Do You Remember?
- Он убьет тебя. – я усмехнулся тогда. – Точно убьет. А ведь все потому что ты взял фотоаппарат Тэмина без его разрешения. Ты ведь знаешь, чем это кончится? Он заставит тебя убирать его комнату или готовить ему удон. Ты знаешь, что он будет ерошить свои волосы и накручивать их на пальцы, нервничая и пытаясь вспомнить, где он оставил фотоаппарат вчера. Но вспомнив, что клал его в чехол, будет злиться на всех и каждого, подозревать всех и каждого, заставит всех перерыть весь дом, а потом просто найдет его у тебя… Учитывая то, что он найдет фотоаппарат с разбитой линзой – не думаю, что тебе станет от этого легче. Но ты только улыбаешься и тыкаешь пальцем в разбитую камеру. Тычешь в осколки, а потом собираешь их, перебирая в другую руку. Осколок за осколком, линзы там не остается вовсе. - Я куплю ему новый. – пожимаешь ты плечами, слегка сжимая куски стекла в руке. Знаешь, слишком мягкая кожа у тебя для таких осколков. И пока я не вижу, как капли крови стекают на деревянный пол в гостиной, я даже не вспоминаю о том, что ты – очень странный. Но мне было хорошо с тобой вплоть до самого расставания. - Но ему нравился этот. – напоминаю я, хотя… вряд ли это поможет сейчас, когда старый аппарат разбит. Ладно, разбилась только линза, но он не включается – а значит, шансов на спасение от гнева Тэмина становится лишь меньше. - Надо вытащить флеш-карту. – как будто не слушая меня, говоришь ты, вытаскивая флешку и убирая во внутренний карман зеленого пиджака. Ты удивляешь меня с каждым днем только больше, куда больше, хен? В те времена, про которые можно сказать лишь в прошедшем времени, я очень любил твой голос. Твой причудливый характер. Твои раскосые глаза. А сейчас я даже не могу услышать твой голос… Я могу услышать тебя по работе, но я ни за что не дождусь от тебя слов, адресованных лично мне. У нас больше нет ничего общего. - Ты меня вообще слушаешь? – я подхожу к тебе и кладу обе ладони на твои щеки, заставляя смотреть на себя. Поглаживая обе щеки большими пальцами, мне хочется тебя поцеловать. А что меня тогда останавливало? Я мог поцеловать тебя в любой момент. Я мог сделать еще более счастливым, мог помочь снять усталость, взяв за руку, мог поднять настроение. Ты сам говорил, что я могу все это – а я верил тебе и до того, как мы стали кем-то ближе друг другу, чем просто друзья. - Я всегда слушаю тебя. Но камеру уже не вернешь. – тебя не понять. Мне лично – никогда тебя не понять. Мне не понять, расстроен ты, чувствуешь ли ты вину, все равно ли тебе. Но я научился понимать, когда тебе хорошо, а когда тебе плохо – рассчитывать на большее у меня пока просто не получается. На флеш-карте, убранной во внутренний карман пиджака, наши первые совместные фотографии не на камеру телефона. Можно было бы купить свой фотоаппарат или сходить в парк, зайти в кабинку, где делают мгновенные фотографии и… И к чему все это? Например, зачем ты так круто вывернул руку и обнял меня, успевая нас щелкнуть, но потом уронил камеру? Вот кто так держит, Джун? Тэмин нас правда убьет… - Пойдем, я перевяжу твою руку. – улыбаюсь я и мы идем в комнату, забирая с собой и фотоаппарат тоже. – А потом мы посмотрим фотографии. Я действительно любил тебя, и наши совместные фотографии до сих пор являются заставкой для лаптопа и айфона. Никто не считает это странным – все, почему-то, жалеют меня и уговаривают тебя перебороть свое собственное я, извиниться и общаться со мной как раньше. Но я бы на их месте пожалел тебя – потому что виноват в нашем расставании никто иной, как Ли Мину. Тот, кто сдался, не захотев понимать дальше. Я. Я, тот, кому надоело вечное дурачество своего хена. Тот, кому было сложно говорить о своих чувствах столько же, сколько говорили об этом мне. Быть сильнее – вот, что мне было нужно. И я должен подойти первым, но этого не случается. С каждым днем все тяжелее верится в то, что все будет как раньше, если я только извинюсь и обниму тебя – поглажу шрамы на внутренней стороне ладони, поцелую в висок как раньше. С каждым днем, ты дальше. Но внутри вспыхивает надежда, когда Баром-хен отправляет всех в машину, но уже там ты говоришь, что забыл в общежитии телефон. Лидер послал меня за ним… под твоим тяжелым взглядом. И вроде бы ты смотрел не на меня, а вроде бы именно на меня – почему я совсем не соображаю, когда поднимаюсь в общежитие и ищу твой телефон в вашей с Хенилем комнате? Черт знает. Я не соображаю еще больше, когда нахожу твой телефон прямо на кровати, рядом с курткой, которую ты решил не брать. Знаешь, а ведь… Ты странный. Ты всегда был странным, я не говорю этого лишь потому что так и не смог тебя понять – я говорю так, потому что каждое твое действие было словно чем-то большим, чем просто действие. Это был или знак, или намек, или в твоем действии было заложено еще что-то, чего никому кроме тебя не понять. И сейчас я считаю странным, что ты забыл телефон именно здесь. По дороге обратно в машину, у меня действительно случайно нажалась боковая кнопка, которая увеличивает громкость… Взглянув на экран, сердце бьется где-то в горле, если не выше – возможно, одно неосторожное движение, и оно покинет мое тело, ни о чем не сожалея. Я умру, как только сердце перестанет биться внутри меня, но сейчас оно бьется быстро, мешая дышать. Я не единственный дурак, который хранит нашу фотографию в качестве заставки для айфона.Yes, I Remember.
- Он убьет тебя. – говоришь ты. – Точно убьет. А я знаю – но это не останавливает меня, и я снимаю нас. Мне совершенно все равно, что до этого я даже не знал, как включать его – это злит, но я все равно разбираюсь как это делать и на что нажимать, чтобы сделать снимок. Туалетные фотографии на телефон по началу нравятся мне даже больше, чем то, что выходит, когда я снимаю нас на вытянутую руку. А потом – это лучшие наши фотографии, которые только могли бы быть. Я ведь и без тебя знаю, чем это закончится. Хм, это уже закончилось… Не совсем так, как хотелось бы, чтобы завершилось. И ты совершенно прав – хен убьет меня, а потом еще и обидится на мертвого человека. Ким Тэмин правда может. Как бы не было стыдно перед Шиу, это не мешает мне улыбаться и выбивать оставшиеся осколки пальцами, чтобы потом собрать в одну руку. Улыбаюсь я, потому что хорошее настроение. Осколки продолжаю вытаскивать, потому что этот разбившийся не включающийся фотоаппарат без линзы выглядит менее ужасно – возможно, я сейчас спасаю Тэмина от сердечного приступа… - Я куплю ему новый. – пожимаю плечами, чуть сжимая куски стекла в той руке, в которую переложил их несколько секунд назад. Чувствую острую боль, но даже не жмурюсь – а после этого, пара красных капель падает на деревянный пол. Я знаю, что ты подумаешь. И мне всегда было тяжело от этого – ведь даже для тебя, Мину, я всегда был странным. Не то чтобы у нас нет взаимопонимания, не то чтобы ты крутишь у виска в открытую – ты обходителен. И меня это злит совсем немного больше, чем злило неумение обращаться с этой техникой. - Но ему нравился этот. – ты напоминаешь мне очевидные вещи. Порой, я правда думал, что ты старше меня. Порой, я думал, что ты рядом, потому что мне будет жутко больно, если ты уйдешь. Как будто можно любить одними словами «Я люблю тебя» – такого никогда не бывало. Любить нужно сердцем… А мы уже и не любим друг друга, наверное. Ведь расстались из-за того, что не понимаем друг друга. Не понимали – теперь нам это и не нужно, потому что мы похожи на чужих снова. Мы, похоже, вернулись назад в прошлое – когда были только одногруппниками и плохо знали друг друга, редко разговаривали и плохо адаптировались. Признаться честно, я до сих пор плохо адаптируюсь в Сеуле, но в отношении тебя дела обстоят еще хуже – потому что сейчас я даже не знаю, любил ли ты меня сердцем или… - Надо вытащить флеш-карту. – тебе иногда кажется, что я тебя не слушаю. Кажется ведь? Мне иногда кажется, что я пропускаю что-то важное мимо своих ушей. Больше всего я боюсь, что пропускаю действительно важные слова: «Я люблю тебя, потому что ты жалкий. Кан Джун, ты правда жалкий. Брось это, тренируйся в вокале. В последнее время, ты часто подводишь» – но я уже не узнаю, даже если это было так. Убирая флешку во внутренний карман пиджака зеленого цвета, я хочу побыстрее посмотреть фотографии и выбрать одну для того, чтобы всегда носить ее с собой. Я влюблен в тебя, как дурак – дела обстоят еще глупее, чем во всех песнях из нашего репертуара. Это не больно, это подозрительно приятно – но иногда все сжимается внутри от очевидного непонимания друг друга. Это… воспоминания, о которых я не жалею. Но я бы хотел меньше думать о тебе – о прекрасном тебе, хотел бы реже видеть тебя – прекрасного, красивого, заглядывающего мне глубоко в душу, но все равно не понимающего, парня. Не могу лишь потому, что мы вместе чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Сумасшедшие семь дней в неделю. Но у нас больше нет ничего общего, даже если это не было глупой ошибкой. Просто так бывает, что люди расстаются из-за того, что не понимают друг друга. - Ты меня вообще слушаешь? – подходишь, нежно кладешь руки на щеки. Они теплые – твои ладони никогда не были холодными, но они согревали бы даже если бы были ледяными. Я говорил тебе, что ты можешь сделать для меня все. Пожалуй, единственное, о чем я умолчал – мы не можем понять друг друга. Ты не можешь полностью принять меня и понять, а я устаю от этого – это, и больше ничего. Все, ты мог сделать для меня все самое необходимое – мог сделать счастливым, мог помочь снять усталость, взяв за руку, мог поднять настроение. А такую мелочь, необходимую для спокойствия души, как понимание – нет, у нас… Оно не выходило. - Я всегда слушаю тебя. Но камеру уже не вернешь. – тебе не понять. Я знаю, что тебе никогда не понять. Тебе не понять, расстроен ли я или чувствую вину. Все равно ли мне или я обеспокоен – понимаешь, мне… Мне тоже не понять тебя. У нас даже дурацкое непонимание… обоюдное. На флеш-карте, убранной во внутренний карман пиджака, наши первые совместные фотографии не на камеру телефона. Можно было бы купить свой фотоаппарат или сходить в парк, зайти в кабинку, где делают мгновенные фотографии и… Черт. Иногда мне не по себе, потому что кажется, будто мы даже мыслим одинаково. Слово в слово. - Пойдем, я перевяжу твою руку. – ты так искренне улыбаешься мне, что я не могу не пойти за тобой, отдавая фотоаппарат в твою руку, чтобы свободной взяться за твою. По другой руке все еще текли струйки крови, которая иногда стекала каплями на пол. – А потом мы посмотрим фотографии. Я правда люблю тебя. Любил, люблю, я буду любить тебя, и никто не сможет меня переубедить в этом – даже что-то внутри меня не сможет этого сделать. Угадай, кто здесь такой никчемный дурак, что до сих пор не меняет фон ноутбука и заставки на айфоне? Всем плевать на то, что стоит у меня на заставке, где бы то ни было – Баром тысячу раз пытался убедить меня помириться с тобой. Но я даже не знаю, что такого сказать тебе… За что извиняться. Я бы мог попросить простить меня за то, что я не понимаю тебя. Но кто я, чтобы просить прощения? Ведь я даже не смогу чего-то изменить. Тот, кто хочет, чтобы его поняли, но не понимает ни себя, ни кого бы то ни было еще… Такой дурак. Жалкий, бесполезный дурак. Ведь я понимаю, почему ты сдался. И не сдался первым я лишь потому, что в горле пересыхало всякий раз, когда я хотел серьезно поговорить с тобой. Сейчас я понимаю, что поздно жалеть. Или жалеть никогда не поздно? Но я хотел бы оставить тебе более приятные воспоминания о себе, так и не оставив след хотя бы в нашей истории. Я. Я, тот, кто постоянно дурачился. Или тот, кто резко уходил в себя и прекрасно осознавал, что его никто не понимает и даже не собирается – слишком сложно. Я… тот, кто любил говорить тебе о своих чувствах, потому что боялся, что когда-нибудь не смогу об этом сказать. Сейчас могу лишь подумать о том, что я не зря боялся. Я обязательно должен… Извиниться. За то, что я неправильный. За то, что я ужасный человек. За то, что мне просто нужно смотреть на жизнь проще, но я никогда не мог по-настоящему расслабиться даже с тобой. За то, что не мог – мне нужно просить прощения у тебя, как минимум упав на колени. С каждым днем, что я оттягиваю – а ведь я оттягиваю, иначе мне правда было бы легче – все сложнее становится решиться подойти к тебе и похлопать по плечу, как раньше. Потянуться на пальцах ног, чтобы потрепать твои волосы, а потом почувствовать твои руки на талии и встать на ступни. Поцелуй в висок, пальцы, пробегающиеся по всей ладони – как бы далеко ты не отдалялся от меня, я помню все настолько хорошо, словно ты все так же близко. Но даже если я закрою глаза и отключу сознание, я буду знать, что ничего не так, как прежде. Ты как-то сказал, что все, что бы я не делал, несет в себе скрытый смысл. Как сказал – поделился своими предположениями. Я не знаю, что и думать об этом… Возможно, я вкладываю в каждое свое действие намного больше смысла, чем хочу изначально. Или даже не один смысл – целую кучу малозначительного и один самый важный. Мне кажется, что забыть свой телефон прямо рядом с курткой, которую надевал и снимал не менее пяти раз, прежде чем решив, что не стоит одевать ее сегодня – футболка совершенно не подходит, но проще оставить куртку и потом раздеть Хениля, когда станет холодно, чем переодевать футболку, меняя на другую… И почему именно тебя Баром-хен посылает за моим айфоном, когда я просил об этом его? Видишь, я не специально. Я совершенно случайно оставил телефон так, что слишком глупо с моей стороны забыть его на таком видном месте. Я совершенно случайно оставил телефон дома, а тебя совершенно случайно выбрали как того, кто сходит за ним. Знаешь, а ведь… Нет никого ближе, чем ты. Потому что как бы мы не понимали друг друга, неистово не понимали и делали лишь неуверенные шаги навстречу к пониманию, ты как никто иной знает меня. Знание иногда не способствует полнейшему понимаю материала, и здесь точно так же – зная меня, как пять пальцев своей руки, ты редко понимаешь меня, лишь неискренне улыбаясь в моменты недопонимания. Я люблю твою искреннюю улыбку, черт, Мину. Фотографии с тобой для меня – словно сокровище для пиратов, когда те еще совершали нападения на чужие судна. Как если бы те нашли крупный «улов» на этом судне – твои фотографии приносят мне столько же счастья, хоть оно и… фантомное. Очевидно, потому что его больше нет.Excuse Me.
Хениль и Кан Джун выбирают Австралию, Баром и Тэмин собираются в Японию, а Мину ничего не остается, как поехать с Джеджуном во Францию, даже если парень очень хочет в Марокко. - Хен. Ну хен. Ну пожалуйста. Я хотел взять с собой Шиу-хена, но он поехал с лидером и… Мину ничего не остается. Они едут в одном автобусе и не разговаривают друг с другом – только со своей парой, проверяя, все ли они необходимое взяли для отдыха, длиною в пять дней. Они расстанутся на это время уже в аэропорту – ведь у каждого рейс назначен на разное время.Excuse Me.
Мину нравится обедать с мелким на Эйфелевой Башне – потому что какое-то время он не думает о Джуне и не порывается каждые новые пять минут набрать стертый номер по памяти и дозвониться. Сказать, что в Париже утомительно, что Мару только и делает, что ходит по магазинам и кормит уток французскими булочками, и что он сейчас сдал бы в ломбард все свои ценности, если бы этот ломбард вселил в Кан Джуна такое же желание уехать куда-нибудь с Тикеем, если бы этот ломбард переместил их сейчас в аэропорт и позволил улететь подальше ото всех… Этого не случается, да и Мину не тот, кто верит в чудеса, даже если смотрел все части Поттерианы и когда-то был одержим желанием получить свое письмо из Школы Чародейства и Волшебства. Правда, ему тогда было далеко не одиннадцать, и мечтать об этом было как минимум глупо. Джеджун давно спит в их номере, а репер безумно хочет позвонить Джуну прямо сейчас. Но вот незадача – стрелки на циферблате настенных часов в номере показывают два часа ночи. Тикей прекрасно знает про разницу во времени в девять часов, поэтому у Джуна уже утро, но Мину даже не может себе представить, спит ли сейчас он, или уже уехал куда-то с Хенилем – возможно, он решил высыпаться, а возможно, он решил как можно лучше запомнить родину Баром-хена и покататься на своих любимых автобусах, на которых он никогда не катался… Все же, слишком много времени прошло, чтобы Мину мог понять, что сейчас делает его бывший парень. Он все равно однако решается, быстро-быстро набирая номер Джуна, пока еще есть силы сдержаться и не передумать. Гудки, слишком затянувшиеся гудки, слышно даже лучше, чем проезжающие под окном машины с парижскими номерами. Но трубку берут, вопреки мольбам Мину, чтобы гудки никогда не сменялись его прекрасным голосом, настолько приятным, что от непривычки внизу живота скрутило замудренным узлом. У него не было сил отклонить вызов, поэтому он просто ждал, когда женским голосом скажут, что «Абонент занят» или «Абонент не отвечает или находится вне зоны доступа сети». Трубку берут, несколько секунд взволнованно в нее дыша, поэтому репер улыбается, даже если взволнован первому их разговору за полгода не меньше. А может, разговора не выйдет. Лишь совместные вдохи-выдохи в трубку, но Мину ни за что не сбросит первым. - Алло? - Д-да. - Просто захотелось позвонить. - О… Ладно… - Как поживаешь?