Пока цветет сакура

После тренировки Харука чувствовал себя гораздо лучше. Он взял за привычку по дороге до дома заходить в магазин за продуктами, потом готовить себе ужин, заниматься и ложиться спать. Будни проходили в таком ключе, и его все устраивало. Иногда по выходным к нему приходил Мокото или Асахи. Иногда они созванивались и даже выбирались куда-то. Но это было так редко, что воспоминания ярко врезались в сознание и мелькали гирляндой. Занятия изнуряли. Рост требует усилий, и развитие не начнется, если стоять на месте. Но иногда стоит поставить жизнь на паузу. Что-то изменить. Сломать систему. Сходить в кино во вторник или позвонить домой не в пятницу, а в четверг. Проснуться на десять минут раньше или прочитать конспекты раньше. Бывает и такое, что система ломает тебя. Задумавшись о своем, Харука не спеша шел домой. Он знал, что еще не выбился из графика. Солнце уже садилось, напоследок целуя закоулки, зажигались огни. Неоновые вывески через дорогу мигали, зазывая. Веселые безликие люди проходили мимо, кто-то заходил в кафе. Из плавательного клуба дальше по дороге выходили дети и подростки. Они довольно улыбались, счастливо парили до дома. Навевало приятные воспоминания. Хару не мог не вспомнить, как сам был ребенком. Казалось, это было так давно… Они с Мокото любили плавать с самого детства. Это приятное ощущение, когда вода принимает тебя… Харука полюбил его с первого раза. Его глаза тогда загорелись и до сих пор полыхали мирным синим огнем. Страсть, охватившая его сердце, крепко въелась и не желала отпускать. Она только усиливалась после каждого плавания. Он словно заново рождался после тренировки. Тренер был строгим, но Харуке нравилось. Так он знал, что будет расти, и может быть снова встретиться… Пакет с продуктами выпал из рук. — Р-Рин? — Хару-чан! — парень весело помахал рукой. — Я же просил не называть меня так, — он чуть сдвинул брови и отвел взгляд. Рин подошел ближе, сунув руки в карманы толстовки. На плече висела спортивная сумка, и сам парень выглядел довольным. Он зашел в бассейн после аэропорта. Рин поднял пакет с продуктами и начал подниматься к квартире. Хару посмотрел на его спину, залитую нежным светом солнца с бликами океана, и пошел следом. Он открыл квартиру и зашел первым. Рин быстро разделся, снял курточку и прошел в кухню, словно это была его квартира. Он начал разбирать продукты, при этом радость его не оставляла. Хару посмотрел на него, наклонив голову набок. Он совсем не удивился такому поведению Рина. Он мог заявиться среди ночи с диким предложением. Или разбудить на рассвете, притащив французские булочки из закрытой пекарни. Или запустить в ванной рыбок и убежать. Как он все это проделывал — непонятно. Все уже перестали спрашивать его об этом, он никогда не отвечал. Рин жил на своей волне. Он вытворял вещи, понятные лишь ему, и никогда ничего не объяснял. Он мог сорваться просто так на другой конец света и пропасть на полгода. После совершеннолетия Рин стал неудержим. Наверно, только Харука понимал Рина. Смотря в его глаза, он видел что-то знакомое. Та же страсть. То же стремление стать лучше, преуспеть. Но в чем? Чем был одержим Рин? Этого никто не знал, никто не понимал, и уже даже не пытался разгадать эту тайну. Все опустили руки. Только удивлялись и каждый раз поражались новой выдумке Рина. Его могли слушать часами. У Рина был огромный багаж историй, и никто точно не знал, правда они или нет, может, только отчасти. Впрочем, это уже неважно. Рин рассказывал их так, будто для него они были всем. Он весь загорался, погружаясь в свой мир, но держа связь с внешним, и в такие моменты никто не смел разрушить его красоту. Он словно воплощение страны чудес. Хару прошел на кухню и встал позади. — Как ты узнал мой адрес? — Я уже был у тебя, — спокойно ответил Рин. Хару вздохнул. Он помнил это, но не мог выдержать тишину — впервые не мог. Он спросил первое, что пришло в его пустую голову, и ужасно жалел об этом теперь. Рин будет думать, что Хару забыл что-то, связанное с ним. Рин заглянул в холодильник, но тут же его закрыл. Он знал, что сейчас Хару будет готовить ужин, поэтому, выкинув пакет из магазина в урну, сел за стол и протянул ноги вперед, задирая голову к пустому потолку. Хару снял толстовку, вымыл руки и надел фартук. Их встречи всегда получались сумбурными и незапланированными. Их было так мало, особенно в последние годы. Хару нередко ностальгировал. Он хотел вернуться в детство, где все было просто, рядом были друзья, и они могли плавать все вместе когда угодно. Немного подумав, Хару остановился на одном из рецептов, который выбрал еще в магазине при покупке продуктов, но отчего все забыл. Он достал сковороду, полил масло и выложил из упаковки нарезанные кусочки скумбрии. Никогда до этого тишина еще не раздавливала каждую крадущуюся мысль и каждую вспыхнувшую эмоцию. До этого Нанасе любил молчать и говорил лишь изредка, а за готовкой он становился таким же отвлеченным, как и при плавании. Но не в этот раз. Он ощущал на себе внимательный взгляд Рина, сидящего за столом и уронившего голову на руки. Шум города заползал в квартиру неохотно, словно его что-то пугало. Хару вымыл руки, разложив скумбрию на сковороде, достал терку и морковь. Он развернулся к столу — на нем было удобней — и посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. Хару начал тереть морковь на плоскую тарелку. — Ты не говорил, что приедешь. — Я никому не сказал, — Рин ухватил морковку и откусил ее, улыбаясь. — Пока. Послезавтра уже самолет. Я лечу в Америку, — он посмеялся. — Хотел повидаться с тобой. Хару посмотрел на него, но ничего не сказал и продолжил готовить. Скумбрия с медленным шипением обжаривалась на фоне, будто что-то говорила, разбавляла напряженную тишину. Рин не сковывался. Он был весел и безмятежен, как обычно. Можно сказать, даже легкомыслен, но стоило посмотреть ему в глаза и становилось ясно: парень совсем не глупый. Он не мог найти себя, возможно, или считал обычную жизнь слишком скучной. Его что-то не устраивало в оседлой жизни, поэтому он никогда не задерживался на одном месте дольше недели. Натерев морковь, Хару высыпал ее поверх перевернутой скумбрии и начал нарезать лук на чистой доске. Поднимался теплый аромат, пробуждающий аппетит. Лук отправился в сковороду. Лопаточкой аккуратно все перемешали. Посыпались приправы и соль. Сверху полился вчерашний соус. Проснулся голод. — Помнишь, мы учили английский? — спросил Рин. Конечно, эти вечера невозможно было забыть. Когда они перешли в среднюю школу и оказались в разных классах, все равно продолжали общаться. Главным образом из-за Мокото. Он с детства был добрым и лучезарным, каким-то чудом ему удалось свести и удержать рядом двух абсолютно разных людей. Его младшая сестра говорила, что их семья — семья магов, и в этом весь секрет. Хару, конечно, не особо в это верил, но с каждым днем задумывался все чаще. Он помнил те вечера, когда Рин-чан заваливался к нему домой, притащив что-нибудь съестное с собой. Хару доставал учебник. Они вдвоем запрыгивали на кровать или садились на пол и учили вместе слова, потом правила, потом вместе тренировались в грамматике. Это всегда было весело, хоть они и часто спорили и не могли поделить одеяло. Мацуока, конечно, преуспел в этом. Они поспорили с ним как-то, кто лучше сдаст тест. После дополнительных занятий с Мокото, Хару победил. С тех пор их отношения изменились. — Да, — ответил Хару, встряхнув головой. — До сих не понимаю, как ты так быстро подтянул английский и сдал тест лучше меня! — Рин засмеялся. — Я всегда знал, что ты особенный, Хару-сэмпай. — Ужин почти готов, — отрешено сказал Хару. Рин радостно воскликнул и собрал волосы в хвост резинкой, болтающейся на запястье. Хару начал доставать посуду, накрывать на стол и исподтишка бросал взгляды на нетерпеливого улыбающегося парня. Он бы сказал, что чувствовал некоторое неудобство, но обманул бы. Это было что-то другое. Более комфортное и приятное чувство. Хару снял фартук и положил его на стол, не заморачиваясь. Он помыл посуду, пока скумбрия доходила до состояния полной готовности, а после еще постоял несколько минут, сверля ее взглядом. Рин смотрел на него и молчал. Они не замечали ничего, кроме друг друга. Лучи ползли по стенам ниже и падали на пол, невинный детский смех с площадки стихал и пропадал под тяжестью шума от проезжающих мимо машин. Ужинали они молча. Ни вопросов, ни замечаний, ни новостей — ничего. И это после трех месяцев молчания. Тогда они, помнится, гуляли. Погода выдалась хорошая, не такая холодная. Рин подарил Хару шапку и вытащил на улицу. Он много говорил тогда обо всем. Порой Рина было действительно невозможно заткнуть. А к вечеру они зашли в кафе перекусить. После Рин сбежал через окно в туалете. Не отвечал на звонки, на СМС, только отправил домой письмо из Австралии с открытками и красочным описанием океана. Го-сан отдала письмо Хару. Рин только для него мог говорить об океане несколько страниц, не отходя от темы. И с тех пор они больше не связывались. До этого самого дня, когда Рин неожиданно заявился перед домом. Хару украдкой посмотрел на парня. Его волосы цвета холодной фуксии упали на лицо, выбились из хвостика и торчали в стороны неравномерными прядями. Рукава толстовки были закатаны по локоть, как парень всегда и ходил, а растянутая майка с неясным принтом болталась до бедер. Хару понимал Рина, но в то же время он был для него загадкой. Когда Хару начал мыть посуду, Рин подошел к нему со спины и выглянул из-за плеча. Капли пены падали вниз, поток воды обнимал тонкие руки. — Я хочу показать тебе кое-что, — сказал Рин. — Что? — спокойно спросил Хару, чувствуя на шее обжигающее дыхание. — Узнаешь. Он широко улыбнулся, сверкнув острыми зубами. Хару поставил посуду на сушилку, вымыл руки и вытер их полотенцем. Когда он обернулся, Рина уже не было рядом, и он даже успел подумать, что парень ему причудился. Может, они не виделись гораздо больше, чем три месяца? Что, если они не виделись с начала средней школы? Хару забегал испуганными глазами, не в силах сделать шаг, у него перехватило дыхание. — Давай быстрее! — послышался голос из прихожей. Выдох. Хару оставил полотенце, прикрыл глаза. Сердце бешено колотилось в груди. «Чего я так боюсь?» — голос раздался в голове. От кончиков пальцев к шее протянулись ледяные веревки, они начали стягиваться и опустились ниже, к ногам, зацепились за все вокруг и начали обвязывать тело, разрывать его. Изнутри прорастали стебли с голубым дельфиниумом. Тело сковывало и освобождало одновременно. Хару открыл рот, чтобы втянуть воздух, но, кажется, легкие забились лепестками и водой. Он почувствовал, как начинает тонуть. — Хару? — Рин заглянул в кухню. — Хару, ты в порядке? — он подошел ближе, осмотрел бледного парня. Выдох. Небольшой вдох. Глубокий выдох. Вода вытекала из легких, унося с собой лепестки. Веревки начали рвать, и стебли ослабевали. Наверху еще виднелся яркий чистый свет. Блики воды мешали видеть. Лепестки плыли вокруг, прилипая к коже вместо второй кожи. От каждого движения веревки могли стянуться вновь. Дельфиниум манил к себе, отвлекая от света. — Хару-чан? — Я в порядке, — выдавил из себя Хару. — Ты уверен? — Я же сказал: я в порядке, Рин! Оттолкнув Рина, Хару прошел мимо него и вышел в прихожую. Он надел спортивную кофту, обулся и засунул руки в карманы. Рин вышел вслед за ним, еще раз окинул взглядом. Хару не дотягивало до «в порядке», но он точно не был один — значит, он не утонет. Рин обулся и поправил накинутую сверху куртку. Они вышли из квартиры, закрыли на замок дверь и спустились на улицу. Солнце падало все ниже и ниже. Небо приобретало сиренево-синие оттенки, высыпались невидимые звезды, и выползала обгрызенная луна. Свежий воздух очищал мысли. Хару выдохнул облачко пара. Было все еще холодно. Лепестки сакуры, принесенные ветром из аллеи, встречались под ногами и сметались в сторону, прокладывая путь. Беззвучная музыка проносилась мимо, разговоры прохожих растворялись в тишине. Было слышно лишь два сердцебиения и медленное дыхание. Рин повел Хару, не воспринимающего внешний мир, по дороге. Они шли близко друг к другу, достаточно, чтобы их мысли переплелись и звучали по одним и тем же нотам. Солнце уже почти исчезло. От него осталась лишь оранжевая горящая полоска света, переходящая в зеленоватые волны на нежном синем небе, украшенном огоньками надежды и веры. Наверняка, где-то там, далеко и высоко, творились чудеса, летали феи и эльфы, и удивительные миры возрождались из пепла. Но это еще не значило, что чего-то невероятного не могло происходить здесь, совсем рядом, что даже можно было прикоснуться рукой. Когда уже совсем стемнело, и загорелись уличные огни, они еще продолжали идти, и они все еще не говорили. Обошлось без забавных историй и без коротких ответов, без шуток и улыбок — без всего. Это была их самая тихая встреча, будто они оба что-то чувствовали. И, возможно, все это было неправильно. Это могло остаться только их секретом — в одиночестве ночи, когда весь мир окрашивается абсолютно иными красками, не важно, ничего неважно, кроме «здесь и сейчас», а на утро ночи как будто и не было. Звезды не светились, и холодный ветер не обнимал. Ничего. То, что случается ночью, остается ночью. Хару глубоко о чем-то задумался. Он погрузился в свои мысли и начал тонуть, но это ничего, ведь этого он не чувствовал. Ему хотелось скрыться от того, что его терзало. Что-то одновременно по всему телу, что-то стойкое и необъятное. Он хотел спрятаться в себе от себя же. Хару отрекся от всего настолько серьезно, что не заметил: светофор горел красным. Он ступил на дорогу, и прямо на него ехала машина. Ее яркие фары ослепляли, бросали длинные безобразные тени на темную бездушную дорогу, а вокруг не было никого. Как же поздно могло быть… Харука ничего не замечал, он плавал в подводном царстве со странными существами, которых больше нигде не существовало. Рин схватил Хару за плечо и резко дернул на себя за пару секунд до того, как машина промчалась мимо. Щелчок. Стрелки часов стучали в голове. Не бывает «Слишком поздно» или «слишком рано». Есть лишь то, что мы выбираем, и ночью можно решиться на самые безрассудные поступки, ведь на утро начнется другая жизнь. — Хару-сэмпай! — крикнул Рин. — Ты что, совсем?! — Отпусти меня! — Хару скинул с себя руки Рина и отошел назад. — Зачем ты приехал? Зачем?! Рин остыл. На него вылили ведро холодной, ледяной воды. Он рвано выдохнул, волосы упали на глаза. Он видел глаза Хару — чистые и прозрачные, как океан, полные тайн, загадок и невиданного ранее, искренние и желанные. — Чтобы снова уехать?! Чтобы снова бросить меня?! — Я делаю это ради нас с тобой. Ради нас всех. Плечи Хару задрожали. Он глубоко дышал. Его кристальные глаза разбились на миллиарды осколков. Океан покрылся трещинами. Рин открыл рот, но не стал ничего говорить. Он подошел и обнял Хару, прижал его к себе и не отпускал, хоть тот и кричал, и бил его по груди, и изо всех сил пытался вырваться. В конце концов, он успокоился, и его обессиленное тело обмякло в крепких руках. Рин не отпускал Хару, гладил по спине и незаметно вдыхал его аромат, которого ему так не хватало в шикарных номерах отелей, на красивых улицах, в бассейне и в миллиарде других мест, которые он успел посетить. Нигде не было так же. Теперь Рин был дома. Они неподвижно стояли на безлюдной улочке Токио, обдуваемые прохладным ветром, несущим парящие лепестки сакуры. * — Ты уверен, что сюда можно? — обеспокоенно спросил Хару, заглядывая через плечо. Рин повернул ключ в замке два раза и толкнул дверь. — Да. Он прошел вперед, придерживая дверь для Хару. Пред ними предстала просторная темная квартира. В слабых огнях города были видны лишь очертания, но и по ним можно было сказать, что хозяева — богатые люди. Харука огляделся. Рин закрыл дверь и пошел дальше. Он хорошо ориентировался и без света, будто бывал уже миллион раз в этой квартире. Без лишних вопросов, Хару направился за ним. Они зашли в большую комнату с камином и аквариумом. Хару остановился и чуть наклонился вперед, наблюдая за рыбами. Они плавали среди декоративных кораллов и замка. Рин подошел и встал рядом, засунув руки в карманы джинсов. Голубая подсветка аквариума падала на их лица. Прошло около минуты. Рин взял Хару за локоть и потянул в сторону, тот поддался. Они вышли из комнаты и поднялись по небольшой лестнице в коридоре. Рин открыл дверь. Залетел прохладный воздух. Они поднялись на крышу. — Чья это квартира? — Одних моих приятелей из России. На крыше был бассейн. Большой и с опавшими лепестками сакуры, прилетевшими с попутным ветром. Хару снял с себя толстовку, быстрым движением стянул футболку и джинсы, скинул ботинки и прыгнул в воду. Рин посмеялся. Он разделся чуть медленней и запрыгнул следом. Вода была холодной, но в то же время до безумия приятной. Хару закрыл глаза и поплыл вольным. Он успел соскучиться по воде. Плавая вольным, он чувствовал себя свободным и живым. Проплыв несколько кругов, он вдруг остановился и встал на ноги. Воды было по грудь. Рин, прекратив плавать, тоже встал на дно бассейна и смотрел на парня, светящегося в ночи. Маленькие лампочки по периметру крыши горели белым чистым светом. Небольшой столик и пара плетеных кресел, несколько декоративных растений создавали сказочную атмосферу другого мира. На небе высыпались звезды. Они ярко светились несмотря на вывески города, фонари и рекламные щиты. Темное чистое небо с архипелагом надежды. Хару лег на спину и расслабился. Он развел руки в стороны и позволил лепесткам сакуры окружить себя. В его глазах отражался целый звездный мир. Рин тоже лег на спину и улыбнулся. Мокрые волосы цветком распустились по воде. Резинка спала. Он подобрал ее и натянул на запястье. Они вверили себя воде. Тонкие изящные черты тела сливались с водой. Он был словно ее воплощением. Хару закрыл глаза и глубоко вдохнул. Он видел нечто иное, нечто лучшее, чем могла предложить ему реальность. Открытые бассейны обладают своей атмосферой. Они сливаются с небом, что смотрит на них, и отрекают весь остальной мир. В них только свобода, и Хару чувствовал ее. Она проходила сквозь него и поглощала в себя, подобно воде. Хару раскрыл глаза, и они засверкали всеми оттенками океана. Рин плыл недалеко. Он полностью расслабился и смотрел на небо. Лепестки сакуры летели по ветру, падали вниз, вновь взлетали. На фоне звезд все выглядело иначе. Верхушки небоскребов не было видно, их не существовало. Через несколько минут вода подтолкнула Рина и Хару ближе друг к другу. Они ничего не замечали, кроме неба, кроме необъяснимого парящего чувства внутри. Когда они приблизились, это чувство усилилось. Между ними промелькнули электрические заряды. Рин положил руки на торсе. Хару развел их в стороны, словно крылья. Рин повернул голову набок. Хару сделал то же. Их лица были совсем рядом. Рин посмотрел в его глаза. — Здесь очень красиво. — Да. Подплыл чуть ближе и поцеловал его, положив руку на щеку. Когда Рин оторвался, он заглянул в глаза Хару. Его губы оказались такими же мягкими и приятными, как он и думал. Харука удивленно смотрел на него, но Рин не боялся. Он больше ничего не чувствовал, кроме одного трепещущего крыльями желания, поглотившего его тело. Хару поцеловал Рина, подплыв еще чуточку ближе. Более настойчиво, чем Мацуока, будто бы что-то заявлял. Они оба наконец-то успокоились. Их души очистились. Теперь ничего не мешало им. Они разобрались с тем, что их терзало. Вот, почему было так больно. Вот, почему не покидало чувство недосказанности. Вот, почему они каждый раз возвращались друг к другу. Рин погладил Хару большим пальцем по щеке и улыбнулся. В прошлые разы, когда они оставались одни, все происходило иначе. Оба не предавали этому никого значения, будто бы воспринимали как нечто обязательное, само собой разумеющееся. Все происходило сумбурно, а на утро Рин обязательно сбегал. Они никогда не говорили и, пожалуй, даже не думали об этом. Считали друг друга друзьями или даже просто приятелями, а остального не существовало. Что происходит ночью — остается в ночи. Сейчас же в них обоих что-то открылось. Они понимали друг друга. Они желали друг друга. Они скучали друг по другу. Они… — Я замерз, — сказал Хару. Он нырнул под воду и проплыл до бортика бассейна. Рин смотрел ему в след и двинулся лишь тогда, когда Нанасэ встряхивал головой, чтобы немного просушить волосы. Они оба начали одеваться, не заботясь, что еще не высохли. Когда Хару накинул кофту, он подошел к бортику крыши, положил на него руки и задрал голову к небу. На одежде поплыли влажные пятна. Рин встряхнул волосами, встряхнулся и осторожно, будто бы боялся спугнуть, подошел к Хару со спины, обнял его и уткнулся носом в макушку. Ничего кроме этого у них не было. Как много они потеряли, убегая от самих себя столько лет… Хару прикрыл глаза и оставил себя в руках Рина. Только звезды смотрели на них сверху, лепестки сакуры проносились мимо. Когда они вернулись домой, было уже поздно. Они не устали, спать совсем не хотелось, несмотря на тяжелый день у каждого из них. Хару снял с себя кофту и пошел в комнату к комоду в поисках теплой одежды. Во время дороги он замерз еще сильнее и боялся, как бы не простудился. Он зажег слабый желтый ночник в виде дельфина на комоде и открыл ящик. Пару секунд просто смотрел на ровные стопки, забыв все на свете. Хару быстро снял футболку с джинсами, кинул их на стул и забрался в спортивные штаны с толстовкой. Он пригладил взъерошенные волосы и посмотрел за окно, повернув голову налево. За прозрачными занавесками мигал свет в квартирах. Кто-то еще не спал. Ветер не успокаивался. Некоторые звезды прятались за перистыми облаками. Луна была ясной, бросала дорожку на большую, ровно заправленную кровать. Комната не блистала мебелью. С детства Хару любил минимализм, все только самое необходимое. Между подушек на кровати лежала большая причудливая птица, подарок от Нагисы на окончание года. Они даже были чем-то похожи. — О чем задумался? Голос донесся как будто бы издалека, под толщей воды было ничего не слышно. Хару обернулся. Рин стоял, облокотившись о дверной проем, сложив руки на груди и ухмыляясь. Свет скользил по его острым чертам и еще темным от влаги волосам. Хару достал из ящика одежду и протянул ее парню. Он не сразу заметил, что Рин уже успел переодеться. «Точно, — подумал про себя Хару, — его спортивная сумка». Он опустил руку с чистой одеждой и уронил взгляд на темный пол с их тенями. Волосы упали на глаза. Хару развернулся, убрал чистую одежду на место и после короткого промедления повернулся снова. Перед ним стоял Рин. Их взгляды встретились. Рин поцеловал парня с нежным трепетом, жадно, будто задыхался без него, будто бы Хару — единственное, в чем он нуждался. Они поддались навстречу друг другу. Рин напирал чуточку больше и прижал Хару к комоду, уперся в стену одной рукой, чтобы точно не упасть. Воздуха не хватало, но отрываться не хотелось. Хару положил руки на плечи Рина и выводил узоры на его спине, заставляя дрожать от каждого прикосновения. Вопросов в голове не возникало. Они до этого дня оба не понимали, чего хотели. Их неуместные встречи каждый раз в разных местах не давали ничего путного. Они не знали, кем были друг другу, и не знали, кем хотели быть. Они неплохо развлекались, ходя то на карнавал, то в бассейн, то в любое другое место. Так повелось со средней школы. Они никогда не говорили об этом. Хару был не из тех, кто говорил о своих чувствах, а Рин не из тех, кто волновался, переживал или думал о последствиях. Они идеально подходили друг к другу. Но в этот раз что-то поменялось. После долгой тишины с обеих сторон начала разрастаться тьма. И даже их встречи не могли прогнать ее. Сначала было даже весело, но после… После недель без всякого общения, они невольно стали задумываться. Их мысли загоняли их в угол — к единственному ответу. Как бы они не хотели скрыться, у них не получалось. Изнурительное расписание и отречение или наоборот постоянное общение, просмотр телешоу и чтение манги или учебной литературы, фотографии и дискотеки с шумной компанией под громкую убивающую музыку — лекарства не находилось. Когда их взгляды вновь встретились, не осталось никаких сомнений. Рука Рина забралась под толстовку. Холодные пальцы гладили нежную кожу. Хару наконец-то стало тепло. Может, он мерз совсем не из-за погоды. Рин слегка надавливал пальцами на участки кожи, прижимаясь ближе. Жадно и бережно одновременно. Хару обвил руками его шею, поддаваясь навстречу. Рин потянул вверх его толстовку, и через мгновение она оказалась на полу. Им не хотелось отрываться друг от друга. Они хотели жить. Они хотели чувствовать. В этот раз все произошло иначе. Это была их другая жизнь. Они наконец-то открылись друг другу. Они признали себя. Потому что в их сердцах не было страха. Что происходит ночью — остается в ночи. * Когда солнце уже проснулось и вяло начало подниматься, занимаясь своими делами, когда люди уже спешили на работу, забыв обо всем на свете, когда начинался очередной скучный день, не отличающийся ничем от остальных, Хару открыл глаза. Он увидел пастельный желтый на стене и моргнул несколько раз. Взгляд направился на электронные часы. Будильник не сработал, он забыл его завести. Хару обнимал одной рукой подушку, лежа на краю кровати. Он снова обвел взглядом комнату. Она не изменилась. Ему казалось, что-то непременно поменяется. Хару сел на край кровати и почесал глаза. Взъерошенные волосы торчали в разные стороны. Он обернулся. На кровати спал кто-то еще, это точно. Среди его подушек лежала та самая. Он всюду с собой ее таскал, особенно когда начал пропадать надолго. «Так мне это все не приснилось?» — сердце пропустило удар. Хару поднялся и начал искать свою одежду. Что-то валялось под ногами, на комоде, но своих он так и не нашел. Тогда взял первое, что попалось под руку и вышел из спальни. Он сильно удивился, воочию убеждаясь в действительности происходящего. Хару чувствовал себя усталым, но горло не болело, и температуры не было. Он стоял в черных спортивных штанах, идеально подходивших ему по размеру и длине. Рин мурлыкал себе под нос, чем-то увлеченно занимаясь — он заваривал кофе. — Ты надел мои штаны. — Оу, Хару-чан, — по коже пробежался холодок, Рин повернулся с кружечкой горячего кофе. — Не слышал, как ты подошел. Ты что-то имеешь против? — Рин сунул руку в карман и ухмыльнулся. Не ответив, Хару подошел к ящику, открыл дверцу. Он не увидел кружку. Рин протягивал ему горячий кофе. Хару посмотрел на чашку, взял ее и облокотился о стол, безмолвно примыкая губами к горячему обжигающему кофе. Город за стенами квартиры уже проснулся, и его бодрый шум врывался в мирные стены, обнимающие и успокаивающие. Яркие лучи прогоняли сон, и отовсюду лилась жизнь. — Я рад, что ты не бросил плаванье, Нанасэ. — Да. Я тоже. Вскоре Рин все же подошел к нему, держа в одной руке полупустую кружку кофе. Нанасэ удивленно посмотрел на него и не мог пошевелиться. Рин поддался вперед, приподнимаясь на носочки, и поцеловал Хару в кончик носа, потом улыбнулся с нотками смеха и, поставив кружку с грохотом на стол, убежал. Хару моргнул пару раз. Он залился краской. Идя домой после тренировки, Хару смотрел на небо, на красочные разлитые облака и на плавные переливы. Он чувствовал себя переродившимся, свежим. Макото шел рядом. Они молчали. Легкое напряжение повисло над ними. Его было незаметно, но стоило прикоснуться, задеть — и оно бы убило. Мокото кусал нижнюю губу. Как и всегда, когда нервничал и не решался что-то сказать. Солнце уже садилось. Токио — такой оживленный город! В нем совсем нельзя побыть наедине с миром. Люди повсюду, даже в самых отдаленных нежилых районах, они будто бы специально следят и караулят. Сумка болталась на плече. Волосы еще не высохли до конца. Прохладный ветер гулял с опавшими лепестками и мелким мусором под ногами. — Х-хару-чан, — голос задрожал. Нанасэ посмотрел на Мокото, будто еще секунду назад не плавал в другом мире, где вокруг него вились диковинные рыбы в глубине океана, не мерцали кораллы и моллюски, не проплывали, смеясь, дельфины и скаты, зазывая за собой. — Мокото? — Да, я, — он запнулся, повесив голову. Потом посмотрел вокруг. — Давай присядем, — и заставил себя улыбнуться, неловко почесав затылок. Они пропустили людей мимо себя и сели на свободную скамейку, стоящую перед небольшим магазинчиком сладостей. Хару поставил сумку рядом с собой и смотрел на ботинки. Казалось, он снова летал глубоко под водой, но это было совсем не так. Мокото собрался с духом и снова струсил. Как-то ему говорили: люди с зелеными глазами — самые бесстрашные, потому что в них течет магия. Но Мокото с детства был пугливым, и больше всего он боялся за своего лучшего друга. Он попытался расслабиться, наблюдая за проезжающими мимо машинами. Медленное солнце играло с его светлыми каштановыми волосами, и Мокото не смог сдержать улыбку, щурясь от света. — Ты сейчас думаешь о том магазине, в который заходишь каждый вечер за скумбрией, верно? — Нет, — Хару качнул головой. — Тогда об «Иватоби». Не переживай, они отлично справляются без нас! — Ага. Молчание растянулось еще на минуту. Казалось, протекла целая жизнь. — О чем ты хотел поговорить, Мокото? — Хару посмотрел на друга. Дыхание перехватило. Мокото растерялся, его застали врасплох. Он приободрился. Это был всего лишь Хару, боялся не стоило. Мокото улыбнулся. — Кисуми сказал, что видел тебя вчера. Вы с ним не особо ладите, так что он не стал подходить, — вмиг Мокото стал серьезным. Хару непоколебимо смотрел ему прямо в глаза. — Было уже поздно. Куда ты ходил, Хару? Он не отвечал несколько секунд. Потом опустил взгляд на дорогу. Люди ходили мимо, обтекали их подобно воде — так же плавно и изящно. — Я ходил плавать. Именно такого ответа Мокото и ожидал. Он немного расслабился, но все же спросил еще кое-что, пожалуй, самое важное, о чем не мог перестать думать еще с перерыва на обед. — Один? Хару немного подумал. Что-то блистало в его глазах. Ветер играл с волосами. — С Рином. Мокото тяжело втянул воздух сквозь зубы. Хару посмотрел на персиковое небо поверх возвышающихся зданий, телефонные провода качались на ветру, птицы шептались о своем, сторонясь людей. Время остановилось, и стеклянный купол, окружающий их, становился прочнее до тех пор, пока не начал трещать от своей силы. Осколки зазвенели, падая, и улыбки не покидали их лиц, но маски откинулись в сторону. Не было причин скрываться от всего мира — его не существовало. Хару поднялся, закинул сумку на плечо и попрощался с другом. На этом перекрестке их дороги расходились. Мокото помахал вслед, а после нервно оттянул ворот рубашки. Его кошмар стал реальностью. Он думал, такого никогда не может произойти в жизни. Макото верил, что кошмары остаются кошмарами — страхи всего лишь страхи. Но у всех правил есть исключения. Мокото вспотел, несмотря на прохладную погоду и легкую одежду. Он провел рукой по лицу, смывая испуганную маску. Хару уже скрылся. Он потерялся в потоке людей, свернул и уже шел по аллее с сакурами. Мокото снова тяжело вздохнул. Он сам не заметил, как, но его рука полезла в карман за телефоном и набрала номер. Гудки длились недолго. Сердцебиение оглушало. — Мокото-сэмпай! — радостно крикнул Нагиса. — Привет, Нагиса-кун, — посмеялся Мокото, волоча ноги по дороги. — Что-то случилось? — взволнованно спросил Нагиса. — С чего ты взял? — Я хорошо вас знаю, Мокото-сэмпай! Это что-то важное? Что-то с Хару-сэмпаем? — Ты и в правду хорошо меня знаешь, Нагиса, — Макото улыбнулся теплее солнца. — Рин вернулся. — Р-рин? — жизнерадостное воодушевление пропало. — Но, разве… Как Хару-сэмпай? — Он… — Мокото тяжело вздохнул. Наверно, это был единственный раз, когда он не был уверен насчет Нанасэ. — В порядке. — И что вы будете делать? — Ничего? Мне показалось, сегодня он был немного другим. Рин, наверно, скоро снова исчезнет. Если нет… — Я знаю, что делать! Мокото-сэмпай, вы можете на меня положиться! — Спасибо, Нагиса. Они попрощались, оба пребывая в состоянии неуверенности и в легкой тревожности. Все получилось немного неловко, и оба это игнорировали, делая вид, что все в порядке. Мокото убрал телефон в карман. Он еще раз посмотрел вслед Хару, в сторону его дома, и хоть не увидел ни того, ни другого, слегка улыбнулся. Появилась уверенность, что все пройдет хорошо. Мокото часто доверялся Хару, и это был именно тот случай. Иногда друг должен отойти в тень, чтобы встретить тебя там объятиями. Он должен все проверить и все подготовить. Он должен позаботиться о своем друге, даже если это подразумевает возможность разбитого сердца и отчаянной боли. * Возвращаясь домой, Хару немного нервничал, но подойдя к квартире он увидел, что окна закрыты, дверь тоже, и когда он зашел, то почувствовал запах горячей еды. Скинув с себя сумку и обувь, он прошел вперед, увидел Рина. Хару боялся, да нет, он был даже уверен, что никого не застанет дома. Рин удивлял даже его. — Я попытался приготовить ужин, — сказал он, поворачиваясь в фартуке. Хару посмотрел на Рина. Он все так же ходил в его спортивных штанах. На столе ждали тарелки, от еды еще шел пар. Хару улыбнулся. Он хотел бы, чтоб так всегда и было. Рин подошел к нему, поцеловал и заглянул в глаза, погладив по щеке. Хару не выдержал и поддался вперед, обнимая его, прижимаясь всем телом к нему. Казалось, этого было мало. Хотелось обнять крепче, стать ближе. Приятно было возвращаться домой. Рин улыбнулся, прижал Хару к себе и уткнулся в шею. Ни в одном месте на планете он не чувствовал себя так блаженно и комфортно, как в объятьях родного человека. — Извини, — сказал Рин, отпрянув, — скумбрии не осталось. — Ничего страшного, — с едва заметной улыбкой ответил Хару. «Я рад, что ты остался», — подумал он, но так и не сказал этого. Сел на свое место и снова незаметно улыбнулся, когда Рин опустился на стул напротив. Они приступили к ужину без лишних разговоров. Квартира стала другой. В ней ровным счетом ничего не изменилось, но в то же время изменилось кардинально все. Начиная с пустых стен и штор, заканчивая самим воздухом. Да, пахло ужином, но Хару каждый день готовил себе, и пахло так же. Изменилось что-то иное, на более глубинном уровне. Хару, не отдавая себе отчета, продолжал есть. В его глазах играли блики. Немного подумав, стоит ли вообще что-то говорить, Рин все же открыл рот. Но снова его закрыл, заметив напряженное состояние Хару. Он крепко о чем-то задумался, и, как правило, вытащить его из такого состояния мог только Мокото. Рин вспомнил, что так и не снял фартук, и громко рассмеялся, запрокинув голову назад. Хару поднял удивленный взгляд, рука с вилкой застыли в воздухе. Придя в себя, Рин снял фартук, свернул его и кинул на стол. Он встретился взглядом с Хару и решил, что это его шанс. Не подбирая слова долго и мучительно, не задумываясь о глубоких смыслах и прочей ненужной чепухе, Рин поступил беспечно, доверившись своему языку. — Как прошел твой день? — Нормально, — Хару пожал плечами и опустил голову. — С Мокото-чаном все хорошо? — Да. — Я хочу погулять. — Хару поднял глаза. — Под сакурой. Рин с детства любил сакуру. Никогда не мог объяснить этого, и мало кто понимал его страсть. Конец марта — его любимое время года. Хару понимал Рина. Это оказалось проще простого. Хару и вода, Рин и сакура. Они были идеальным воплощением своих желаний и так изящно находили общий язык, позволяя унести себя в другой мир. Словно две Вселенные сталкивались, когда Рин и Хару встречались. Два разных мира, безостановочно тянущиеся друг к другу. Разумеется, Нанасэ помнил, что Рин без ума от сакуры. Забыть это значит забыть, кто такой Мацуока в целом. — Ладно. * В аллее было действительно невероятно чудесно. Хару полюбил это место с первого взгляда. Сейчас же стало еще прекрасней. Приятные розовые лепестки создали целый мир. На детской площадке веселились дети. Одни играли в мяч, другие качались, кто-то бегал. На некоторых скамейках сидели люди, тихо о чем-то переговариваясь. Они были под защитой волшебного места, в своем мире. Иногда чудеса происходят в простых местах в самое неожиданное время. Рин обнял Хару одной рукой и заливисто рассмеялся. Это было чудесное место. Они сели на свободную скамейку около детской площадки. Солнечные лучи падали прямо на них. Погода стояла прекрасная, и почему-то хотелось улыбаться просто так. Все сложившиеся обстоятельства, к которым вели миллионы решений прошлого, слились воедино, и музыка, что они играли, обескураживала. Все неслись в неспешный радостный танец. Краски сменяли их наряды, инструменты выкладывались на полную мощь. Безграничный зал заполнился весельем. Из разных концов неслись стрелы судьбы, и в кого они угождали — оставался навсегда молодым. Ни сказав ни слова, Рин поднялся и подошел к плачущей девочке, сидящей на бортике песочницы. У нее сломалась игрушка — деревянный паровозик. Она выглядела такой одинокой среди смеющихся детишек, которые, кажется, совсем не замечали ее горя. Родителей тоже не было. Она, наверно, жила неподалеку. Ее красивое платьишко не должно было стать траурным нарядом. Рин присел на корточки около девочки и улыбнулся, та от неожиданности захлопала глазами, перестав плакать. Он взял паровозик в руки. — Это твоя любимая игрушка, да? — спросил Рин. — Да, — шмыгнув, ответила девочка с двумя милыми хвостиками черных волос. — Когда я был маленьким, я любил играть с корабликом. Его сделал мой отец. Я всюду ходил с ним. Девочка посмотрела на парня, потерев глаза кулачками, будто не верила, что он сидел перед ней. Рин улыбнулся и протянул ей починенный паровозик. — Меня зовут Рин, а тебя? — Акари, — она моргнула, потом, не веря своим глазам, взяла паровозик. Через секунду она широко улыбнулась, выглядя самой счастливой на свете. — Спасибо, Рин-кун! Посмеявшись в ответ, Рин решил, что уйти просто так от той, кто только что испытала сильный эмоциональный стресс, будет непозволительно. Он начал спрашивать девочку про друзей и увлечения — ничего серьезного, но в то же время простые слова всегда оказываются самыми важными. Нечто нейтральное, что позволяет узнать душу человека. Рин улыбался. Он даже рассказал, что начальная школа была лучшим местом в его жизни, потому что там было очень весело. И он не прогадал: девочка сказала то же самое. Сама она только собиралась в школу, уже в этом апреле, через неделю, но знала, что ей там понравится. Ее сестра всегда приходила из школы счастливой и часто гуляла с друзьями. Акари вскоре совсем позабыла о недавней поломке, и ее починенное сердечко беспроблемно билось в груди. Заметив на себе взгляд, Мацуока поднял голову. Он встретился с удивленным взглядом Хару. Пытаясь прочитать его, Рин запутался в догадках. Он поднялся и вежливо попрощался с Акари-чан, пожелав счастливого и легкого года в школе, а девчушка смущенно улыбнулась. Когда Рин вернулся на скамейку, Хару продолжал так же смотреть на него. По коже пробежался холодок, слова забрюзжали в голове. — Что? — спросил Рин смущенно. — Я часто играл с Го, когда она была маленькой. Дети меня любят, — он пожал плечами и сунул руки в карманы толстовки. — Вообще, пошли отсюда. Он поднялся и протянул руку Хару. Парень взглянул на нее и, немного мешкая, принял. Он пошел за Рином. Честно, в тот самый момент Хару не думал, куда они идут. Он бы пошел за Рином куда угодно. Выйдя на вымощенную дорожку, они прошли вперед и остановились в уединенном месте, где почти не было посторонних. Рин побежал вперед и завалился на траву, усыпанную лепестками сакуры, и довольно улыбнулся. Он раздвинул руки в стороны и прикрыл глаза, впитывая в себя это невероятное ощущение блаженства. Хару застыл на месте, шагах в десяти. Он наклонил голову набок, волосы упали на один глаз, и все гадал, не спит ли он. Реальность так походила на сон… Ночью можно делать все, что угодно — другой мир, другие правила. Солнце ночью светит иначе, так же, как и звезды днем мерцают по-другому. Любой сон заканчивается. — Ты должен присоединиться ко мне, Хару-чан! Невнятно пробурчав ответ, Нанасэ подошел к Рину, схватившему его за руку, как акула, и резко потянувшему его вниз. Хару упал на траву, утопая в лепестках, поднявшихся над ним и после мирно упавших на его тело. Он сделал короткий вдох. Все произошло слишком быстро, но он ощутил каждую долю секунды. Рин сел рядом с ним, упираясь рукой ему в грудь и прошелся взглядом по изящным чертам, хрупким, как отражение на воде. После он лег рядом, и они вместе смотрели на то, как их тела погребаются под розовым чудом с неба. Сердца бились глухо, но спокойно. Грудь невысоко поднималась. Они словно плыли по воде в райском месте. Все было совсем иначе. Новые ощущение, неопознанные чувства, трепет в кончиках пальцах. Мир вокруг кружился в бешеном танце, а для них это ничего не значило. Солнце спускалось ниже, но небо еще оставалось лазурно голубым с редкими прозрачными облаками и медовым светом. Положив голову на колени, Рин взял Хару за руку и переплел их пальцы, а после поднял к небу и с прищуром посмотрел, будто одновременно убеждаясь, что это правда, и наслаждаясь тем, как идеально они подходили друг другу. — Ты знал, что скорость падения лепестка сакуры — пять сантиметров в секунду? — Не придумывай. — Я не придумываю! — возразил Рин. — Это чистая правда! Сам погляди. Хару посмотрел на падающие лепестки. Изящные и легкие, как прикосновения ангелов, они неслись вниз. И в правду казалось, падали они слишком быстро. Рин поймал один лепесток и положил его себе на кончик носа. Их взгляды с Хару встретились. Рин затаил дыхание, чувствуя, как мир внутри него рушится. Хару наклонился и легко коснулся его губ своими. Рин поддался вперед, нежно поглаживая ладонь Хару большим пальцем, свободной рукой он обнял его за шею. Ему не хотелось отрываться, даже если бы это значило его смерть. Иногда мы видим лишь то, что привыкли видеть, иногда — что желаем, и совсем редко — правду. Но смотря в эти родные кристальные глаза Рин не сомневался: это то, что ему дорого. От каждого прикосновения внутри рождались звезды и тут же взрывались, разлетаясь на осколки и после вновь собираясь, и он задыхался, но после понимал, что в медленной смерти рядом с ним — его жизнь. В его океане бесстрастных чувств, искренних и надежных, он находил свое спасение, и как бы темно вокруг не было, два голубых огня всегда выводили его к свету. Порой совсем неважно, в каком состоянии ты, ты теряешь значение для себя, когда в твоей жизни появляется кто-то важнее, значимее. Это странное чувство свободы и привязанности одновременно, будто без него ты — все и в то же время — ничего, этот холод и жар от одной только мысли — и всего разрывает на части, но в то же время сжимает. Тогда вся жизнь, все существование длится от первой встречи до вечной разлуки, и это — сплошной оксюморон, а что было «до» и будет «после» — нечто иное, иная жизнь, иные люди, иной и ты, в конце концов. Все начинается одним человеком и заканчивается им же. Наша жизнь — сочетание нескольких маленьких жизней, и в каждой из них главный герой, помимо нас самих, кто-то другой, кто достоин этого. Иногда они переплетаются, иногда наслаиваются, но по итогу все абсолютно разные. * Вечером Хару почувствовал сильную усталость. У него не было телевизора — он никогда им не пользовался. Зато Рин привез с собой ноутбук. Глупо, что он возил технику в одной сумке с спортивной одеждой, но это же Рин. Он долго искал, что можно включить, а в конце концов остановился на музыке. Нанасэ не мог позволить себе просто расслабиться. Он достал тетради и учебники и сел за кухонный стол заниматься, хоть и хотелось спать. Не зная, чем себя еще занять, Рин оставил играть музыку и опустился на стул. Он постучал ноготками по столу и заглянул в тетради. Потом вздохнул. Над ним повисло слово «скука». Но даже в этот безнадежный вечер они были близки. Не потому, что сидели за одним столом в одной квартире, а потому что были рядом. Немного устав, Рин поставил стул рядом с Хару, повернув его спинкой вперед, и сел, отводя ноги назад. Он уронил голову на сложенные руки и сам не заметил, как начал засыпать. Рин отключился. Голова упала на плечо Хару. Парень покосился на него, безмятежного и родного, и улыбнулся. Он продолжил выполнять задание, держа крепко ручку, но старался не шевелиться. Это своего рода ответственность за того, кто доверился тебе. Рин дремал у него на плече, будто мурлычущий кот. Иногда он напоминал ребенка: веселый, беззаботный и импульсивный. Такие люди зажигают остальных, они готовы подарить свет всему миру. На столе завибрировал телефон. Хару взял его в руку и посмотрел на дисплей, но так и не отвечал. Рин проснулся, проморгался и придвинулся чуть ближе. — Кто там? — Мокото. — Мокото-чан! — весело крикнул Рин, подпрыгивая на месте. Он мигом взбодрился, будто и не спал добрых десять минут. — Скажи ему, что я скучал! — Да, — кивнул Хару. — Я обязательно передам. Он еще долгие томительные секунды смотрел на дисплей, пока тот не потух на мгновение, а после показал пропущенный звонок. После тихого пиликанья загорелось сообщение. Хару прочел его: Мокото волновался. Рин незаметно наблюдал за этим, но ничего не сказал. Хару убрал телефон подальше от себя, набрав короткий ответ. Спустя еще час томительного ожидания, длившегося целую вечность, Рин уговорил Хару оставить учебу. Он сложил ровной стопкой все тетради и книги на край стола и победно сверкнул глаза. Взял Хару за руку и повел за собой. Музыка ненавязчиво продолжала играть. Они зашли в спальню и, разведя руки в стороны, Рин плюхнулся на кровать. Подпрыгнули подушки и взлетело покрывало. Рин смеялся. Негромко, но Хару все равно слышал и считал, что это в десять раз лучше любой музыки. Свет не горел, солнце уже село, и темные краски разлились на стенах и мебели. Рин привстал, упираясь локтями в кровать, и посмотрел на застывшего Хару. Иногда он вел себя глупее ребенка. Хару сел на кровать, расставив ноги по бокам и наклонился над Рином, упираясь руками в простыни. Они посмотрели друг другу в глаза. Их сердца пропустили удары, будто умерли вместе. Хару наклонился и осторожно поцеловал Рина, и когда тот ответил, он почувствовал, как их уносил поток, далеко-далеко, к подводным царствам, невиданным никем. Там, где были только они, а у них — вселенная. Рин обнял Хару, выводя узоры на спине. Мацуока берег его, как нечто хрупкое и прекрасное, как-то, что должно находиться как можно дальше от бед, страданий и слез, ведь иначе разлетится на осколки… Рин поддался навстречу. Хару положил руки ему на щеки и на секунду оторвался. Он еще не видел ничего более прекрасного. Хару улыбнулся, чувствуя тепло Рина. Прикасаясь к нему каждый раз, он медленно тлел, и вспыхивал жарким огнем, когда на него без сомнения смотрел. Вновь рассмеявшись, Рин крепко обхватил Хару и перевернулся вместе с ним. Вышло, что он упал в объятья Нанасэ, хлопающего глазами. Рин прижался к Хару, посмотрел на него с прищуром, а после положил голову на грудь. Здесь, в смятых простынях и раскиданных подушках, объятый теплом объятий, он был дома. — Теперь можешь заниматься, — пробурчал Рин. Но Хару обнял его, прикрыл глаза и уронил голову. По прошествии некоторого времени, парни опомнились. Пора было спать. Рин отправил Хару в ванную первым, хоть и знал, что тот может провести там час, а то и больше, а сам в это время проверял сумку, занимаясь сбором. Он блуждал по квартире, хотя знал, что ничего толком не доставал. Убрал зарядное устройство в кармашек, потом и ноутбук, повесил полотенце себе на шею и принялся ждать, стоя в прихожей и упираясь лопатками в стену. Хару, к удивлению, провел не так много времени в ванной, и он покраснел, когда, выйдя, встретился взглядом с Рином. За закрытой дверью полилась вода. Нанасе убрал полотенце и стащил с себя одежду, лег в кровать. Она показалась ему холодной и отчужденной. Хару было страшно. Он смотрел перед собой на темный пол, до которого не доставал свет ночника в форме дельфина. Рин вернулся из душа, вытирая волосы полотенцем и забрался под одеяло. Он обнял Хару со спины, поцеловал в плечо и уткнулся носом в шею, прижимаясь ближе. Нанасэ слегка расслабился. Темнота — просто отсутствие света. Это не страшно, если знать, что свет где-то есть. Рин взял Хару за руку и переплел их пальцы. Он подбил к себе подушку и улыбнулся. Хару чувствовал его сердцебиение. Ровное и громкое. Он прислушался к себе. Его сердце тоже билось. Все было хорошо. Он глубоко выдохнул и закрыл глаза. Он не был один. И по ночам думается о самых страшных вещах, о тех, на которые никогда бы не решились при свете дня. Потому что в звездах находишь поддержку, а лунный свет приветливо обнимает. И темное-темное небо над головой кажется таким бездонным и всеобъемлющим! Свежий воздух зовет за собой, а ноги начинают идти сами — но ты даже не против. Ты гуляешь средь мыслей, оглядываясь по сторонам, и всегда делаешь то, что никогда бы не сделал при свете дня, никогда… Солнце требует правил, требует и указывает. Оно не приветливо, оно наблюдательно, и это, безусловно, прекрасно, конечно же, но нужно ли? Иногда полезней всего безрассудство. Громкий крик при падении вниз и оглушающий вдох при прыжке вверх. Ночь терпит обиды других и всегда утешает, ведь ничего другого не знает, кроме как компании отчаянных друзей. Когда солнце только-только поднималось, Рин проснулся. Он впервые за долгое время спал спокойно. На лице растянулась улыбка. Во сне Хару повернулся к нему, и Рин не смог отвезти глаз от его безмятежного бледного лица, казалось, такого счастливого и мирного. Волосы разметались по подушке и упали на закрытые веки. Рин, осторожно, затаив дыхание, поправил их и провел тыльной стороной ладони по щеке Хару. Тот поерзал и улыбнулся уголком губ, словно не спал. И если бы каждое утро Рину доводилось открывать глаза, и первым, что встречало бы его в этом мире, была столь прелестная картина, мир бы не ранил его так сильно. Полежав еще немного, парень тихо поднялся, натянул штаны и прокрался к выходу. Завтрак — было лучшим решением. На часах было двадцать три минуты шестого. Рин выглянул в окно: почти никого не было. Он улыбнулся. Рин обожал рассветы. Они всегда ошеломляли. Мир при первых лучах замирал, а после все же открывал глаза. Какой-то неистовой, убийственной силой обладали рассветы. Ведя себя как можно тише, Рин заглянул в холодильник, но ничего не нашел. Уходить он не хотел. Да и круглосуточных магазинов или кафе по близости он не видел. В животе громко заурчало, и с хмурым видом парень посмотрел на свое растянутое отражение на дверце холодильника. Он налил в стакан воды, попил и пошел умываться. В ванной на полке стояла детская игрушка Хару в виде дельфина. Рин не смог сдержать улыбку. Хару никогда бы не отказался от этой игрушки. Умывшись, Рин немного размялся. Ничего лучше кофе в голову не пришло. Время уже подходило к шести, и вялые движения становились более бодрыми и живыми. Рин запрыгнул на стол, дожидаясь, когда приготовится кофе, и смотрел на книги на краю. Он взял одну из тетрадей, открыл наугад и начал с середины читать. У Хару всегда был аккуратный прилежный почерк, легко понимаемый и различимый. Отложив тетрадь в сторону, Рин едва успел снять кофе с плиты до того, как оно полилось. Разлив напиток по двум кружкам, парень потянулся. Он привык рано вставать, не любил спать. По утрам всегда ходил на пробежки и плавал. Всегда, кроме этих трех дней. Длилась ночь, и они могли делать все, что угодно. Все три дня солнце не показывалось. Они взяли перерыв, на секунду окунулись в другую жизнь. Солнце обязательно взойдет снова, сумерки уже дребезжали. Оставив две кружки на столе, Рин вернулся в спальню. Он облокотился о дверной проем, смотря на Хару. Наверно, он долго маялся, не в силах уснуть. Тихой поступью Мацуока подобрался к кровати, забрался на нее. Он провел несколько минут, любуясь спокойным профилем. Хару всегда выглядел невинно и немного отрешенно. Рин наклонился, пригладил волосы и поцеловал его в лоб. Хару неохотно открыл глаза и удивленно уставился на нависшего над ним парня. Нанасе думал, он уйдет; в этот раз — точно уйдет. Рин видел страх в кристальных алмазах океана. Недолго думая, он снова поцеловал Хару в губы, доказывая, что все еще здесь. — Доброе утро, — сказал Хару, открыв глаза и сделав вдох. Ему нравился запах Рина. — Доброе утро, — улыбнулся Мацуока. — Я хотел приготовить завтрак, но нашел только кофе, — он нависал над ним, расставив руки по бокам. — Хорошо. Когда ты уезжаешь? — Через несколько часов. — Я съезжу с тобой. Рин не любил долгих прощаний, он всегда просто уходил, зная и надеясь, что судьба обязательно сведет их снова. Но в этот раз не стал спорить и только кивнул. Над ними повисла напряженная тишина. Рин не смог ее вынести, он не хотел просыпаться. Взяв подушку, парень накинулся на Хару, заливисто смеясь. Спутанное одеяло связывало их ноги. Рин полностью навалился н Хару, прижимая к нему подушку. Нанасэ схватил другую подушку и держал ответный удар. Они метались по постели, искренне смеясь. Кроме этого момента им ничего не было нужно. Перед пробуждением самый крепкий сон. Лепестки сакуры пролетали за окном розовым одеянием мира. Солнце игриво заглядывало внутрь и опекало двоих самых счастливых людей на планете. Попив кофе, парни, ничего друг другу не говоря, начали собираться. Они прибрались, оделись, проверили все вещи и понимали друг друга без слов. Тишиной они сохраняли безопасность. Рин бы никогда этого не признал, но ему хотелось плакать — от слабости, от усталости, от всего сразу. Закрыть лицо руками и дать волю чувством, разозлиться на все вокруг, что-нибудь разбить в порыве, как он поступал почти каждый вечер, останавливаясь в очередном мотеле, хостеле или у знакомых, находясь так далеко от дома. Хотелось теплых объятий и уверенности, что все не станет хорошо, а уже хорошо — потому что он не один, потому что он в порядке, рядом с ним. Рин не мог позволить дать слабину, не мог допустить, чтобы Хару увидел его таким. Парень улыбнулся и посветил дисплеем телефона, показывая сообщение о прибытии такси. Они вдвоем сели на заднее сиденье по разные стороны. Хару смотрел в окно на неизменяющиеся здания под светом неба. Рин отвернулся, поджав губы. Город казался ему каким-то серым, очередным местом без особенности, с такими же, как везде, людьми и местами. Их ладони лежали по середине, и мизинцы слегка соприкасались, пока наконец Хару не взял Рина за руку, крепко сжимая ее и по-прежнему смотря в окно. До аэропорта они доехали быстро. Рин расплатился, забрал из багажника сумку, и они вдвоем пошли в здание, осматриваясь по сторонам. Зайдя внутрь, они остановились в зале ожидания. Механический голос девушки вещал из громкоговорителей, вокруг кишели люди. Они еще находились в своем мире. Небо становилось яснее, звезд меньше, но они еще не уходили. Рин встал напротив Хару, держа сумку на плече. Они молчали, смотря друг на друга. Каждый знал, что произойдет дальше. Рин облизнул губы. Он собирался что-то сказать, да все не решался. Хару смотрел на него и первым спросил: — Почему ты уезжаешь? Рин неловко посмеялся и почесал затылок. Он так и не ответил. — Ты не сможешь убегать вечно. Хару и так знал ответ. Он всегда видел его в этих чистых вишневых глазах. — Зато я всегда буду прибегать к тебе, Хару. — Я люблю тебя. — Поехали со мной. — Хару широко распахнул глаза. — Будем только вдвоем. Как раньше: никаких проблем, никаких обязательств, лишь мы и приключения! Ты бы писал картины, как раньше, и постоянно бы плавал, а я бы поднатаскал тебя с английским! И научился бы готовить! Дыхание перехватило. Хару видел их такую жизнь. Он слышал их незамысловатые разговоры по утрам, смех и чувствовал теплые объятия по ночам, неожиданные поцелуи. Эта жизнь… для другой ночи. — Ты знаешь: здесь наши дороги расходятся. Глаза Рина померкли, потом вспыхнули вновь, только уже не счастьем. Он заставил себя улыбнуться: — До следующего раза. — Да, — Хару кивнул, — до следующего раза. Рин отошел назад, помахал рукой. Волосы торчали из-под кепки, повернутой козырьком назад. Парень стоял не дольше пяти секунд, за которые все его тело успело приросли к полу. Хару не отводил взгляда. Кажется, он даже перестал моргать. В этот момент они были как никогда близки друг к другу, но в то же время их разделяла пропасть. Рин начал идти назад, вперед спиной, а Хару продолжал смотреть на него, на этот раз действительно затаив дыхание. Он исчезал в толпе, но резко выделялся яркими волосами и слегка мешковатой одеждой. Солнечные лучи слепили глаза. Последние звезды исчезали. Небо окрашивалось в заливистые охристые цвета, переходящие в медно-золотые и белые. Темно-синий, фиолетовый и черный надолго покидали небо. Хару смочил горло. Он не мог… Сердце остановилось. Рин уходил дальше и дальше. В конце концов, он развернулся и затерялся в толпе, свернув за очереди. Ноги шли сами, ничем не руководствуясь, едва обходили людей и чужой багаж. Рука крепко вцепилась в сумку на плече. В ушах стоял гулкий шум. Было уже поздно. Ничто не может длиться вечно. Хару продолжал стоять на месте. Рин доставал документы и билет, проходил к ленте, опускал сумку… Он уходил все дальше. Становился в очередь на борт самолета, проходил вслед за всеми. Когда он опустился на сидение, посмотрел в окно. Внутри что-то оборвалось. С Хару он становился совсем другим. Только с ним он был весел и авантюрен. Не хотел, чтобы Хару переживал за него. Поэтому даже сейчас он ушел с улыбкой на лице. Утро всегда наступает, и оно несет за собой новые шансы, новые дорогие. Но главное: утро кое-что значит. После него всегда наступает ночь. Хару подошел к окнам, когда самолет начал подниматься в небо. Он смотрел на него и, был уверен, видел Рина. Он наверняка снова закинул сумку на верхнюю полку, достал наушники и включил музыку. Самолет поднимался выше. Хару сделал шаг ближе, еще один. Он протянул руку, и она встретилась с холодом окна, так и не найдя родного тепла. Хару медленно втянул воздух, когда самолет понялся так высоко, что от него остался лишь белый след. Впереди еще был целый день, целая жизнь: учеба, тренировки, друзья, плавательный клуб… Он закрыл глаза, и видел ясную улыбку на фоне прозрачной голубизны с пролетающими мимо розовыми лепестками горячо любимой сакуры. Хару улыбнулся.