Кисти пианиста

Потерять близкого человека, означает закопать в землю вместе с ним половину себя. Половину того прошлого, которое радовало тебя. Лишь те, кто испытал это, видят ту прозрачную грань между жизнью и смертью, осознают, что в любой момент, даже в эту минуту, у того, кого ты недавно видел счастливым и здоровым, останавливается сердце. Все рождается и умирает. Ничто не вечно, как и этот мир. Я прежде не задумывался о таких вещах. До произошедшего. 13 мая. В то утро я как обычно спал. И интуитивно рассчитывал проваляться в постели до 12 дня. Я очень чутко сплю, часто ворочаюсь, просыпаюсь от шороха листьев играющих на ветру за окном. Тогда я привычно для себя свалил подушку на пол, проснулся, пополз за ней, опершись одной рукой на пол. И чем больше я приходил в чувство, тем лучше до моих ушей долетали еле слышимые звуки. Не скажу, что я сразу понял, что это пианино. Сжав кулаки я встал, правда пару раз спотыкнулся, но с улыбкой пошёл в общую комнату, где за синтезатором сидел Гокудера. Я раньше не видел его. Синтезатора. Хотя Гокудера поговаривал, что хочет его купить. Всё-таки он занимается музыкой, профессионально работает аккомпаниатором, только у нас не так много метров, чтобы приобрести пианино или тем более рояль. Я облокотился о стену в проходе, прислонился головой к стене и наслаждался игрой. Мелодия была спокойная, местами прекращалась, замирала. Я смотрел на Гокудеру, так, словно в последний раз. Когда он закончил играть, я подошёл и положил руки на его плечи. Как ни странно, он отстранился. Что-то промямлил и начал собирать партитуру, раскиданную по дивану. - Ты хорошо играешь. - Если бы я плохо играл, я сейчас был бы безработным, - кинув папку на стол, он снова уселся на табуретку и положил кисти на клавиши. Голос его был спокойный, но с нотами непонятной мне неприязни. - Гокудера, ты какой-то сегодня нервный… - Неуверенными шагами я подошёл к нему и обнял, положив тяжёлую от мыслей голову на плечо. Я бы отдал сейчас всё ради того, что бы ещё раз обнять его и ощутить тепло его тела. От прикосновений моих губ Гокудера закинул голову и устало выдохнул. - Я на пару дней уезжаю из города. Гастроли. - Я буду скучать… Если бы я тогда знал, что произойдёт через эти несколько дней… 14 мая На следующее утро, встав пораньше обычного, Гокудера собрал вещи. Потом мы позавтракали. Хаято уехал. Через несколько часов он позвонил мне. Наш разговор был коротким, но я до сих пор помню каждое его слово: « - Ямамото, я доехал, да, всё нормально, во время концертов я буду выключать телефон, ***-*** вот номер гостиницы, потерпи ещё 2 дня, и не забывай поливать цветы, и я тебя». 15 мая Вечером я пытался дозвониться, но автоответчик объяснял мне, что абонент либо в не зоны доступа, либо отключён. Я был спокоен. В конце концов, он бы увидел пропущенные и перезвонил. 16 мая Этот день застыл в моей памяти, как кровавое пятно. Ещё с утра я чувствовал лёгкое волнение по поводу Гокудеры. Он так и не позвонил. Я успокаивал себя как мог. Минуты тянулись как часы. Я закрывал лицо руками, прячась от надоедливого солнца. Оно будто пыталось меня выжечь. К вечеру жара спала, и я поплёлся с работы, закинув сумку на плечо. Десятки прохожих шли как и я. Стаи людей, что спешат домой к своим близким и родным. Я чувствовал себя вороном среди этих белых журавлей. Нестерпимое чувство обиды и ничтожества прижимало меня к земле, обдирая мои и без того стёртые ветром крылья. «У меня нет никого, кроме тебя, Гокудера» И как бы мне не было больно, я шёл, шаг за шагом я приближался к дому. К квартире, где меня кто-то ждал. Я прошёл улицу, находившуюся в метре от нашего двора. Багряные лучи заката падали на деревья, по траве разбегались ажурные тени людей и машин. Толпа незнакомых мне людей окружала что-то в подворотне около подъезда. Я медленно прошёл мимо них и было начал открывать дверь, как из кармана выпали ключи. Я потянулся за ними. Полицейская машина подъехала в эту же минуту, она припарковалась около пешехода, из неё вышли двое мужчин в форме, толпа чуть расступилась, приоткрывая занавес «сцены»... Хладное, обмякшее тело было посажено на траву с опущенной вниз головой. На том месте, где когда-то были кисти Гокудеры, кровоточили багровые обрубки. Его веки были чуть прикрыты. И мне хотелось верить, что всё это лишь сон. Тогда я был готов сам пожертвовать собой ради него. Я упал на землю к его ногам. Я кричал, захлёбывался слезами, моё сердце сумасшедше билось… После Гокудеру увезли на скорой, дав мне откровенный намёк, что уже поздно и ничего нельзя изменить. Возвращаться домой я не хотел, да и не мог, у меня больше не было дома без Хаято. Я вновь шёл по улицам, проезжавшие машины освещали фарами моё намокшее под дождём лицо. Я не помню где пробыл той ночью, для меня этот обрезок времени показался туманом, серой пеленой из которой мне трудно было выйти. Я запивал свою утрату, бросил работу, казалось, наступил, пожалуй, тот переломный период, когда мне предстоял нелёгкий выбор. Я не раз пытался покончить с собой, но что то останавливало. Я говорил себе: «Посмотри на себя… Гокудера бы не хотел тебя таким видеть». Но подпитывая себя болезненными воспоминаниями, я лишь всё глубже уходил в этот омут депрессии и безразличия. Моя жизнь прекратилась, началось существование.