы осесть на белый снег. Три маленьких, ярких пятнышка, словно три капельки крови контрастировали с белоснежным покровом земли. Оборотень подняла один из лепестков двумя пальцами и внимательно рассмотрела. Нежный, бархатистый… Явно роза… Девушка с тихим стоном осела на землю. Розы с шипами. Розы — хуже всего. Очень больно… Когда Хельсинг в очередной раз проходя мимо свалки, в которой обосновалась София, перекрестился и кинул злобное «Сгинь, нечисть!», кашель освободил целый бутон. А Соня только утерла пока еще сухие глаза и обошла кучу мусора с другой стороны — ее попросили сгинуть. Внутри почувствовался болезненный укол. Хельсинг кинул удивленный взгляд на оставшийся на снегу бутон, фыркнул и пошел дальше. Жутко больно… У каждой розы есть шипы. И те розы, что прорастают внутри из-за редкой болезни — не исключение. Соня крепче зажала кровоточащую рану, делая себе только хуже. Из-за каждого смещения шипы словно находили новое место, делая новые раны. А внутри, там, где и у людей, и у оборотней находится сердце, роза уже пустила корни… Невыносимо больно… София давно перестала кашлять цветами. Цветы захватили ее всю. Проросли из самого сердца, опутали с ног до головы, своими шипами вонзаясь в нежную, девичью кожу. Но жестокая магия и выносливость оборотня не позволяли умереть раньше. Заставляли страдать, до самого конца. Интересно, знал ли Хельсинг об этом? Еще больнее… Пока еще свободной левой рукой Соня сорвала с правой розу и повертела в руках. Каждое движение отзывалось невыносимой болью, шипы врезались еще глубже, находя свободные места, хотя оборотню казалось, что таких не осталось вовсе. Вскоре роза снова пустила корни, в этот раз обвивая руку, и лишая ее свободы движения. Соня оказалась полностью захвачена мерзкими цветами. И тогда она впервые не выдержала. Закричала. Закричала громко, вкладывая в этот крик всю свою боль. Боль от любви, боль от цветов, и от лисьей части своей жизни. От звонкого, пронзительного визга стая ворон полетела наверх. Их карканья за криком Сони оказалось совсем не слышным. Из соседних домов повыскакивали удивленные люди. Среди них появился и борец с нечистью. Но Соня знала — никто из них не поможет. Заразиться опасной болезнью? Еще чего! Люди только поглазели, покидали сочувствующих фраз — близко не подошел никто, так что их особо не было слышно — и снова разошлись по домам. Боб с презрением взглянул на оборотня и усмехнулся.  — Поделом тебе, нечисть! — кинул он, перед тем, как зайти в дом и демонстративно хлопнуть дверью. А Софии осталось только опустить голову на грудь, насколько это возможно, и дать волю слезам… Больше не больно… Кажется, последняя стадия прошла… Цветы заросли девушку полностью, выколов глаза, проросли в мозг, лишив чувств, осознания и понимания. София умерла, превратилась в благоухающий куст розы. К которому никто никогда не прикоснется…

***

Хельсинг распахнул глаза, почувствовав внутри несильную щемящую боль. Парень закашлялся, стараясь избавиться от неприятного ощущения, и на свет вырвались три алых, как кровь лепестка. Борец с нечистью резко вскочил с кровати, уставился на три ярко алых пятнышка, и в ужасе запаниковал:  — Нет… — бессильно вырвалось изнутри, — Нет… Нет, нет, нет… Но три лепестка розы, лежа на белой, как снег простыне, отвечали безмолвное «Да»… И Боб почувствовал болезненный укол в сердце…