***
— Т-так зачем ты меня позвал? — Спрашивает Твик, когда они уже сидят у него на кухне, Крэйг попивает чай, а Твик греет руки о кружку с кофе. В доме действительно намного теплее. — Погулять хотел. Я же не знал, что там такой дубак, — начинает оправдываться Такер, слегка нахмурившись. — А м-меня то зачем? — Уточняет Твик, смотря куда-то в чашку Крэйга. Он не понимает, что сподвигло Такера позвать именно его, в последнее время они очень отдалились. Крэйг несколько секунд странно глядит на блондина, осознавая им сказанное. — Ну, как, мы же друзья, разве нет? — Недоуменно спрашивает он. Теперь тепло становится не только тонким рукам Твика, огибающим чашку, а теплеет ещё и глубоко внутри, от чего в постоянно грустных глазах словно появляется блеск. Крэйгу не плевать на него, Крэйг всё еще считает его другом, господи! — Д-да, конечно, друзья, — отвечает Твик, а на его губах невольно появляется улыбка. Крэйг улыбается в ответ. Этот вечер официально становится одним из самых счастливых вечеров Твика.***
Кровь течет из носа и смешивается со слезами, всё лицо испачкано и искорежено болью. Господи, какой я жалкий, какой я идиот, думает Твик, смотря в зеркало на всё это смешение соленой воды и красного крика организма на своем лице. Влага стекает по подбородку вниз и большими каплями падает на рубашку, которая отныне безвозвратно испачкана. Твик проходится ладонью по лицу, размазывая жидкость, после чего затравленно смотрит на ладонь некоторое время и почти не слышно шепчет: — На моей улице никогда не будет праздник. Ему кажется, что это странно — плакать над счастливыми концами. Ведь нормальные люди обычно плачут над детективами с траурным концом, над мелодрамами с горьким расставанием, над жалостливыми фильмами про животных. Нормальные люди, да. Но не он. Твик может плакать над мультиками от дисней, где в конце принцесса остаётся с принцем, а коварный злодей побежден, плакать так горько, как только может человек, всхлипывая, утираясь своей футболкой, закрывая глаза руками в надежде, что от этого из них перестанут идти эти чертовы слезы. Он больше не плачет от стресса, от голода, от тошноты, от любви, плачет только от осознания того, что он никогда уже не будет счастлив. Сколько он жил? Совсем немного, но уже ощущал, что это его закат, еще парочка таких нервных срывов и его тело просто сломается или лишится всей влаги и увянет. Сегодня было хуже, чем вчера, а завтра будет хуже, чем сегодня. Теперь это стало описанием жизни Твика. Он больше не может терпеть постоянную боль. А ведь боль — это основная гостья блондина: больно блевать, больно ходить, больно есть, больно не есть, больно втыкать ручку в свою холодную от голода руку, когда она в очередной раз отказывается писать на уроке, больно смотреть родителям в безразличные глаза, а так же больно смотреть на Крэйга. Иногда Твику даже кажется, что вся его остальная боль незначительна, по сравнению с последней. И он устал от этого всего. Так устал, что хочется лечь и больше не подниматься никогда, а еще прекрасней заснуть и не проснуться. Или, может, проснуться не здесь. Где-нибудь подальше отсюда, чтобы встать рано утром, выйти из теплого дома на прохладную после дождя улицу и вдохнуть запах мокрой травы и свежесть утра. Но пока из запахов Твик чувствует в основном только собственной рвоты, а вставая утром, видит свою полупустую комнату и всё те же серые лица. Родителей, соседей, прохожих, одноклассников, учителей. И так по кругу. Твик думает, что, наверное, это заслужил. Он ничего не привнес в этот огромный мир, кроме своего бренного существования, полного болезней и постоянных страданий. Даже родители, казалось бы, самые близкие существа всех нормальных людей, его не любят. Насколько нужно быть для этого плохим? Быть Твиком, очевидно. Простой ребус с такой же простой отгадкой. У него сильно болит живот, возможно, от голода, возможно, от литра кофе, возможно, от того дрянного успокаивающего чая, который он нашел на кухне, не удостоверившись просрочен ли он. А возможно не стоило вчера стучать по животу кулаком, когда вызывал рвоту. Или вызывать ее вообще. Жаль, что он уже не может перестать это делать, вошло в привычку вместе с кофе и сигаретами. Как быстро из его жизни исчезло всё, что не убивает. Твику невероятно хочется есть, курить, а еще позвонить Крэйгу. Он курит в окно, резкими движениями дергая свои волосы, и решает, что всё лучше, чем звонить Крэйгу. Твик идет вниз по лестнице, ступая босыми ногами по прохладным ступенькам. Сигареты немного успокоили, во всяком случае, ничего больше не капает на разнесчастную зеленую рубашку. В холодильнике много еды, по идее, должно хватить на пару дней (родители опять куда-то уехали на выходные, Твику кажется, что подальше от него), кому-то, может, и должно. Блондин стремительно пробегает глазами по полкам, рассуждая, что из этого легче выйдет. Выбор падает на картофельное пюре. Он достает большую кастрюлю, тяжело ставит её на стол. Пюре хватает ненадолго, Твик, молниеносно орудуя большой ложкой, поглощает всё содержимое кастрюли, не ощущая практически никакого вкуса. Да и сытости что-то тоже. Поэтому блондин оставляет пустую посуду на столе, снова поворачиваясь к холодильнику. А потом начинает быстро проглатывать то, что попадается под руку, даже почти не жуя. Холодные макароны, соленые огурцы, кусок торта двухнедельной давности, непонятный салат, упаковка кетчупа — пропадает всё. А позже Твик пустым взглядом наблюдает, как всё это смывается в унитаз, а видит как смываются родительские деньги. Он брезгливо смотрит на большую ложку в руке, с громким металлическим звуком роняя её. Как бы хотелось стать для родителей нормальным ребенком. Блондин прислоняется спиной к холодному кафелю, смотря на бездвижную ложку. Голова словно гудит от потока мыслей, во рту противный вкус рвоты, горло будто усеяно множеством маленьких порезов, а сердце в очередной раз болит и требует невозможного. Почему-то всё еще хочется позвонить Крэйгу. Это желание засело глубоко внутри и не уйдет ни с чувством голода, ни с наполненностью легких никотином. Что еще может помочь? Убеждение? «Ты ему не нужен. Если позвонишь, всё станет только хуже. Не надо. В таком состоянии не стоит ему звонить. Он поймет, что ты больной, рано или поздно, но лучше поздно. Просто подумай о чем-нибудь другом.» Как Твик может думать о чем-нибудь другом, если он думает о Крэйге, даже когда убеждает себя не думать? — Агх, не могу так больше! Когда же это кончится! Как это остановить?! — он хватается за волосы и тянет со всей силой. Ответ приходит неожиданно, врывается в голову Твика через нескончаемую вереницу мыслей и приносит с собой озарение. Ну конечно, как же еще.***
Достать алкоголь оказывается просто. Родители Твика хранят его на кухне, на последней полке маленького шкафчика. Он до сих пор не знает, что творит, зато знает, что если будешь часто пить один, то станешь алкоголиком. Алкоголизм уже не кажется Твику такой плохой идеей, если это поможет хоть немного приглушить это колющее чувство в сердце. Да, его сердце определенно хочет забыться. Шампанское откупоривается с характерным звуком и слегка обливает пол и рубашку Твика. Неважно. На вкус мерзко, но ему ли жаловаться, человеку, который может блевать по шесть раз на дню (маленькими порциями). Сигаретный дым окутывает кухню, блондин сидит на полу возле шкафчика и делает глоток из бутылки после каждой затяжки. Он где-то читал, что в алкоголе много калорий, так что надо выпить побольше, чтобы всё это вышло из него. Твик думает о Крэйге. Всё еще о нём. О его манере замечать, когда Твику холодно, когда грустно, когда плохо, когда он хочет спать. Возможно ли, что Такер уже давно догадался о том, что происходит с Твиком? О его неразделенной любви, о том, от чего он постоянно бледный? Вполне. Иначе к чему может быть этот вопрос. Ты хорошо питаешься? А он хорошо только врёт. Или и это не очень. Твик вспомнил тот день, когда Крэйг пришел к нему домой и, посмотрев в окно в его комнате, спросил: — Твик, ты куришь? Как выяснилось позже, он просто заметил немного пепла на подоконнике. А Твик думал, что освежителя воздуха вполне хватит, чтобы Такер ничего не заподозрил. На его родителей же действовало. Хотя сейчас Твик понимает, что им просто всё равно. Тогда Твик хотел, чтобы Крэйг ничего не узнал и, не смотря на то, что на новости о сигаретах Такер просто пожал плечами, сейчас Твик хочет того же. Ведь масштабы проблем совершенно разнятся. Но если Крэйг догадался тогда, то что мешает Крэйгу догадаться и сейчас? Нужно скрывать всё лучше. Такер не любит такое. Он обычный в меру занудный парень, который любит всё нормальное. А это не то слово, которое можно употребить по отношению к Твику. Когда шампанское пустеет наполовину, блондину начинает казаться, что ему душно в этом доме. Дом наполнен его самыми тошнотворными воспоминаниями, прогнившими мыслями, здесь разрушились практически все его детские мечты. О нормальной семье, о здоровье, о счастливом конце, а так же о любви. Здесь его никто не любит, он никому не нужен, предоставлен лишь четырём стенам, которые, кажется, впитали местную атмосферу и тоже осуждающе глядят на Твика. Он бросает бутылку на пол, пытается подняться на руках, но тело отдает сильной болью, в глазах темнеет, начинает кружиться голова, будто организм уже просто отказывается работать на такого потерянного хозяина. Но ему в любом случае нужно уйти отсюда. Собрав все силы, Твик выбегает из духоты на прохладную улицу, быстро распахивая тяжелую дверь, даже забыв, что так и не умыл лицо от уже запекшейся крови. На улице действительно немного лучше. Ноги не хотят его держать, поэтому он садится на асфальт и достает очередную сигарету, к которой подрагивающими руками никак не может поднести слабо горящую зажигалку, а затем, наконец почувствовав горький дым, терзающий воспаленное горло, смотрит вверх. На небе занимается закат, тучки такие розовые, что возникает ощущение, что рай всё же существует. Пусть он и не на земле, а где-то далеко, может, когда-то Твик в него попадет и всё навсегда станет хорошо. Хотя, наверно, это шампанское так действует, но сейчас всё будто становится проще. Все проблемы такие банальные, такие нелепые, но они жрут его изнутри, а он не может это остановить, даже когда видит простые пути решений. Сам загоняет себя в угол, сам причиняет боль, сам гробит свою жизнь, а всё от банального страха. Страха всё навсегда поменять. Потому что он не нужен Крэйгу таким. Не нужен настоящим: безвольным, нелюбимым, убитым жизнью, ни во что не верящим, пьющим от отчаяния… Твик может перечислять бесконечно. Но он не сможет скрываться вечно. В конце концов, на свое место нельзя поставить кого-то другого. Правда всегда раскрывается, особенно, если ты уже не в силах больше всем врать. Особенно, если врать становится трудней, чем раз и навсегда сказать правду. Он обещал себе не делать глупостей на эмоциях, но что, если это не глупость? Что если это поможет залечить все раны, что если прекратит его страдания? По крайней мере, ему больше не страшно. Ничего не страшно. Твик долго смотрит на тлеющий кончик сигареты, думая, думая, думая. А разве ему есть, что терять? Блондин по привычке тушит сигарету о запястье, с трудом встает, и, шатаясь, снова плетется в дом. Не потрудившись хотя бы прикрыть входную дверь, он как-то доползает до своей комнаты, где спешно ищет опять не вовремя потерявшийся телефон, и, находя его, по неизвестной причине, за комодом, звонит. В груди Твика происходит что-то неописуемое, смесь страха, что всё никогда не будет как прежде, радости, что он покончит с этим, сомнений, боли, эйфории, предвкушения… После нескольких гудков он слышит заветный голос. — Ало, Твик? — Говорит голос, а у Твика внутри вся странная смесь эмоций горит адским пламенем. Он больше не хочет страдать, не хочет страшиться этого голоса, не хочет чувствовать эту боль. Он закончит этот глупый цирк, устроенный для щедрых зрителей. — Д-да, это Твик. — Твик, что у тебя с голосом, всё в порядке? — Да, всё отлично, просто я ревел весь вечер над мультиком, а потом напился и сидел на асфальте возле своего дома с опухшим лицом и сигаретой. — А? Что, прости? Твик, что… — слышится недоуменный голос по ту сторону трубки. — Нет, — быстро перебивает собеседника Твик. — Сейчас буду говорить я. Твик поудобнее садится на кровати и вдыхает побольше воздуха. Что ж. Пора. — Я звоню, чтобы всё остановить. — Он старается говорить как можно уверенней. — Я больше не могу терпеть то, что происходит между нами. Эта странная показуха, ради чего она вообще? Ради денег? Ради того, чтобы от нас отстали? Ради сохранения твоего авторитета, чтобы весь город не считал тебя изменщиком? Это всё мне не нужно, оно приносит только боль! Я так долго терпел это, несколько лет, Господи! Я плакал ночами, даже когда мои родители отправляли меня ночевать к тебе, посчитав это отличной идеей, я плакал, пока ты спал! А всё потому что-то, что я выставлял напоказ как ложь, на самом деле было чистой правдой, о Боже! Всё это время ты думал, что я вру им, но я врал только тебе, как же это запутано, агх! Просто на самом деле, — его голос ломается, а по щекам снова текут так и не выплаканные до конца слезы. — На самом деле… Ты… ты, — всхлип. — Т-ты м-мне, — всхлип. — н-нравишься. После этого монолога последовала пауза. Твик молчал, часто всхлипывая, молчал и собеседник. — И я знаю, что это очень г-глупо, — не выдержал блондин. — И знаю, что тебе не нужны мои чувства, — всхлип. — Н-но я ничего от тебя и не т-требую. П-просто, просто, — всхлип. — Давай покончим с этой ложью, я больше не м-могу это терпеть, не м-могу, господи, больше не могу. Твик прикрывает глаза рукой, впервые не пытаясь остановить неконтролируемый поток соленой воды, и слушает тишину в трубке. — Давай, — всё, что ровным голосом отвечает собеседник. Твик сбрасывает вызов и убирает ладонь от лица, смотря в стену. Это всё. Он сделал это. Блондин переводит взгляд на телефон, который крепко держит трясущейся рукой. На иконке контакта Крэйга стоит его фото. Твик сфотографировал Такера в тот самый момент, когда тот потянул руку, чтобы закрыть объектив. Лицо, которое, кажется, не умеет выражать какие-либо эмоции, он только сейчас осознал то, насколько он любит это родное лицо. Так, черт его дери, любит. Твик опускается на кровать, продолжая держать руку на весу и смотреть. Смотреть в эти глаза, которых так долго боялся. Боялся увидеть в них презрение. И поэтому не смотрел. Экран смартфона слегка темнеет, а затем и вовсе гаснет, оставляя единственным источником света сумерки, пробивающиеся сквозь толщу стекла. Твик роняет руку на кровать, а затем медленно закрывает глаза, в уголках которых высохли слезы, и, впервые за три дня, засыпает.***
Чердак заброшенного дома. Сжавшиеся от времени доски, между которыми видно просветы, поросшее паутиной маленькое окно, от рамы которого уже начала отколупливаться белая краска, у него пыльные стекла, ржавая задвижка, пропахший старостью затхлый воздух, древние часы, с остановившимися когда-то стрелками, стоящие в углу, про них забыли, а может, их и не собирались забирать, скрипучий пол, грозящийся скоро провалиться, по которому аккуратно идет Твик, стараясь не издать ни звука. Ноги в кроссовках осторожно прощупывают каждую доску, проверяя ее надежность и скрипучесть, руки блондина, раскинутые в разные стороны, стараются удерживать равновесие, чтобы не случилось что-то непоправимое. Но вот, когда Твик ступает на очередную доску, она проламывается, парень спотыкается и с громким звуком рухает на пол. Твик пытается вытащить ногу, застрявшую в проломе, но тщетно, он слышит звук множества трещин, а затем уже летит вниз. Летит он недолго, а после того как ощущает под собой поверхность, сразу упирается в нее руками, поднимаясь. Вокруг кромешная темнота, как будто глаза вовсе закрыты, Твик старается разглядеть дыру в потолке, из которой он упал, но видит лишь черноту. Он движется, вытянув руки вперед, пытаясь нащупать какую-либо мебель. Но ничего не происходит. Блондин не знает, сколько уже идет, но так и не натыкается ни на стену, ни на что-либо еще. Хоть на что-нибудь. Вдруг он чувствует движение под ногами, совершенно непонятное, непохожее ни на что. Твик опускается на колени и трогает ладонями поверхность на которой стоит. Почему-то на ощупь поверхность как грубая кожа, с ощутимыми неровностями и волосками, которая пульсирует под руками. Пол, он… он будто… дышит? Твика окутывает животный страх, он одергивает руки и пытается потереть их друг о друга, но ничего не ощущает. Он начинает кричать, а слышит лишь тихий хриплый писк. Руки пытаются схватиться за лицо, ощупать шею, но не находят ничего, кроме черной пустоты. А есть ли у него вообще руки? А существует ли он сам? Но тут он ощущает на своем плече прикосновение. Сначала легкое, потом более грубое, а затем его начинают уже откровенно трясти за плечо. Парень слышит голос: — Твик. Откуда доносится этот голос? Он кажется таким знакомым… — Твик, — слышит он снова свое имя. — Проснись, эй. Блондин распахивает глаза и резко садится на кровати, сильно ударяясь о что-то лбом. — Ай, Твик, какого хрена, — говорит, очевидно, тот, об кого он ударился. У Твика бешено бьется сердце, он чувствует боль от удара, а когда дотрагивается до пострадавшего места, осознает, что всё его лицо в поту. Мутный спросонья взгляд в скором времени фокусируется, а потом мечется по кровати и вполне реальному телу. Господи, это был всего лишь сон, думает Твик, ощупывая свою рубашку. — Приснился кошмар, — слышится понимающий голос справа. Твик резко поворачивает голову и замирает. Рядом с его кроватью, придерживая больной затылок рукой, стоит Крэйг. Крэйг. Старый добрый Крэйг, со своей излюбленной синей шапкой, о котором Твик думает каждую минуту каждого дня. Тот самый Крэйг, которому он пьяный звонил выяснять отношения. Пришел сюда. И стоит возле его кровати. На осмысление этого у Твика уходит около тридцати секунд. Как стыдно. — Ч-что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает Твик, отворачиваясь к стене, чтобы Такер не заметил его смущение. — Пришел попрощаться? — Как это что? — громко начинает Крэйг. — Я пришел проверить, как ты. У тебя дверь распахнута, ты в курсе? — Он большим пальцем указывает в примерную сторону двери. — А ты тут спать улегся. Это было… так эмоционально. Твик даже не может вспомнить, когда слышал что-то столь возмущенное от Такера. — Т-ты пришел, потому что волновался? — выпаливает Твик и поворачивает голову к Крэйгу. Вглядывается в его лицо и видит беспокойство в глазах. Не злость. Не презрение. Ничего подобного, беспокойство. Теперь он понимает, что это оно. — Да, я волновался, — кратко и устало отвечает Крэйг и неожиданно притягивает Твика к себе, обнимая. Блондин в ступоре. Они часто обнимались на людях. Можно сказать, очень часто, но это было не то. Сейчас, когда Такер обнимал его потому что так хотел, а не движимый множеством глаз, эти объятия не казались холодными и приносили не колющее чувство внутри и ощущение себя использованым, а тепло и чувство, что он кому-то нужен. И Твик обнимает Крэйга в ответ, кладя руки ему на спину и ставя подбородок на плечо. Объятия длятся долго, но никто не спешит отстраняться. Твик просто тонет в них и нежится в тепле Такера. Крэйг же просто радуется, что с Твиком всё в порядке. Он так боялся, что тот может что-то с собой сделать, навредить себе так, что уже нельзя будет исправить. Но, как оказалось, зря, Твик просто мирно заснул в своей кровати, Такер даже какое-то время полюбовался на спящего блондина, пока не заметил, что тому снится кошмар. Позже Крэйг вытирает Твику лицо влажной салфеткой, приговаривая, что нужно было остановить кровотечение ватой, а не заливать кровью рубашку и пол. А потом целует Твика, ощущая вкус алкоголя и сигарет, заставляя того краснеть и дрожать, цепляясь пальцами за футболку Такера. — Давай, когда тебе станет лучше, мы с тобой сходим в парк, — шепчет Крэйг рядом с ухом Твика, когда они сидят напротив друг друга на кровати. — Посмотрим на уток, если они еще есть, купим сахарную вату, погуляем. Можем зайти в кафе неподалеку. Или ты хочешь в кино? — спрашивает он, и Твик понимает, что ему плевать куда они пойдут, он готов даже есть сахарную вату, зайти в кафе и купить ведерко попкорна в кино. И Твик чувствует себя хорошо. По-настоящему хорошо. Он всегда мечтал стать героем из своих любимых мультфильмов, но сейчас понимает, что его всё устраивает. Пусть жизнь не сказка и постоянно полна проблем, но он готов вытерпеть что угодно, быть где угодно, лишь бы с ним был Крэйг. Главное, чтобы они были вместе. — Пока ты меня держишь за руки, у меня ничего не болит.*