Aполлон

      - Твоя группа, удачи, - коротко бросает Чонгуку его партнер, и отходит в служебку.        Парень, оставшись один, вздыхает и ставит свой американо на столик, оправляя голубую форму и белую рубашку. Медленно и аккуратно застегивает все пуговички на таком же голубом пиджаке, и достает свой микрофон. Чонгук нацепляет его на затылок и кладет себе в карман уже когда входит в пространный атриум и видит небольшую группу посетителей галереи искусств, уверенно подходя к ним и приветствуя тех, кто находится ближе всех. Чонгук представляется, быстро отчеканивает свод правил посещения дворца и жестом приглашает их войти внутрь.        За экскурсоводом степенно шествуют разодетые в платья из дорогих тканей дамы и почтенные господа, некоторые из них с детьми в шляпках и миленьких комбинезончиках, уже привыкающих постепенно общаться и вести себя подобно манерам взрослых. Все они послушно, но все же с некоторым собственным любопытством, заставляющим их высоко озирать огромное помещение голубовато-белого здания, следуют за юношей и слушают его. Внутри это здание такое же легкое и нежное, небесное, сказал бы Чон Чонгук, как и снаружи.        После подъема по широкой с золоченными перилами лестнице мужчина останавливается и поворачивается, несильно взметнув свои темные каштановые волосы, и ветерок легко пробегается и колышет полы невесомых платьев девушек и женщин, стоящих совсем близко. Чон, глубоко вдыхая, чувствует нотки их древесных и цветочных духов, и благосклонно улыбается, начиная описывать историю создания павильона главного музея страны.       Парень всю экскурсию проводит спокойно, с интересом - за что он и работает на такой должности - рассказывая про свое любимое – скульптуру. Чонгук проводит посетителей по многочисленным залам и атриумам, украшенных в соответствии с основным стилем здания, в нежных и легких тонах, делающих сам музей одним из многих произведений искусства, выставленных в нем.       Показывая очередную композицию из статуй греческого происхождения, Чон замечает взглядом юношу с надменным лицом, подошедшего ближе всех к нему. Чонгук обожает Грецию, ее историю, ее искусство и архитектуру, а статую Аполлона, сделанную так же, как знаменитый оригинал Леохара, показывает его слушателям всю целиком, рассказывая про нее и даже немного увлекаясь, чего он обычно себе не позволяет на работе.        Юноша, стоявший боком к экскурсоводу, резко поворачивается, услышав про греческого бога, про историю убийства Аполлоном его сыновей Амфиона и Ниобы, про его сестру, прекрасную богиню целомудрия и покровительницу охотников Артемиду, а Чонгук замечает его блестящий серебристый галстук, ярко сверкнувшие при свете алмазных люстр часы, слегка опущенные уголки рта и пронзительные голубые глаза. Блондин, который и являлся их обладателем, с глубоким участием внимает рассказам молодого юноши, не как все взрослые – в нем Чонгук узнает ценителя искусства, а всю оставшуюся лекцию рассказывает только для него. Скучные платья и дорогие костюмы его больше не интересуют – он видит только светлый блонд его слегка растрепавшихся волос и голубой взгляд прямо в собственные глаза.        Чонгук провожает слушателей к выходу и благодарит за посещение, желает всем приятного вечера и смотрит вдаль господам, среди которых никто не сказал ему «спасибо» - только некоторые девушки кивнули ему головой, проходя дальше.       Парень ищет глазами белую макушку и не находит ее.       Чонгук опускает взгляд, насмотревшись на толпу уходящих людей, и просовывает руку за пояс, выключая микрофон, а затем снимает его с себя. Грустно вздыхает и стоит на месте, глядя не на искусство, окружающее его вокруг и так страстно им любимое, а себе под ноги.       Когда юноша подходит к комнате для персонала, из служебки выходит коллега, переодетый и равнодушно глядящий на Чонгука в костюме.       - Что-то ты долго сегодня.       - Задержался просто в зале скульптуры…       - А, - сотрудник хмыкает, направляясь к выходу и прощаясь с парнем, - Как обычно.        Чон смотрит и ему вслед, а затем опускает голову совсем, заходя в не такую роскошную, как стены голубого дворца комнату, и молча снимая с себя свой униформный нежно-голубой пиджак.        Минут через двадцать Чонгук берет свои вещи, выходя из каморки и закрывая ее на ключ, выключает свет в коридоре и замирает на месте. Юноша нелепо вздыхает и осматривает темноту вокруг, перехватывая свои вещи подмышкой крепче и молча направляясь вдоль еще поблескивающих от ближайшего просторного и освещенного зала колонн, а затем и вовсе заворачивает в него.       Чонгуку стоит лишь посмотреть вперед, как он замирает, словно вкопанный, резко сглатывая и не роняя свои вещи только потому, что слишком крепко их схватил раньше.        Прямо посреди зала с огромной колоннадой, с редкими скульптурами обнаженных атлетов по углам и с необычайной красотой композицией из уникального и удивительно белого мрамора стоит человек в темном костюме, в отличие от самого Чонгука, но с блондинисто-белыми волосами, снова в отличие от него же.       Цепочка на часах блеснула, когда светлый и прекрасный, как само произведение искусства юноша оборачивается на вошедшего Чонгука.        Это был он, предмет его обожания - тот самый, что внимал его каждому слову, заставлял говорить для него и только для него.       Он явно был особенным. Своей легкой, словно неземной походкой таинственный незнакомец мгновенно поразил застывшего в оцепенении Чонгука, а когда оказался в метре от него и остановился, сердце парня, работающего тут, кажется, остановилось тоже.       Блондин слегка наклонил голову и пронзил искристо-игривым взглядом стоящего напротив парня, промолвив следующее так, что Чонгуку казалось, как будто это не он говорит, а сам воздух, все вокруг, а его темно-пунцовые губы только шевелятся…       - Могу ли я пригласить вас выпить на ночном берегу моря? - и смотрит вовнутрь самого существа, проникая в душу и леденя своим незамечаемым напором сердце юного скульптуроведа.       Теперь Чонгук стал поистине знатоком искусства, думает парень, нервно кивая головой и переводя немного смущенный, взволнованный взгляд под ноги.       Это создание подходит еще ближе, и Чон уже готов отступить под его невесомым напором, пятясь назад, но затем видит руку, протянутую ему. Он поднимает голову, испуганно глядя на эту белоснежную кожу и не веря своим глазам, как юноша напротив берет его и ведет к выходу, решая тем самым немного подбодрить паренька, который только через пару секунд осознает, что его утягивают в новое искусство и новый мир, и что теперь он видит глазами гораздо больше, чем он думал, что может узреть.       Они спускаются по золоченной, будто императорской лестнице и по бордовой дорожке не спеша направляются к выходу, закрывая за собой дверь и встречая лицом приятную свежесть вкупе с ночной прохладой, как будто бережно дохнувшей прямо на них.       Кожа незнакомца в освещении темно-голубого дворца кажется совершенно белой, а сам он - словно та статуя Аполлона, которую так долго описывал Чонгук для него.       Они не разговаривают всю дорогу к ресторану на самом берегу моря и не обмениваются даже редкими фразами. И это молчание завораживает только сильнее, а рука, тянущая к темной воде, к волнам, словно окутана туманом, словно Чонгук оказался в одном из чьих-то романтических снов или в чьих-то мечтаниях, которые даже себе не мог бы позволить.       Незнакомец приводит его к тихому месту, вдали от музыки и песен прибрежных музыкантов, развлекающих толпу. Чонгука ведут к самому берегу, на котором стоят столики и стулья, готовые для таких поздних и необычных посетителей, и усаживают за одним из них. Светлый юноша с искренней улыбкой садится напротив и Чон видит в нем что-то радостное и изысканно-нежное, смешанное с уверенностью и тщеславием, когда тот смотрит изменившимся с ледяного на теплый взглядом и представляется «Тэхёном», начиная рассказывать Чонгуку, тоже назвавшему свое имя, как тот в сегодняшней экскурсии в точности перевел с греческого миф об Аполлоне и Ахилле так замечательно, что это поразило его. Эти слова удивили Гука, ведь его никто никогда раньше не слушал.       Кроме него.       Тэхён говорил много и таким бархатным и глубоким голосом, что Чонгук мгновенно проникся к нему такой же теплотой и разговорился. Они обсуждали Древнюю Грецию, Афины и Акрополь, говорили о Парфеноне, а Тэхён - о Дионисе. Чонгук же без умолку рассказывает о своем любимом Аполлоне, но когда говорить начинает Тэхён, завороженно слушает, забыв о своей влюбленности в прекрасного сына громовержца.       Разговор постепенно переходит на спор о смысле жизни и о том, зачем нужно рисковать для того, чтобы жить. Спор разгорается за бокалами золотого вина и переходит в небольшую злость Чонгука, а Тэхён остается все таким же божественно спокойным, попивая из своего бокала и глядя на паренька слишком изучающе.       И только потом Чонгук понял, как в тот поздний-препоздний вечер его внезапный знакомый раскрыл ему глаза на жизнь.       - Ты видишь только пышные платья, карнавальные наряды по праздникам и дорогостоящую обувь. Все это бесполезно. Это тебе не будет нужно никогда, только для дразнения собственной алчности и аппетита завистников, - Тэхён внимательно смотрит на своего собеседника, снова отпивая вино из бокала, - То, что ты называешь жизнью, не есть жизнь. Скажи, ты когда-нибудь по-настоящему ценил то, что имеешь, Чонгук?       Кареглазый молчит, испытующе глядя на поразительно спокойного, как удав (причем царственный), Тэхёна.       - Так возьми, - он ставит бокал на столик и резко встает из-за него, смотря, как Чонгук от неожиданности отодвигается, - И почувствуй жизнь прямо сейчас.       Тэхён сверкает своими молочно-белыми, сладкими даже на вид волосами, и срывается с места, убегая от Чонгука все дальше и дальше, разогревая в нем любопытство. Чонгук слишком поздно приходит в себя, когда видит, что блондин направляется прямо к морю, кипящему, бурлящему, такому мрачному и такому отпугивающему. Чонгук крупно вздрагивает, чувствуя холод, которым повеяло от набегающих на каменистый берег волн. Тэхён скидывает с себя серебристый галстук, пиджак и словно в полете зовет его за собой. И Чонгук, поддавшись с места, вдруг срывается прочь, уводимый неведомой силой, исходящей от незнакомца и притягивающей к нему, как самый сильный магнит.       Чонгук летит навстречу, отчаянно громко крича Тэхёну что-то, чего тот не слышит. Чон хочет, чтобы он обязательно услышал, и оттого бежит еще быстрее прямо к иссиня-черным волнам, к прибою, видя перед собой вдалеке совершенно обнаженного Кима с его невыразимыми волосами, прыгающего прямо в эту бездну. Блондина тут же накрывает волной, а в следующую секунду он выныривает, разворачиваясь к Чонгуку.       Парень подбегает к морю и резко останавливается, добежав до Тэхёна. Он бросает взгляд на него и на его белоснежный в темноте торс. Тот грозно кричит ему сквозь шум и плеск набегающих на него волн:       - Ну же!       И Чонгук вздрагивает во второй раз и сбрасывает с себя пиджак… Он чувствует, как его протыкают как будто сотнями ледяных игл, когда морская волна плотно обволакивает его такое же голое, как и у Кима, тело, но его тотчас хватают теплые руки и прижимают к себе. Или Чонгуку это только кажется, потому что своего тела он уже не чувствует. Только пугается манящей его бездны и удивляется Тэхёну, так легко и невесомо плывущему от него все дальше и дальше. Чонгук решает догнать его и сквозь шум черных волн кричит ему что-то. Волосы Тэхёна окончательно намокли, но от этого не приобрели никакого другого оттенка, Чонгук все еще видел своего личного Аполлона в ярком свечении полуденного солнца Тэхёна, который казался ему снова чем-то неземным среди поглощающих его время от времени темных всплесков волнующегося моря.       - Тэхён, шторм! – Чон плывет изо всех сил, не чувствуя ног и даже собственных волос.       Он выплевывает воду и видит сквозь пелену в глазах выныривающего рядом с ним Кима. Тэхён впервые с ним лицом с лицу, его глаза блестят авантюристким огнем, ему наплевать на темноту и глубину, он заражает своим риском Чонгука, ловит его в свои хорошо расставленные сети в этом мрачном месте, и после всего лишь невинно улыбается своими слегка побелевшими от ледяной воды губами.       Чон замирает, оглядываясь вокруг себя. Проводит побелевшими пальцами по мрачной воде и ведет ими к Тэхенову плечу, опираясь на него. Ким улыбается еще шире и прислушивается к шуму стихии, бушующей вдалеке. Гук смотрит на берег, а затем на звезды, уже крупно дрожа и еле перебирая холодными губами:       - Тэ…       И застывает, обращая свой взор только вверх, на мириады звезд, сияющих с космоса, пораженный этим расстоянием и жизнью, пораженный тем, чего ему никогда не достичь. Вода заливается в уши и в рот, но Чонгуку теперь все равно, он видит сам Млечный путь, он видит, кажется, весь план мироздания, зашифрованный в карте звездного неба, и искренне забывается, чувствует, как внутри все переворачивается вверх дном и не замечает, как верхний слой воды застилает ему глаза. Чонгук уже и готов умереть счастливым, но чувствует, как такие же холодные руки вытаскивают его к самому Фебу, сквозь все эти звезды и планеты, которые кажутся ему вмиг такими огромными, что он видит самые дальние и незримые для человека галактики, пульсары и туманности…       Но Тэхён резко приводит его к жизни, прижимая к своему телу и давая почувствовать его целиком.       Чонгук ошеломлен и потрясен, и блондин еле держится на поверхности, удерживая парня в своих руках, рядом с собой, помогая видеть то, чего он не видит и чего не видит ни один человек, хоть раз не желавший окунуться в реальность, в жизнь, испытать ее целиком и сразу, не думая о последствиях и предшествиях, просто жить…       Эта простая истина открылась Чонгуку среди бурлящях волн в полной темноте, в объятиях Тэхёна, спокойно ждущего его и смотрящего в карие глаза, наполненные той самой жизнью, которая хлещет из человека, ее некуда девать, и он устремляет себя в небо, в звезды, в вечную ночь.       - Это самое и живит планеты, Чонгук, смотри туда и увидишь.       Зрачки младшего медленно расширяются, а бывший незнакомец, ставший вмиг таким родным человеком, ободряюще-нежно улыбается ему…       Когда Чонгук отходит от увиденного, и уже слишком сильно дрожит в руках несущего его на берег Тэ, Ким сжимает его тело крепче, согревая собой и бережно опускает на камни, там, где вода значительно теплее и приятнее. А Чонгук искренне желает поведать Тэхёну свое собственное приятное чувство, наклоняя его к себе и смотря таким же глубоким, каким был все это время Тэхён, взглядом на ниспадающие мокрые волосы. Тот ложится на него и мягко придерживает, одним своим действием заставляя Чона прикрыть глаза, чтобы поцеловать, долго и уверенно, сам заставляя ледяного Чонгука задышать, а его сердце - ускориться до бешеного ритма. Но Тэхён делает все для того, чтобы успокоить юношу, такого уставшего и пораженного до глубины души.       Бордовые губы блондина остаются в голове Чонгука ярким и резким воспоминанием, переворачивая его сознание и вдыхающим в него новую жизнь, наполненную только им одним, его личным божеством.       Теперь Чонгук стал настоящим ценителем не только искусства, но и своей жизни.