Бес попутал

      Прижатый к стене в кабинете Андрея Пьер не видел ничего перед собой, кроме красивого молодого лица князя, потому что тот отбросил его очки куда-то, возможно даже на пол. Пьер отворачивал голову, что-то бормотал и, поместив руки на груди Болконского, пытался оттолкнуть его. Ему тяжело было это сделать, потому что Андрей стоял стойко и словно ничего не чувствовал. Пьер испуганно смотрел на князя, пытаясь предугадать его намерения, но не выражавшее эмоций лицо не давало ему это сделать. Одни лишь глаза горели в нём страстным желанием обладать, подчинить своей воле. Руки Андрея рывком притянули Пьера к себе. Ничего не успев понять, тот, трясясь всем телом, промычал что-то в сухие губы некогда просто друга. Пьеру ещё не приходилось задумываться, кем они теперь являются друг другу, мысли были другие, странные и пугающие.       Язык Андрея проник в его рот, руки Пьера то беспомощно блуждали по спине Болконского, то обвились вокруг его шеи. Поцелуй хоть и был со стороны Пьера очень неумелым, но от этого не становился менее страстным. Их дыхание в какой-то момент сбилось, и они разорвали поцелуй. Тяжело дыша, мужчины смотрели друг на друга. Что руководило ими в тот момент? И как трудно будет вспоминать им об этом? Но, в любом случае, забыть про эту страсть они вряд ли смогут. Пьер наверняка потом подумает, что «бес попутал» их, а может и вовсе, как Андрей, ничего не подумает. Глаза выражали столько привязанности у одного, и столько зверского желания у другого. То, что рисовал Болконскому его помутившийся рассудок, трудно было бы представить ему в каких-то других обстоятельствах. Для искушения это было идеальное время, и если уж чёрт постарался над этим, то выбрал как нельзя лучший момент. Ему постепенно становилось трудно совладать с собой, чувства стали сильнее всякой логики.       Приобретя силу от нахлынувшего возбуждения, Андрей еле сдержался и не разорвал платок, который был завязан на шее Пьера. Приберегая его для дальнейших действий, он положил его себе в карман. Первые и тихие стоны стали слышны молодому князю, когда он кусал, ставил засосы на чужой шее. Но ему было мало этого. Он схватил Пьера за волосы, показывая свою власть над его телом и то, что он будет делать с ним всё, что захочет. Его было уже не остановить. Похоть разлилась в нём ядом, затмевая все здравые мысли и руководя его действиями.       Он уже как будто видел перед собой беспомощное, почти жалкое лицо Пьера — всего в слезах, с открытым ртом от гулких стонов, его часто вздымающуюся грудь и прилипшие ко лбу от пота волосы. Он слышал его крики и сладкие для его ушей стоны. Он знал, именно он заставляет его так приятно страдать. Это была безумная пытка для оголодавшего Болконского. Такие яркие видения и такой доступный Пьер — сейчас, в его руках. Ах, как же он хотел видеть на его вечно виноватом лице слёзы и слышать, как он стонет и кричит не то от боли, не то от удовольствия; видеть, как он дрожит от боли в паху и как его почти рвёт на части. Нет, безумный голод Андрея зашёл слишком далеко. Он хотел, чтобы Пьеру было больно, но до того порога, когда эта боль приятно граничит с удовольствием.       Оставив в покое уже всю покрытую краснотой шею, Болконский посмотрел в глаза Пьеру. В них было отражение страха и… нетерпения? Возможно, ему показалось, потому что он хотел видеть это. Но боязнь чего-то по-настоящему была. Неизвестность всегда пугает, а понять, что сейчас с ним будут делать, он не мог, потому что не знал, как это происходит в принципе.       И только когда Андрей увидел страх в глазах Пьера, он понял — он совращал молодого, неопытного мужчину. Но ему стало вдруг все равно на это. Даже если бы он попытался остановиться, у него бы это не получилось. Так сильно было желание и так просто, безо всякого сопротивления стоял рядом с ним Пьер, тихо постанывая от лёгких ласк.       Андрей жадно впился в губы, которые манили его к искушению. С бóльшим напором, чем до этого, он целовал желанного и разумом, и телом человека. Руки действовали словно сами по себе, не по команде, начав раздевать Пьера, а именно — скинув пальто с его плеч и потянувшись к брюкам. Правой рукой он приобнял его за талию, а левой дотронулся до запретной зоны. Пьера пробрала мелкая дрожь, он что-то промычал в поцелуе и поспешно разорвал его. — Тебе не нравится, когда я так делаю, да? — Андрей, показывая, что именно не нравится, надавил рукой на возбужденный участок тела и услышал подавленный стон наслаждения. Щёки молодого мужчины покрылись румянцем от этих действий, но он не противился им на физическом уровне.       На вопрос Болконский не требовал ответа, за всё и так говорила человеческая физиология. От неё нельзя было скрыть своих истинных желаний, она показывала всех такими, какие они есть. Андрей действовал через призму одних лишь желаний, совсем не думая, поэтому казался жадным, местами слишком требовательным, но знающим, что от него было необходимо, как от человека, руководящего процессом.       Далее последовавший мягкий шёпот Андрея никак не сочетался с его грубыми действиями: — Повернись спиной ко мне, mon cher, — прошептав это Пьеру в самое ухо, он сильно схватил его за плечи и заставил развернуться лицом к стене. Повернув голову, правой щекой Пьер упёрся в стену. Достав из своего кармана платок Пьера, и заломив его руки, Андрей завязал ткань на запястьях в красивый узел, ограничивая свободу того, кто и так находился в его власти. Не мешкая, он аккуратно и медленно провел сверху вниз пальцем правой руки между его ягодиц. Он явно показывал то, что будет делать дальше, особенно сильно надавливая на закрытое одеждой место прохода. Пьер тихо замычал, изгибаясь в пояснице. Левой же рукой Андрей придавливал Пьера к стене сильнее, нажимая ему куда-то между лопаток. Нежность предыдущих ласк теперь контрастировала с силой и грубостью, нарастающими по мере возрастания желания Андрея.       Наспех стянутые до щиколоток брюки Пьера продолжали мешать первое время, пока Пьер не осознал, что означало это неудобство, а именно то, что он был раздет. Краска вновь прильнула к его щекам, и ему стало неуютно. Он вдруг понял кто, и, что ещё более важно, куда смотрит. Но Андрей не дал ему много времени думать о происходящем, приступая к совершению задуманного. Протянув ладонь ко рту Пьера, он думал, что тот сам догадается о продолжении. Но этого так и не произошло. — Оближи, пожалуйста, два пальца, — шёпот Андрея был таким мягким и звучал словно где-то в подсознании. — Зачем? — Болконскому голос Пьера показался томным. — Чтобы получить удовольствие, когда придёт время, — после этих слов Пьер, как ему и было сказано, облизнул указательный и средний пальцы, но Андрей просунул их в ему рот вслед за языком и начал медленно вводить их и выводить. Когда он посчитал, что они достаточно смочены, один палец тут же надавил на кольцо мышц и вошёл полностью. Пьера пробрала мелкая дрожь, но он лишь шумно вдыхал и выдыхал — желаемый эффект не был достигнут. Не давая привыкнуть к одному, Андрей ввёл ещё один палец и спустя какое-то время начал медленно двигать ими. Горячая плоть сжималась от напряжения, сдавливая пальцы. Это ощущение кого-то чужого внутри сводило Пьера с ума — он трепетал и изгибался в спине, издавая стоны. Ему было хорошо и больно, он «красиво» мучился, с его губ срывались сладострастные звуки. Но потом он свыкся с этим чувством, и, поняв, что это больше не приносит Пьеру былого удовольствия, движения пальцев ускорились, давая привыкнуть уже к среднему ритму. Закусив нижнюю губу, Пьер охотно подставлял себя под умелые руки, ласкающие таким изощренным способом. Свободная рука Андрея поглаживала его бедро, отвлекая тем самым от монотонности действий. Но и к этому Пьер привык, заставляя Андрея придумать что-то новое. И вскоре он получил своё.       Прижавшись всей грудью к спине Пьера и придерживая его за низ живота, Андрей почти вколачивал пальцы в него. Пьер громко стонал, его нижняя часть тела вся болела и разрывалась от боли, ноги еле держали его, а колени подгибались. Он был весь красный от возбуждения и находился как в бреду, не помня, где он и что с ним происходит. Ловкие пальцы Андрея внутри двигались быстро, обеспечивая незабываемое удовольствие на грани с сильной болью. Пьер тяжело дышал, слёзы то и дело катились из глаз, оставляя мокрые дорожки на розовых щеках. Он стонал именно так, как Андрей и хотел: со всей своей молодой пылкостью, громко и ещё больше возбуждая его. Когда Андрей ввёл в него третий палец, Пьер измученно застонал, захлёбываясь в адском напитке из наслаждения и раздирающей боли. Он слегка двинул бёдрами, насаживаясь ещё глубже. Наслаждение огромной волной пронеслось по нему, отчего он невольно пытался выпутать руки из крепко завязанного на запястьях платка.       Громкий вскрик, раздавшийся по комнате, чуть не свёл с ума Болконского, и так еле державшегося, чтобы не сорваться. Протяжные стоны Пьера сильно заводили Андрея, он чувствовал, что скоро может резко вынуть пальцы и надругаться над ним ещё больше. Его охватила уже не просто похоть, это было невыносимое желание осквернить молодое, непорочное тело грубостью. Того, что он делал и наблюдал ему вновь было мало, он хотел увидеть лицо Пьера, как он страдает и мучается, как закрывает глаза и облизывает обсохшие губы, как катятся слёзы по его щекам и как он подаётся навстречу резким и грубым толчкам внутри себя.       Чувствуя то, что Пьер близок к концу, Андрей медленно вытащил пальцы и услышал немного недовольный, но всё же тихий и приятный слуху вздох. Но то, что он услышал после этого, заставило его немного вздрогнуть от неожиданности: — А можно… — Пьер запнулся и помолчал, — ещё раз? — его шёпот был едва различимым, но Андрей понял всё и так, усмехнувшись. — Тебе понравилось, mon cher? Будет даже лучше, обещаю, — он поманил его за собой на диван, стоящий напротив книжных полок. Брюки, болтавшиеся у Пьера под ногами, были окончательно сняты и откинуты в сторону, чтоб больше не мешались. Развязав ему руки, Андрей кинул платок на пол и схватил его за запястье, а потом повалил на этот самый диван. Болконский навис над Пьером, смотря ему в глаза. На нём ещё оставалась рубашка, которую с большим нетерпением принялся расстегивать Андрей. Он решил сделать всё так, как ему представлялось — он хотел видеть его часто вздымающуюся грудь, а для этого нужно было преодолеть препятствие в виде ряда пуговиц. Пока Андрей пытался это сделать, Пьер не стал терять времени даром и, обвив руки вокруг шеи другого мужчины, приблизился к нему, чтобы поцеловать. Но тот накрыл его губы ладонью и сказал на выдохе: — Сейчас не самое лучшее время для этого. Прости, я уже не смогу остановиться, — Андрей признал это по большей части для самого себя, Пьер же удивлён не был. Он давно понял это, хотя и не пытался его остановить.       Некоторые пуговицы были расстегнуты самим Пьером, потому что возбуждение, державшее Андрея в своих ежовых рукавицах, мешало ему. Он навис над Пьером, мысленно пытаясь воссоздать тот образ, который будоражил его воображение. Многого ещё не хватало, но было уже неплохо видеть, как щёки Пьера горят огнём, а глаза высматривают что-то на его теле. Пьер потянулся руками к горчичного цвета жилету, намереваясь снять его. Но, только перейдя к пуговице посередине, он почувствовал, как пальцы Андрея резко толкнулись в него. Не поняв, что произошло, и, вскрикнув от боли, он бессильно пытался оттолкнуть его от себя. — Ты же, — Андрей задыхался от осознания, что мужчина под ним сходит с ума от его действий, — сам просил меня, чтобы я ещё раз это сделал, — он опять запнулся, когда рука Пьера схватила его за руку, на которую он опирался на сиденья дивана. — Тебе ведь понравилось это в первый раз, а сейчас, что, уже не по нраву? — но в ответ на этот бессмысленный вопрос Андрея последовали лишь сладостные стоны, которых было более чем достаточно. Пьер был не в состоянии говорить, всё его тело и рассудок были во власти человека, который делал внутри него возвратно-поступательные движения пальцами, иногда разводя их. На этот раз движения были скорее очень грубыми, чем быстрыми. Андрей перестал осознавать, что под ним лежит юное, никем не тронутое до этого тело, что каждый толчок может приносить страдания, а каждый стон сопровождаться криками от боли, а не от удовольствия.       Пьеру хотелось, чтобы боль ушла, и от неё осталось только приятное послевкусие, но она никак не уходила, продолжая мучить его. Чтобы не издавать слишком громких звуков, он закрыл рот тыльной стороной ладони и сомкнул веки, подаваясь навстречу властным движениям руки. Он не мог смотреть в такой момент на Андрея, он казался ему оголодавшим зверем, который добрался до добычи. Ничто не могло остановить его. Как бы Пьер не умолял двигать пальцами мягче, он бы не стал этого делать. Он словно не владел своим телом.       В какой-то момент Андрей прервался, и таким же резким движением вынул пальцы, после чего больно схватил Пьера за запястья. Он завёл его руки над его головой и придавил их своей одной левой рукой. Лицо Пьера пока не было таким, каким его хотел видеть Андрей. Оно было покрасневшим, но глаза всё ещё были ясными, а губы не было нужды облизывать. Даже как-то по-страшному разозлившись, он привстал и с остервенением принялся снимать с себя жилет, рубашку, а затем и брюки. Пьер был увлечён тем, что видел перед собой: на молодое, красивое тело Андрея было приятно смотреть. Тот взглядом избегал встречи с глазами Пьера. Может, ему было стыдно за свою грубость или он боялся смотреть ему в лицо, думая о том, что он делает с ним.       Раздевшись, Андрей потянулся к столу, на котором стояли свечи. Одна из них догорала. Он потушил её и достал из подсвечника. Масло было тёплым и отлично могло уменьшить сопротивление между телами. Но, даже несмотря на наличие масла и две предварительные ласки, Андрей входил долго и медленно. Он, наконец, вспомнил, что Пьер, в этом отношении, ещё совсем мальчишка, и, поздновато, но решил загладить вину, понимая это выражение в прямом смысле. Чтобы Пьер смог расслабиться, Андрей решил отвлечь его всевозможными прикосновениями — его руки гуляли по груди, бокам и бёдрам. Лёгкие касания понемногу успокаивали напряжённое тело, облегчая движения внутри. Продвинувшись до середины, Андрей вновь замер, давая возможность привыкнуть. Пьер сдавленно хрипел в кулак, который закусил, чтобы не сорваться на крик. Вся боль сконцентрировалась в одной точке, не давая чувствовать ничего, кроме неё. Расслабиться у Пьера никак не получалось, хотя именно это и мешало не только ему, но и Андрею.       Пьер ёжился и сжимался, пытаясь найти положение, при котором будет хорошо. Он старался увернуться, но чем больше он двигался, тем больнее ему было. Андрей крепко схватил его за бёдра, оставляя следы от ногтей, и вошёл до основания. Рвано дыша и закрыв руками глаза, Пьер лежал и пытался привыкнуть. Когда его дыхание выровнялось, Андрей начал двигаться, сначала медленно, но вскоре он сорвался, перейдя на быстрый, жёсткий ритм. Он увидел перед собой то, что так хотел увидеть: Пьер стонал, приоткрыв рот с обсохшими губами; по его порозовевшим щекам текли слёзы, оставляя мокрые следы; грудь часто подымалась и опускалась невпопад с ритмом толчков, а взгляд был затуманенным и ничего не видевшим перед собой; он подавался навстречу грубым толчкам и иногда выгибал спину. Пьер прикусил нижнюю губу, когда Андрей задел какую-то точку внутри. Едва заметно с уголка рта была видна стекающая дорожка слюны. Боль наконец-то сменилась удовольствием, и безумный ритм уже не казался безумным. Внутри Пьера всё горело, и этот жар словно бил по голове. Думалось тяжело, а иногда и не думалось вовсе. — Наконец-то, — Андрей тяжело выдохнул, — я добился от тебя, чего хотел, — говорил он, стараясь войти ещё глубже. — Ты хотел, — Пьер громко и протяжно застонал, когда Андрей снова задел какую-то точку внутри. Так и не договорив, за него продолжил сам Андрей: — Да, именно услышать твои стоны, это то, что мне было нужно.       Пристыженный этими словами, Пьер положил руку локтевой ямкой на глаза. Видеть самодовольную ухмылку Андрея не было желания. Тот, ощущая свою власть, убрал его руку с лица, заведя её вместе со второй над головой Пьера. Придерживая их своей левой рукой, он, наклонившись, говорил Пьеру над ухом: — Не закрывай лицо, мне нравится на него смотреть, — и, не дав предпринять ему никаких действий, он впился в иссохшие губы. Умело совмещая страстность поцелуя и грубость толчков, он не оставлял Пьеру выбора, кроме как подчиниться и издавать ласкающие слух стоны. Не разгибая спины, Андрей опёрся обеими руками на диван, тогда как руки Пьера переместились на его спину. Достигнув пика, он сильно схватился руками за плечи, опускаясь пальцами ниже и оставляя красные дорожки от ногтей. Андрей, зайдясь в смутном исступлении, также довёл себя до кульминации, лишь взглянув на истомлённое лицо Пьера. Его глаза были прикрыты, а голову он слегка повернул вправо. Тяжёлое дыхание обоих отдавалось в ушах каким-то далеким эхом. Пьер облизнул губы, взглядом стараясь не нарваться на Андрея. А тот устало сел на краю дивана, бессмысленным взглядом рассматривая книги на полках. В голове и у того, и у другого была каша из мыслей — странных и противных, быстро сменяющих друг друга и ударявших внезапностью как молотом. То одному вспомнилась отчего-то семья, то второму придёт мысль о грехе и Боге, хотя он никогда об этом не думал. Всё, что они чувствовали, было совершенно ново и непонятно для них до такой степени, что это отягощало и давило.       За те минуты эйфории, которые они испытывали, находясь друг с другом, теперь приходилось платить душевными терзаниями и тяжестью головы от размышлений.