***
«Я все еще еле двигаюсь, а прошел уже почти месяц», — Эрвин коснулся своей раны, когда на краях сознания замелькал образ Леви. До сих пор он не смирился с нездоровыми пристрастиями своего коллеги. Рана командора все никак не могла зажить, умножая агонию всяческими усложнениями. Он не мог просто лежать в госпитале, листая страницы книги мертвых лиц в своей памяти, поэтому вырывался из-под надзора врачей, чтобы хотя бы немного заняться бумагами в своем кабинете. Но иногда боль бывала просто невыносимой, доходя до апогея и утаскивая его в самые пучины ада. Казалось, что проще умереть. «Только и так уже столько подохло…». Пребывая в этой давящей безысходности, Смит в очередной раз прокрутил в руке уже давно опротивевший ему ключ и вонзился взглядом в один из ящиков стола, для которого тот предназначен. С каждым днем этой пытки все аргументы против того, что он собирался сделать, растворялись в страдании и самоненависти, а тем более после конфликта с Ханджи, вследствие которого он ее чуть не покалечил из-за своего «плохого настроения». Эрвин потянулся к нижнему ящику, и вспышка острой жгучей боли окончательно подтвердила его выбор. Внутри командора ждали всего два предмета: шприц и ампула, которая должна вырвать его из клещей этого безумия хотя бы на некоторое время. Подрагивающими пальцами он освободил шприц из упаковки и заполнил его содержимым маленького стеклянного сосуда. Мужчина окинул взглядом свой кабинет в поиске чего-нибудь, подходящего на роль жгута. Недолгая возня со своим ремнем - и вены зажаты. Минутное сомнение. Закинутая голова и долгий вдох решимости. «Черт», — громко выругался. Постоянные физические и моральные мучения повлияли на координацию его движений. Попасть в вену ему удалось только после нескольких попыток, оставляя алые точки на местах неудачи. Наркотик неприятно вливался в него, но быстро перемешивался с кровью и вскоре начал тушить боль, наполнять тело уже забытой энергией, силой, а после - спокойствием. Командор откинулся на спинку кресла, тестируя новые ощущения. Казалось, будто жар распространяется по его сосудам, будто нечто живое ползает по его телу внутри, приглушая страдальческий крик усталого организма. Звон в голове наконец-то прекратился, и на несколько мгновений Эрвин повис в абсолютной тишине без мыслей, переживаний и самобичевания. А после только собственный пульс красил пустоту вокруг.***
«Сколько же тут пыли», — второй раз чихнул Леви, подтянул свой платок на лицо и продолжил убирать маленькую комнатку для собраний с еще большей старательностью. Он бы и не начинал наводить тут порядок, если бы утром Эрвин не запачкал стол своей кровью. Если честно, то ему было немного жалко своего друга — его раны никогда еще не затягивались так долго. Все понимали, что для полного излечения нужен покой, но ведь никто не смеет перечить командору, когда тот сам настаивает на своей вовлеченности в работу. Хотя последнее время все стало совсем худо. Утром весь состав команды в который раз обсуждал план грядущей вылазки, анализируя то, что удалось собрать за прошлый совершенно провальный раз. Обычный доклад, обычные карты, обычное напряжение, обычный перечень утрат, обычные споры. Но в этот раз Эрвина занесло: после возражения Ханджи на его аргумент он ударил по столу, резко поднялся, а тяжелый кулак улетел прямо в ее лицо. Она увернулась и, запыхавшаяся от удивления, посмотрела на едва стоящего на ногах разозленного командора с разбитыми о стену костяшками и медленно краснеющей от открытой раны рубашкой. После событий этого утра общение с командором сводили к минимуму, чтобы лишний раз не искупаться в его ярости, но Леви был уверен, что тот не сможет ему навредить. Капрал обязан был попросить его отойти от дел ради исцеления тела и души. Не только как друг, но и как подчиненный. Закончив кое-как с уборкой, он спрятал грязную тряпку за пояс, стянул платок на шею и направился к своей комнате. Все наверняка уже спали - дело было позднее. Проход по коридору сопровождался мыслями, которые уже витали вокруг завтрашних забот, неприятных переживаний, а потом опять рисовали перед капралом анфас замученного, с синими кругами под глазами, с упавшими щеками, с бледными губами Смита. На пол прохода упала полоса света из-под двери командора. «Он опять работает вместо того, чтобы спать», — раздраженно выдохнул Леви и тут же постучал в дверь. Ответа не последовало. Он повторил. Но опять ничего. «Черт», — ладонь стремительно сомкнулась на ручке, и дверь с легким стонущим скрипом поддалась. -Эр… — начал прибывший, но увидев Смита, лежащего на своих руках прямо на столе, прервал обращение и почувствовал прилив облегчения. Леви, не издавая лишнего шума, подкрался к креслу возле противоположной стены и взял с него плед. Тихо подобрался к спящему другу, но чуть не выронил одеяло из рук, когда увидел то, что лежало под его тяжелой ладонью. Пустой шприц. Капрал застыл на секунду, будто оглушенный. Стол. Его рука. Ампула. Мелкая надпись. Взгляд сфокусировался. Он был прав. Это наркотики. Сильные наркотики. Звериный рев усилился эхом в полупустом кабинете. Миг — и со стола все слетело к чертям. Леви крепко схватил едва раскрывшего глаза Эрвина за плечо. Замах кулака. Хруст и кровь. Разъяренный разум не оценил последствий импульсивности — боль от разбитых костяшек дошла только долей секунды спустя. Неосознанно тот затряс ладонью в воздухе, наивно пытаясь ее остудить. Потом вонзил пальцы в свои волосы, крепко зажав пряди между ними, будто в страхе, что его голова вот-вот взорвется, развернулся на пятках и сделал несколько шагов. Напряженная пауза. — Почему тебе вздумалось сделать это именно сейчас, Эрвин? — Спокойным тоном начал капрал. — Сейчас, когда у нас и так нет ни людей, ни плана для новой вылазки? Когда твое тело и так на пределе? Если хочешь умереть — вперед, ты делаешь верные шаги. Но я не обязан за тобой следовать. Ханджи не обязана. Никто не обязан. Эрвин молчал. — Эгоистичная тварь! — прокричал Леви сорвавшимся голосом. Он даже не попытался опять натянуть маску невозмутимости. Все, что сейчас мог, — вонзиться взглядом в разбитое лицо напротив широко открытыми глазами, выжидая. Тьму расколол громкий шум. Настолько громкий, что Эрвин прочувствовал его каждой клеткой тела. Он поднял веки заспанных глаз и зажмурился от яркого света. Перед ним в каком-то мягком тумане открылась картина происходящего: пол усыпан бумагами, над ним возвышается тень, искаженное лицо капрала. В голове все тянулось очень медленно, поэтому он успел различить недовольное, даже злое, выражение Леви. Таким тот еще не был никогда. Хотелось было спросить, что так вывело друга из себя, но не успел сформулировать вопрос, как мир встряхнулся, предметы покачнулись, а очертания потеряли резкость. Язык распробовал металлический привкус. «Кровь», — догадался Эрвин. И немного спустя, удивленно: — «Но я ничего не чувствую». Взгляд коснулся ампулы возле ноги. «Значит, подействовало». Смит с недоверием коснулся губ и правда увидел красную жидкость на своих пальцах. «Леви ударил меня». «Я знал, что это случится». «А он достоин своего звания. Выбрал момент, когда я ранен и максимально ослаблен». «Никому нельзя доверять. Я ведь поверил в то, что мы друзья. А он все это время лишь притворялся, чтобы усыпить мою бдительность. Он хотел от меня избавиться. Нет, нет. Он мечтал об этом. Похоже, он решил, что пришло время. Ну уж нет. Пускай даже не надеется, что ему удастся. Я никому не позволю одурачивать себя, в каком бы я состоянии не находился…» «Его дружба — ненастоящая. Всего обманка для меня». С каменным лицом и плотно сжатыми губами Эрвин медленно и методично поднялся с кресла. Краем сознания он отметил, что это далось ему намного проще, чем он ожидал. Не сводя глаз с застывшего Леви, мужчина обогнул стол. С приближением его облик становился более мрачным и угрожающим. Каждый шаг командора заставлял Леви поднимать глаза все выше и выше. И вот он уже почти дышал в его грудь. Гордо ждал ответа. Смит остановился. И чем дольше стоял, тем больше гнева приливало с его кровью в больной разум. Он был готов разорвать этого человека на части. Луна грохота упавших на землю тел разорвала тишину комнаты. Глухая боль в спине капрала. Нависающий дрожащим телом над ним Эрвин. Ладонь, прикрывавшая все еще кровоточащую губу. Колени, обездвижившие руки Леви прижатием их к туловищу. Вопрос со злобой и обидой в голосе: — А твоя брезгливость хотя бы настоящая? Молниеносно рука Смита скользнула к поясу капрала и схватила из-под него тряпку. Нижний уставился с недоумением и уже набрал в легкие воздуха, чтобы сказать что-то, но почувствовал ткань, заполняющую горло. Закашлялся. То ли от удушья, то ли от неожиданности, то ли от омерзения. Она отдавала пылью, запекшейся кровью, цвелью и грязью. Чистоплотная сущность внутри прямо кричала от боли. Леви со всех сил пытался выплюнуть кляп, но тот был слишком глубоко в горле. Острое колено со всех сил вонзилось между ног Эрвина, но тот успел защититься. Капрал только этого и ждал. Воспользовавшись освобожденным пространством, он выскользнул немного вбок. Уверенность Леви в том, что командор был совсем обессилен и ничего бы ему не сделал, таяла с каждой его попыткой вырваться. Он брыкался под тяжелым телом, старался нанести как можно больше ударов и уложить нападавшего. Тем не менее единственным ответом на все избиения были лишь синяки и ссадины, проступающие на коже противника. «Эрвин защищается только рефлекторно, даже не реагирует на половину ударов, что я наношу. Он не чувствует боли», — понял капрал. Эта бессмысленная битва продолжалась еще некоторое время. Смита переполняла какая-то животная энергия: из-за действия наркотиков он вообще не знал пощады и не дал даже минимального шанса для Аккермана сменить ход боя. Тяжело бороться с противником, которого ранения не ослабляют. Командор в который раз занес руку для удара, но заметил, что сопротивление резко прекратилось. В недоумении его глаза попытались сфокусироваться на изрядно искалеченном лице Леви. Тот пристально глядел с удивлением на входную дверь за его спиной. Эрвин оглянулся. Отчаянный план сработал. Пока его голова поворачивалась к пустому проходу, капрал резко вскинул ногу и остатками сил толкнул отвлеченного Смита в плечо. Движение оказалось настолько сильным, что он сам проскользил по полу и оказался у стены. Потом поднялся, ухватившись за подоконник, чтобы не потерять равновесие. Ему даже дышать было тяжело. Веки Аккермана распухли так, что он смутно видел и в шаге перед собой, черные волосы слиплись от крови. Скрип досок на расстоянии его вытянутой руки преобразовался в материальное тело. Столкновение выбило из груди весь кислород. Звук разбивающегося стекла и падающих осколков. Адски устрашающее ощущение невесомости. Лязг ветвей. Жжение в спине от кусочков впившегося стекла. Помрачение в голове от массы, придавившей его сверху. Падение воскресило в теле Эрвина ненавистное ему ощущение. Адреналин от сражения уничтожил блаженное забвение, созданное наркотическим веществом. Боль снова настигла его. Каждая ссадина, каждая царапина, каждый синяк, каждая рана, полученная во время боя и ранее, впились в мозг острыми когтями. Ему стало мучительно плохо. Дрожащими от напряжения пальцами Эрвин вцепился в ворот куртки обмякшего противника и притянул его к себе так, что лопатки оторвались от сырой земли. Чужое горячее дыхание и звук осыпающегося со спины стекла вывели Леви из полуобморочного состояния. Он с трудом приоткрыл опухшие веки и в нескольких сантиметрах от себя увидел ужасающе безумные и искрящиеся глаза командора. Они смотрели в самую глубину, прожигая насквозь, но в то же время не видели ничего перед собой. Кровь из его изувеченного лица вместе с потом стекала по щекам и шее капрала, заливала и без того раздраженные глаза, затекала в рот и впитывалась в противный кусок тряпья внутри. Вдруг раздался жуткий громкий животный крик, совсем несвойственный человеку. Такой крик был у Эрена в облике титана, когда его тело доедали его же собратья, разрывая плоть колючими зубами. Эрвин заорал просто в самое лицо, от своей ярости не замечая опускающиеся прямо на грудь длинные нити слюны. Этот звук был настолько пронзительный, настолько мрачный, что внутри и снаружи все покрылось льдом. Хотелось укрыться, пропасть, убежать. Но сил совершенно не было. Обомлевшее тело почти перестало дышать и чувствовать. Леви много раз видел титана вблизи, но всегда был уверен в своей победе. Сейчас бежать было некуда. Этот титан висел над ним — обозленный, реальный, сумасшедший. Ему впервые в своей взрослой жизни стало истинно страшно. Так же неожиданно, как и начался, крик оборвался хрипом, а вся масса тела командора перевалилась на другую сторону от Леви, прижав правую руку капрала к осколкам на траве. Смит начал харкать кровью. Слегка опомнившийся нижний в этот миг попробовал поднять затекшую левую руку и освободить рот, но не смог шевельнуть даже фалангой пальца. Эрвин сплюнул остатки и нелепо утер губы порванным грязным рукавом. Поднял себя с земли и очень быстро развернул капрала, плюхнув в стекло грудью. Еще миг и железным кольцом его ладонь сомкнулась вокруг рук Леви, заламывая их назад. Перед Аккерманом поплыли звезды. Он даже не заметил, как начал во весь голос вопить, выдавливая из себя что-то сродни глухому мычанию из-за кляпа. Стало понятно, почему рука не шевелилась. Но Эрвин уже ничего не слышал: его пальцы грубо скользнули к пряжке капрала и кое-как расстегнули ремень, одним движением достали его из лямок армейских брюк. Тугая лента обвила запястья, усугубив ситуацию. Как ни пытался, Леви не мог перестать извиваться от мучения, а из груди рвался тот самый неприкрытый рев боли. Разнесся треск рвущийся ткани штанов Аккермана и звук расстегивающейся ширинки позади него. — Посмотри, какой ты жалкий! Как последняя шлюха развалился тут передо мной, — прогремел Эрвин, доставая свой член. Затем широко открыл рот и высунул язык, всматриваясь, как алая от крови слюна упала с него и смочила головку; рука начала двигаться вверх-вниз. Продолжил: — От меня можно избавиться, но я никогда не позволю шлюхе занять пост командора! Внутри головы Леви все кричало, гудело и расплывалось. Он вообще не понимал, что происходит: «Этот препарат совсем свел его с ума, он несет ересь. Черт, не могу вырваться — рука сломана…» Отрывки мыслей окончательно смело, когда что-то горячее и липкое покрыло его ягодицы и вязкими потеками начало спускаться в промежность. Командор положил член на холодную кожу. Надавливая большим пальцем на кончик, он опустил его по уже скользкой дорожке вниз. Эрвин не рассчитывал, что вход окажется настолько узким, поэтому пришлось повозиться какое-то время, чтобы мышцы пропустили его хотя бы на самую малость. Почувствовав минимальное повиновение сфинктера, он увереннее поддался вперед, крепко обхватив бедра нижнего так, что шанса шевельнуться не осталось. Тело Леви всячески опиралась, но сопротивление ослабевало с каждым толчком, пропуская его все глубже. Но даже самая простая смазка не могла сделать это насилие менее жестоким для капрала. Внутри него разгорелось адское пламя, которое живила вовсю хлещущая кровь. Он сам уже не замечал, как опять начал кричать. Каждое движение вонзалось во все клетки тела сотнями стрел. Ногти целой руки жертвы истерически уцепились за ремень на запястьях, начали всячески разрывать и царапать его поверхность. Их сломанные частички впивались в кожу и уменьшали силу трения из-за крови. Но путы не ослаблялись. От его голоса остался лишь сиплый хрип. После долгого крика горло сдалось, теперь он не мог выдавить и звука. Все ощущения командора сосредоточились на одном — это было его новое обезболивающее. Главным компонентом здесь была физическая составляющая, а унижение, боль и крики Леви — приятным дополнением… Краем сознания Смит уловил тишину, из-за чего немного сбавил темп, взглянул на мужчину внизу. Тело капрала все еще вздрагивало при каждом движении, но тот уже молчал. Нет уж. Это должно было быть полное уничтожение, подавление и абсолютная власть. Эрвин нуждался в большей дозе. Эта уже не помогала. Командор нагнулся над мужчиной, наконец-то убрал мокрую зловонную тряпку и позволил ему плевком избавиться от привкуса на языке. — Кричи, Леви, — насмешливо выдохнул на ухо. Капрал еще сильнее сжал обездвиженный кулак и стиснул зубы. Медленно спина Эрвина поднялась, расправились плечи, возобновился темп. Громовое: — Кричи, Леви! Он бы кричал, если бы мог. Он бы кричал, кусался и боролся. Но устал. Растоптанный, униженный, раздавленный, уничтоженный. Обида, негодование, беспомощность проткнули живот насквозь. Но больше всего душило отвращение. Отвращение к крови внутри и снаружи тела, к покрывавшей все вокруг грязи, к размазанной по лицу слюне, к омерзительному запаху пота, к мужской сперме, к Эрвину, но больше всего - к себе отравило всю его изувеченную сущность. Настолько противно, что внутренности слепились в клубок, а горло сдавил рвотный позыв. Перед глазами все поплыло, и содержимое его желудка вырвалось наружу. По щекам потекли слезы. Еще немного и Аккерман потерял бы сознание. Из балансировки на грани обморока его вывело ледяное прикосновение капель. Пошел дождь. Вода обмыла многочисленные повреждения, принося незначительное облегчение, но она же превратила землю под ним в вязкое воняющее болото, а поднявшийся ветер пронзил своими порывами и заставил содрогаться от холода. Боль ушла. Теперь не было страшно. Не было противно. Не было ничего. Душа опустела, глаза угасли, побитые конечности опустились и обмякли. Весь мир теперь утопал в ливне. В ливне утопало его достоинство. В ливне утопало его желание жить. В ливне утопали остатки ума капрала. Эрвин почувствовал быстро нарастающую волну удовольствия меж бедер, ноги приятно онемели. И вот - высшая точка, прилив такого блаженного напряжения во всем теле и контрастное расслабление секундой спустя, неосознанный выдох и мягкий неуместный стон удовольствия из самого нутра. Он вскинул голову к небу и открыл объятия дождю. Все, что позволяло двигаться до этого момента, покинуло замученного мужчину вместе с соком наслаждения, вылилось прямо в уже покорного и сломленного Леви. Он упал. И уже не поднимался. Только свистящие едва слышные вдохи давали понять, что он еще жив. И неясно, кто из них выглядел живее. Аккерман оказался пригвожденным к земле весом Эрвина. Организм был обессилен, но остатками разума он понимал, что нужно выбираться. С последних сил Леви пытался перевернуться и скинуть с себя командора. Мышцы не слушались, а колени скользили, что существенно усложняло задачу. Но все же ценой огромных усилий ему удалось. Импульс от сломанной руки в очередной раз уколол уже полностью расшатанную нервную систему. Опершись на здоровую руку и зарыв носками сапог в грязь, он практически поднялся, но в последний момент поскользнулся и снова упал. Смрад впитался в прилипшие к щекам мокрые волосы. Капралу понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться и заставить себя встать еще раз. Наконец-то ему удалось. Мужчина потянулся к форменным штанам, висящим у него на коленях, скользнул взглядом вниз по телу. Удивление и недоумение посетили его, а к горлу опять приступила рвота. Эрекция.***
Леви собрался с мыслями и постучал правой рукой в дверь палаты. Левая была спрятана под пиджаком, вся в гипсе. Голос из той стороны пригласил войти. Эрвин лежал в кровати, покрытый пластырями и бинтами. После того, как швы на животе разошлись в третий раз, его не выпускали из госпиталя, и по просьбе других членов корпуса приставили к нему постоянный надзор медсестер. Увидев пришедшего, больной поспешил подняться в положение сидя, но лишь поморщился от своих попыток. Все-таки он выглядел лучше, чем в прошлый раз, хотя темные круги под глазами и несколько увечий от драки все еще присутствовали на вытесанном из мрамора лике. Капрал сделал пару неуверенных шагов к его кровати и поприветствовал беззвучно: — Командор Смит… Эрвин тут же перебил его, не услышав: — Я знаю, что не заслуживаю никакого прощения за все то, что наговорил и сделал. Знаю, что достоин умереть за то, что подверг вас всех опасности. Знаю, что не могу надеяться на то, чтобы ты считал меня своим другом, как прежде… Я не должен был колоть те наркотики, но боль была невыносимой. Они овладели моим рассудком тогда. Но, впрочем… как бы я не каялся, никакие слова меня не оправдают. Он отвел взгляд в сторону. Леви молчал. Тишина съедала душу. — Леви, я искренне себя ненавижу за ту ночь. Леви… Прости меня. Если сможешь. Капрал все так же молчал. Потом он подошел ближе. Громкий хлест. Отпечаток руки загорелся на белой щеке командора. На звук пощечины прибежала перепуганная медсестра, но тот лишь остановил ее поднятой ладонью, не сводя с Леви спокойного взгляда: — Все хорошо. Я это заслужил. Она рассеяно кивнула и ушла. Еще несколько секунд тишины. Раздалось шуршание жакета капрала. Он достал из внутреннего кармана какую-то вещицу и подошел к Эрвину вплотную, согнулся в коленях. «Шприц». Вдруг из-под пальцев сломанной руки сверкнуло стекло ампулки. Тот узнал препарат. Иголка быстро всосала все содержимое и скользнула к запястью Эрвина. Все таким же спокойным и смиренным тоном он произнес: — Если хочешь меня убить, то придется использовать другой способ. Смертельная доза должна быть втрое больше. Уголок губ капрала совсем малость скользнул вверх. Он прохрипел: — Я знаю.