Витраж

Часовня во имя невинноубиенных отроков Клауса и Петера была возведена неподалеку от площади святого Фабиана. Стены, сложенные из белого камня, покрыли простой и искусной резьбой: барельефы изображали цветы эдельвейса, перемежающиеся орнаментом из ломаных линий, над порталом раскидывал каменные руки кто-то благостный и незнакомый. Герцог Придд ступил под высокие своды, окунувшись в запах ладана, свечного воска и чего-то свежего, похожего на морской ветер. Служитель закрыл за ним дверь. — Благодарю, — обронил он. Храм был пуст, но прямо напротив портала, пронизанный солнечным светом, сиял витраж. Двое мальчишек в одеждах цвета аметиста; старший, выставив перед собой кинжал, заслоняет младшего, сжимающего свечу в узкой ладони. Две смутные тени по обеим сторонам — убийцы, пришедшие за братьями. Говорят, святой Клаус покровительствует тем, кто наделен малыми силами и великой доблестью. Рассказывают, — когда убийцы, люди из сгинувшего на Изломе рода, принесшего Талигу немало бед, пришли за братьями, старший из них заслонил младшего. Добраться до него смогли, лишь переступив через тело. Клаусу-Максимилиану, графу Васспард, было тогда тринадцать лет. Питеру-Иммануилу, младшему из родичей герцога Придда, — десять. Их истинные имена помнил, кажется, только один человек. Тот, кто должен был защитить — или погибнуть вместе с ними. Старший брат. Валентин, герцог Придд, опирается о спинку скамьи, ещё пахнущей пряным соком и лаком. В храме пусто, и, пока он здесь, никто не войдет — служители запирают двери. Он все понимает — мотивы убийц, причины собственных чувств, необходимость создания культа — вполне закономерного, но... Герцог медленно оседает на пол, выложенный плитами белого мрамора. Поднимает голову, глядя в глаза мальчишкам на витражах. Он не помнит их настоящих лиц, но знает, что они были другими. Совсем незначительное изменение, совершенно закономерное, но... Он застывает, глядя вверх, и солнечные лучи кармином, изумрудом, аметистом и синевой касаются его лица.