Боюсь, что да

Мне всегда казалось, что Алёна — идеальное имя для шлюхи. Локтями раздвигая людей в стороны, с каждой секундой я была ближе и ближе к ней. Высокая девушка с белыми как снег волосами, подстриженными под каре, стоит возле бара с подружками и строит глазки Артёму. А он, бедный, чуть слюни на неё не пускает. Стройные ноги еле держатся на высоком каблуке, а руки цепляются за стеклянную стойку, чтобы не дать телу упасть. Недоидеальная. — Какого хера ты тут делаешь? Моя рука резко оказывается перпендикулярно бару, перекрывая девушке проход. Нарощенные ресницы яро захлопали, а рот приоткрывается в удивлении. Не ждала меня, стерва? — Женя?! — Свалили отсюда! — прикрикиваю на верную свиту Алёны, пока та пребывает в замешательстве. Девушки одновременно хмурят свои размалеванные мордашки, отчего они выглядят еще старше, стреляя в блондинку глазами. Жалкое зрелище. — Живо! Через две секунды их не было рядом. Артём за баром с обиженным взглядом смотрит на меня, поскольку именно из-за моих слов легкая добыча смылась. Не парься, друг, мы найдём тебе получше. — Не думала, что сюда пускают шлюх, — я аккуратно сажусь на сзади стоящий стул, наблюдая за реакцией Алёны. Мне всегда нравилось издеваться над ней. Она готова меня разорвать. Сжав с силой челюсти, она прищурено смотрит исподлобья, сверкая зелёными глазами. Пытается вызвать хоть какие эмоции своим молчанием. Мол, гордая. Но ничего, кроме презрения и раздражения, я к ней не чувствую. Ну, может, немного жалости. — Ты же здесь. — Ты хоть в курсе, что у тебя дочь болеет? Колкую на взгляд блондинки фразу я пропускаю мимо ушей. Попытки меня оскорбить всегда для неё заканчивались провалом. У нас интеллектуальное развитие немного на разных уровнях. Услышав про Алису, девушка сжимает зубы ещё сильнее. Опускает взгляд на лакированные туфли и затыкается. Ну, а что сказать, если мозг выжжен краской для волос? — Я куплю ей лекарства. — Какие? Она шумно выдыхает. Начинает бегать глазами из стороны в сторону, словно ища поддержки. Я терпеливо жду и одновременно осматривая её. Она вообще не изменилась. Такая же причёска, такой же макияж, такой же вкус. Только мозгов поменьше стало. Ну вот как можно быть такой идиоткой? Бросить ребёнка и лазить по клубам — на такое способен только отбитый человек. Через несколько минут игра в молчанку мне надоедает. Я медленно приближаюсь к её лицу, тем самым вызывая… страх? Надо же, бывшая подруга умеет бояться. А я думала, инстинкт самосохранения пропал у нее ещё давно. Когда она собрала все свои манатки и свалила в Дубай с другом брата, прихватив с собой довольно-таки крупную сумму деньжат на машину. Круто, да? — Взяла ноги в руки и вышла отсюда, — шепчу я ей прямо в губы, не отрывая взгляда от её напуганных глаз в стиле смоки айз. — Прояви хоть какое-то внимание к Алисе. Ей мать нужна, даже такая поганая, как ты. Побудь с ней немного, потому что после суда ты и на метр к ней не подойдёшь. — Иначе что? — красные губы расплываются в усмешке. — Ты меня знаешь. Судя по покорному виду, она все понимает. Бросает напоследок взгляд, полный ненависти, забирает красную сумочку со стула и скрывается в толпе. — Тём, — кричу я другу, дёргая рукой, чтобы привлечь внимание, — налей-ка мне чего-нибудь покрепче. *** Неожиданное прикосновение к руке заставляет меня вздрогнуть. — Не хочешь пройтись? Сзади стоит Антон и улыбается. Его светлые волосы растрепались, а толстовка, покорно лежавшая на плечах, немного съехала в сторону. В карих глазах отражаются блики от прожекторов. — Через пару минут на улице, хорошо? — стараюсь перекричать музыку и скрыть внезапно нахлынувшую растерянность. Парень кивает и, отпустив мою руку, направляется к выходу. Несколько секунд я смотрю ему вслед и прикладываю руки к горящим щекам. Как смущенный подросток. Затем разворачиваюсь к Ксюше и натыкаюсь на игривые взгляды. Девушка сидит на баре, здоровой рукой подперев подбородок, Артём стоит за стойкой, натирая бокалы до блеска. Хитрые ухмылки друзей ничего хорошего не предвещает. — Чего ты лыбишься? — Ксюша лишь невинно пожимает плечами и переглядывается с Артёмом, и её улыбка сразу становится еще сильнее. Я кидаю ключи от мотоцикла бармену, незамедлительно прощаюсь с парочкой и не забываю при этом ярко и выражено закатить глаза. *** Антон ждет меня недалеко от входа, набирая большими пальцами сообщение на телефоне. Я на секунду застываю на месте, не до конца понимая, что происходит внутри. Почему мне становится рядом с ним неловко? Парень так увлекся своим айфоном, что не сразу заметил, как я подошла. — Куда пойдем? — невзначай интересуюсь я, пряча руки в карманы джинс. — Я думал, просто погуляем по ночному городу. Его взгляд выражал предвкушение и ликование, что не могло не умилять. От этого я чувствую, как щеки наливаются кровью. И через секунду мысленно над собой же смеюсь. Давно не было такого, чтобы мужчины заставляли меня смущаться и краснеть. Мне казалось, я выросла из этого. — Как хочешь. Ты оставишь машину здесь? — Лёха ее заберет, ничего страшного. Пошли? — и он протягивает мне руку. На секунду застываю на месте, смотря на нее. В голове проносятся мысли, переживания, воспоминания и страхи прошлого, я не хочу/боюсь снова ощутить то, что чувствовала раньше. Но как только я поднимаю глаза на Антона, все сомнения улетучиваются. Его лицо выражает уверенность, заражая меня тем же. Он молча ждет дальнейших действий. Я так же уверенно кладу свою ладонь в него. Рискнём? *** Гуляем долго. На дисплее айфона высвечивается четыре утра. Так как наступила середина лета, светлеть начинает рано. Машины возле парка почти не проносятся, создавая тишину, прохладный ветерок охлаждает, и я иногда щурюсь, когда он дует в лицо сильней обычного. Первый час я чувствовала неловкость. По Антону я сказать этого не могу, так как в нем ничего не изменилось. Он, как и всегда, шел с улыбкой на лице, рассказывая очередную историю из детства/юношества. Я теряю им счёт. Наши пальцы переплетены. Но если в начале мне это доставляло лёгкий дискомфорт, то спустя часы общения я думала, что так и надо. Мне легко с ним. Я не боялась ступить в разговоре, запнуться или даже забыть, о чем хотела сказать, как это у меня обычно бывает в начале общения с новыми людьми или на работе. Я могла замолчать, обдумывая сказанное или то, о чем хотела рассказать. Мне с ним было… хорошо. Казалось, будто я его знаю несколько лет, а не дней. — Судя по рассказам, твоя мама — чудесная женщина, — улыбаюсь я, не отрывая взгляда от парня. Когда он рассказывает о семье, его лицо расцветает. Самое крутое чувство. Он с таким обожанием и упоением рассказывает про мать и брата, что я невольно начинаю любоваться им в пол оборота. Мы гуляем в парке, держась за руки. На моих плечах лежит толстовка Антона, которую он насильно повесил мне на спину и завязал узел из рукавов на груди. Сейчас же он идёт в одной футболке, и я, как дотошный врач, надеюсь, что он не заболеет. — Она великолепная, — прикрывает на секунду глаза парень, и я снова расплываюсь в легкой улыбке. Но через секунду меня пробивает зависть. Не по отношению Антона к своей матери, о наших отношениях и моём и мамином влиянии на парня говорить еще рано. Я завидовала тому, что он может о ней говорить с улыбкой, в любой момент, будь то простой порыв или необходимость, он может позвонить ей и услышать родной голос, который без сомнения скажет, что ты лучший. Я же так не могла. — А кто твои родители? — спрашивает Антон, заглядывая мне в глаза. И, видно, я слегка зависаю, так как ему приходится щелкнуть пальцами перед носом. — Все нормально? — Да, — киваю я, скрывая с лица озадаченность. Мы падаем на недалеко стоящую лавочку. Я сажусь по-турецки, поворачиваясь к Антону и кладя руки на колени. Он облокачивается на спинку лавочки и тоже поворачивается в мою сторону. — У меня есть отец, — начинаю я, — но я с ним не общаюсь. Он владелец автосалона, и все свободное время, лет с тринадцати, когда мы ещё жили вместе, он уделял не мне с Максом, а машинам. Его всегда интересовала больше работа, нежели семья. Поднимаю глаза и усмехаюсь. Лицо Антона выражает сосредоточенность, и это выглядит забавно. — Мой брат, Максим, старше меня на пять лет. У него есть дочка Алиса, с которой тебе уже довелось познакомиться, и неадекватная бывшая жена, с которой он судится за опеку. — Почему? — Она шлюха, — просто отвечаю я, на что слышу короткий смешок. — Дочка ее интересовала года два от силы, потом она начала мотаться по клубам, ресторанам и показам. Она же модель, — на букве е я акцентирую внимание. — А потом изменила Максу с его другом и свалила на море. Несколько лет ее не было, и вот четыре месяца назад она объявляется. Тот парень ее бросил, и ей некуда теперь идти. Зато они с братом теперь завсегдатые Западного суда. — Пиздец, — глаза парня округлились, — на какие права она претендует? — Получить от меня битой по голове. Мы замолчали. Несколько минут сидим, не проронив ни слова, пока рука парня как бы «случайно» не касается моей. По телу пробегает заряд, от которого сердце бьется быстрей. — А мама? — Она умерла после моего шестнадцатилетия, — чужая ладонь крепче сжимает мою, и я поднимаю голову. Улыбки теперь нет. Лишь полная сосредоточенность на моих словах. — Макс уже тогда свалил в Москву учиться, а я два года жила с бабушкой. Потом поступила в медицинский и уехала. Пробыла там шесть лет и перебралась сюда, в ординатуру поступать. Я вновь замолчала, в голове перематывая события прошлого. Словно кинофильм посмотрела. Закусываю нижнюю губу и смотрю на Антона. И внутри как-то резко появляется желание прикоснуться к нему. Я медленно приближаю свое лицо к его и останавливаюсь. Смотрит с легким удивлением, не более. Кроме того, в его глазах я тоже вижу желание. — Поцелуй меня, — прошу я, не отрывая взгляда. Спустя мгновение его губы касаются моих. Мягкие и горячие, они осторожно целуют мои. Прикрываю глаза и, руками обнимая Антон за шею, приближаюсь к его телу. Мы прикусываем губы друг друга, его руки крепко держат талию. Через некоторое время, полностью отдавшись чужим губам, я не замечаю, как перемещаюсь на его колени. Наш поцелуй медленно, но верно превращается из чувственного и невинного в страстный и яркий. Чувствую, как его руки медленно спускаются вниз, стараясь не делать резких движений. Слышу, что огонь внутри хочет большего и моментально включаю голова. И в этот момент Антон резко отстраняется от меня. Я вскакиваю на ноги, он следом. — Дай минуту, — он пытается отдышаться, отойдя от меня на некоторое расстояние, и сгибается пополам. Я не совсем понимаю, что с ним происходит, но чувствую себя не очень. Какого хрена я оказалась у него на коленях? Неужели я настолько слабохарактерная? Несколько минут мы приходим в себя. Я успокаиваюсь первой, присаживаюсь на край лавочки и жду. Антону еще потребовалось некоторое время. После этого он осторожно садится на корточки напротив, беря мои руки в свои. — Что случилось? — тихо спрашиваю я, не сразу решившись нарушить тишину. — Я спас тебя, — громко выдыхает, стараясь не смотреть на меня. — В смысле? — От себя, — он наконец поднимает голову. Блеск его выдает. Желание и страсть догорают в карих глазах. До меня доходит смысл его слов, и я улыбаюсь. Ну, а какой девушке не будет приятно, что на нее так реагируют? — Я бы смогла за себя постоять, — я сжимаю в ответ его ладони. Он улыбается и приближается. Губами касается моих, и я чувствую тепло, которое разливается по телу. Руками обхватываю его лицо, углубляя поцелуй. Спустя несколько секунд мы отлипаем друг от друга. — Пошли домой доведу, — поправляет на мне толстовку и помогает встать. — У меня выходной, могу гулять еще сутки. — Заманчивое предложение, — идем по аллее, держась за руки. Как пара? — Днем у меня интервью, я заеду за тобой вечером. — Окей, — мы останавливаемся спустя некоторое время возле выхода из парка. Антон вызывает такси, не выпуская моей руки. Слишком идеально. — Работай личиком, — он поднимает глаза, и я смеюсь. Парень щурится и дергает руку на себя. Потеряв равновесие, я оказываюсь прижата к крепкой груди. Его свободная рука по-прежнему вызывает такси на телефоне, а второй он удерживает меня возле себя. Так спокойно я себя еще не чувствовала. Держись за него. Не упусти. *** Дорогая мебель сразу бросается в глаза. Трижды постиранная и выглаженная белоснежная ткань идеально ровно лежит на столах с бокалами и приборами, а отполированный пол блестит на солнце, отбрасывая свои лучи в зеркала, тем самым ослепляя глаза. Я морщусь от всего этого приличия и покорно иду следом за официантом. Мой уличный стиль никак не вписывается в данный интерьер, за что получаю многозначительные взгляды от посетителей ресторана. Какая-то накрашенная девушка в красивом чёрном платье смотрит на мои джинсы и демонстративно отворачивается, одарив меня снисходительным взглядом. Зато я людей лечу, сучка, а не сплю с богатым мужиком за подарки. Уже не сплю. Воспоминания о Фёдорове глухо отзываются в подсознании, и я хмурюсь. Старые проблемы явно не хотят отпускать меня. Наконец, вижу отца, сидящего в самом углу возле панорамных окон спиной ко всем. Прожигаю его затылок в надежде, что он обернётся. Но нет. Сидит, как и сидел. С напускным интересом рассматривает меню, даже когда я села напротив, он не сразу поднял глаза. Он изменился. Плечи слегка осунулись, взгляд стал более тяжелым, появилось больше морщин. Как только он увидел меня, легкая улыбка тронула его, казалось бы, всегда сердитое лицо, и оно на мгновение разгладилось. Помню, как в детстве любила радовать отца. Видеть его повеселевшее лицо, его красивый смех и родную улыбку. Да, у него действительно красивый смех. Только вот настало такое время, что не до веселья. Я любила его радовать, потому что любила видеть живым. И я впервые за несколько лет осознала, что чертовски соскучилась по нему. Но сказать это — выше моих сил. Я никогда не умела показывать свои чувства, этим я пошла в отца. Хоть Макс и пытался привить мне эту привычку, но я не могла этому научиться. Я всегда была папиной дочкой. Сдержанно кивнув на приветственную улыбку, я сложила руки на груди и уперлась взглядом в окно. Вот и встретились два упёртых барана. — Рад тебя видеть, — первым, наконец, заговорил отец. Он жестом подозвал недалёко стоявшего официанта и сделал заказ. — Твои предпочтения не поменялись? — Круто поменялись, — ответила я и решилась заглянуть в знакомые карие глаза. Отец на мои слова только хмыкнул и откинулся на кресло, растягивая мышцы. Затем вернулся в исходное положение, сложил руки в замок и опустил на них подбородок. — Как жизнь, как работа? — будничным тоном спрашивает мужчина, на что мои глаза округляются. Вроде, я уже как-то должна привыкнуть к такой манере общения, но такое легкомыслие выбивает меня. Только этот человек способен после нескольких лет молчания спросить, как у тебя дела. Закусываю губу, стараясь не выдать раздражения. Официант со сдержанной улыбкой ставит перед нами заказ и спешит удалиться, прихватив с собой меню. Мельком смотрю на выход, и замечаю одного охранника. Пути к отступлению перекрыты. Несколько секунд ковыряю вилкой в блюде, затем откидываю её и гневно смотрю на отца. — Ты вообще нормальный? После двух лет молчания ты отправляешь записочки через помощника, чтобы встретиться. Два года — ни привет, ни пока. Ты вообще в курсе, что у тебя внучка есть? — успеваю увидеть только короткий кивок, как чувствую, что накопившаяся за года злость спешит выйти наружу. — Прекращай этот спектакль. Ты постоянно следишь за нами, ты прекрасно знаешь, как я, как Макс. Зачем ты позвал меня? Он молча протягивает мне несколько бумажек, предусмотрительно вытащенных из чёрной папки, которую я сразу и не заметила. Хмурюсь, но беру их. С каждой прочитанной строчкой внутри меня что-то звонко падает вниз. Глубоко вниз. На дно. Сердце пропускает удар, дыхание становится рваным. А мозг отказывается верить. Метастазы. — Давно? — стараюсь придать голосу спокойствие, но выходит плохо. — Несколько месяцев. — Почему рассказал мне, а не Максу? — Ты всегда была сильнее, — отвечает как ни в чем не бывало отец, делая глоток коньяка. — Плюс его сейчас, как я понял, лучше не беспокоить. Суд, опека и все такое. — Да, да, — машинально соглашаюсь я, все ещё сверля взглядом записи докторов. — Пап… Он аккуратно кладёт свою ладонь поверх моей, и я чувствую, как неизвестно откуда появившиеся слезы подступают к глазам. Быстро моргаю, чтобы не расплакаться. Как папа сказал? Я сильная? Вся в него. Должна быть такой. Перед глазами пролетают отрывки из детства. Все связанные с отцом. До двенадцати лет все было прекрасно, а потом ему некогда, завалы на работе, мой подростковый период с загонами — словом, все как надо. Он научил меня ездить на велосипеде, впервые я села за руль под его присмотром, мы любили по вечерам уезжать из дома и кататься до наступления темноты. Затем, укрыться огромным тёплым одеялом и уплетать за обе щеки зефир, смотря в сотый раз «Король Лев». У нас была крепкая связь, подпорченная нашими характерами. — Я хочу все исправить, — тихо проговорил отец, разглядывая мне в глаза. — Чтобы все было, как раньше. Не надо, пап, не смотри, иначе я сорвусь. — Как раньше ничего не будет, — отвечаю я и осторожно вынимаю руку. Поднимаюсь из-за стола, стараясь не смотреть на мужчину. И снова сбегаю. Как тогда, после похорон. Долбанная Женя, что ты делаешь?!