его привычка

— Знаешь, — Ренджун ожесточенно пытался запихнуть мятые футболки в сумку, — мне это уже надоело все это, Джено. Я устал. — Но, Джуни... — Джено вскинул на паренька взгляд из-под платиново-белой челки, пытаясь возразить. — Для тебя — Хуан Женьцзюнь. — Ренджун рывком застегнул молнию. — Запомни. И вообще, теперь я для тебя не хён. Я улетаю в Китай завтра утром. Можешь даже не провожать. — А как же мы? — Джено даже сам удивился тому, как глухо и убито это прозвучало. А еще — безнадёжно. Впрочем, он в этом сам виноват. Когда-нибудь это должно было закончиться... Ни Ренджун, ни он сам больше не испытывали друг другу прежних чувств. От этого внутри что-то мгновенно сломалось, так больно, что Джено не хочет отпускать его. Не хочет вновь оставаться один. Это страшно. Страшно мучительно. — Нас уже давно нет. — Ренджун остановился у двери, обернувшись. Джено даже на мгновение показалось, что в его голосе скользнула грусть. Ренджун вздохнул тяжело, смахнув с глаз пепельные пряди челки. — Жаль, что у нас так и не сложилось. Всё-таки, когда-то это была любовь. Он произнес это медленно, так, чтобы Джено смог разобрать каждое слово. Чтобы смог понять. И ушел. И когда Джено в отчаянии запустил тонкие красивые пальцы в добела высветленные пряди, пытаясь оторвать взгляд от двери, за которой скрылся такой родной, чуть нескладный, но невероятно красивый Ренджун, внутри что-то треснуло и обломилось. На мгновение даже сердце остановилось. Наверное, это сломался сам Джено. Разрушился, раскололся и рассыпался горсткой пепла. Сгоревшего пепла. Да-да, он сгорел. Выгорел до основания, до кончиков пальцев, до корней волос. Изжил себя. Это сухое "нас уже давно нет" выжгло его изнутри так сильно, будто каленым железом прошлись. Почему-то, Джено показалось, что его на какой-то миг не стало, когда телефон чуть тренькнул, оповещая об смске с неизвестного номера. Три слова: "Его зовут Кун", а вселенная стала на внушительную часть меньше. Из вселенной Джено забрали Ренджуна. А ведь, он так долго был ее центром. Центром его, Джено, вселенной. Больно. Так невыносимо и тяжело, будто давление резко стало ужасно высоким. Джено не может спокойно вздохнуть. Нет, неверно. Джено не может пошевелиться. И опять не так... Джено нельзя ни дышать, ни шевелиться. Джуни, его чуть странноватый, вечно измазывающийся в студии масляной краской, Джуни не разрешал. Он просто ушел. Джено не нужен ему. Впрочем, он никому не нужен, даже родителям, бросившим его в раннем детстве. Почему так невыносимо? Больно. Душераздирающе. Так необъяснимо сильно что-то стучит, пытается вырваться откуда-то изнутри. Наверное, это сердце. С Джуни ушла не просто часть Джено. Он сам весь рассыпался, разлетелся на миллионы осколков, которые уже никогда не соберешь. Почему-то ему было очень больно. Даже несмотря на то, что он давно уже не любил Ренджуна так, как два года назад. Тогда им казалось, что эта светлая, еще детская, любовь вечна. Что она никогда не исчезнет. Не испарится, и не улетучится. Только сейчас Джено повезло понять, что это не так. На самом деле, их с Джуни любовь с самого начала была обречена. Он - часто улыбающийся оптимист. Ренджун - пессимист и колючка. Джено - иногда рассеянный и неаккуратный. Джун - собранный и перфекционистичный. Да, они любили друг друга когда-то. Но были слишком разные. Эти два года и так стали пыткой для обоих, было бы совсем бесчеловечно просить Ренджуна остаться. Джено понимал это. Но... Отпустить — значит потерять, забыть, отказаться. Так ему думается. И все же... Это правильно. Истинно. Джено должен отпустить. Но это слишком сложно. И невыносимо. Хочется плакать почему-то. Но Джено не плачет. Это слишком больно. А ему страшно. Он не хочет больнее. Но все равно так становится невыносимо, когда он осознает, что все еще смотрит на дверь, что в пору удавиться. Боль режет по венам хуже ножа, раскраивает тонкие бледные руки, изящные ключицы, заставляя кровь хлестать фонтаном. И все это - до кости. До самых глубоких воспоминаний. Все их походы в парк аттракционов, на выставку Ренджуна, их совместные ужины — все это оказывается забрызгано ярко-алой кровью Джено. И это изнутри его так кромсает, на самом деле — он все ещё в коридоре. Смотрит на эту чертову дверь, не в силах осознать. А внутри — словно тысячи водородных бомб взрываются, отравляя Джено еще сильнее. Он совсем не помнил, как выскочил за дверь в одной футболке и джинсах, на ходу зашнуровывая кроссовки. Как спустился на лифте вниз, выбежал на улицу, в прохладный и ветреный конец сентября. Ноги принесли его в соседний бар сами, будто бы зная, что алкоголь поможет Джено заглушить ту боль, что так сильно рвалась из груди. Моля богов о помощи, парень только облегченно вздохнул, увидев за стойкой знакомое лицо Юты. — Что-то случилось? Хотя, да, случилось, иначе я не стал бы наливать несовершеннолетнему. — Японец усмехнулся, ставя перед Джено соджу. — Джуни ушел. — Пропустив мимо ушей замечание о возрасте, Джено резко опрокинул в себя рюмку. Юта помрачнел, талантливого Ренджуна в их квартале не знал только слепой. Они были неразлучны. Джено  и Ренджун. Хоть и являлись совершенно разными. — Может не надо больше? — Тихо спрашивает японец, аккуратно вытаскивая из пальцев младшего пятую рюмку, впрочем, недопитую. — Вдруг Джун вернётся, а ты.. — Не вернётся... — Грустно шепчет Джено, пряча озябшие пальцы в рукавах одолженной Накамото толстовки. — Он больше никогда ...не вернётся. — Но... — Юта хочет возразить. — Не вернётся! — Джено вскакивает с места, застегивая толстовку, несется к выходу из бара, расталкивая локтями посетителей. На улице уже вечер. Еще холоднее. Оттянутые рукава ничуть не спасают от пронизывающего ветра, будто не замечая, что Джено кутается в них еще сильнее. За облаками стало совсем не видно звёзд. И от этого жутковато. В соседнем квартале протяжно воет собака, то затягивая внизу, как волк, то срываясь на визгливый скулеж. Джено — как эта собака, с одним только различием. Ему не хватет сил, чтобы выть. Он даже скулить не может от боли. Алкоголь сделал только хуже. Наверное, Джено из тех людей, которым лучше не пить. И совсем не потому, что он пьян. Просто, это бесполезно. Хочется упасть, притянуть коленки к груди и тихонько заплакать. Джено же еще нет двадцати, а значит — можно. Но не выходит заплакать почему-то... Он только бежит куда-то, спотыкаясь. Кажется, обратно домой. Да, точно, домой. Поднимается на лифте, вываливается на лестничную площадку. Достает ключи, но они почему-то не подходят. Джено взбешенно стучит и вздрагивает, когда дверь открывает его друг. У Джемина заспанный вид, круги под глазами, светло-каштановые волосы спутаны и в глазах удивление. Джено слишком поздно понимает, что перепутал подъезды. Это случалось часто и когда он был с Ренджуном. Джемин слишком обычный. Просто, у Джено почему-то не может найтись ни единого слова, чтобы оправдать свое присутствие. — Заходи, — шепчет Джемин, зевая. — Что случилось? Джено, шатнувшись, проходит в квартиру. Здесь уютно. Тихо и тепло. И на полу лежат мягкие кремово-белые ковры. Джемин уже привык. К тому, что Джено всегда идет к нему, если случается что. Это как норма. Он уже свыкся со своей ролью личного психолога. Правда, было сложно... Но Джемину сложность не мешает быть рядом сейчас. — Мы с Джуни расстались! — Джено выдает это так резко, на выдохе, что Джемин вздрагивает от неожиданности. — Когда-то же это должно было произойти. — Он горько усмехается, стараясь скрыть дрожь в голосе. Одно дело говорить подобное себе, другое — Джено. Джемин знает, что он чувстует. Вот только, совершенно неизвестно откуда. — Но не сегодня же! — Джено срывается, хватая Джемина за воротник толстовки. Младший испуганно отводит глаза, но не пытается сопротивляться. Знает, что будет дальше, но не вырывается. Джено никогда не замечал синяков на руках и шее, привыкнув к тому, что Джемин молча сделает все, о чем он его попросит. Встречать беду в квартире младшего стало традицией. Джено привык, что Джемин терпит все. — Не злись на него, — тихо просит младший, закусив губу. Ему больно, ведь Джено не заметил зеркала, впечатывая его в стену. Но он терпит. — Мы были вместе два года! — Белые волосы спутались, карие глаза полны гнева, боли и обиды. Джено сам не замечает, как пальцы смыкаются на шее Джемина. Младший задыхается, но ему все равно. — Я ненавижу его! Ушел, ничего не оставив! Как он мог?! — Значит, так было нужно. Значит, чувства прошли. — Шепчет Джемин, легкие горят, перед глазами плывут черные круги от недостатка воздуха. Он может выравться, расцепить сжимающиеся на шее пальцы. Но почему-то не делает этого. — Да что ты знаешь о чувствах?! — Джено резким движением отшвыривает парня от стены. Джемин больно ударяется ребрами об острый угол журнального столика, не выдавив ни единого звука, только стискивает зубы еще сильнее. — Мы любили друг друга! Мы боготворили друг друга! Ты даже понятия не имеешь о таких чувствах! Каждое слово Джено сопровождал ударом ноги, совершенно не думая. А Джемин только сжимался на полу сильнее, принимая все на себя и даже не стараясь увернуться. Он просто не имел права на это. Не мог позволить, чтобы он ушёл и сделал что-то с собой. В ответ же на его слова Джемин только грустно прошептал, позволяя тысячам клеток взрываться болью: — Ты прав, я ничего не знаю о таких чувствах. Джено ничего не понял, только вздрогнул и остановился, мгновенно протрезвев. Джемин тихо кашлял, стирая с лица кровь, прижимаясь спиной к торцу дивана. А потом посмотрел на свои ладони, на сбитые в кровь костяшки пальцев и на некогда белые кроссовки. Внутри второй раз за вечер что-то сломалась. И Джено перевел взгляд на Джемина. Младший смотрел на него прямо в упор, не отводя темно-карих, почти черных глаз. В них не было страха. Ненависти за содеянное там не было тоже. Только какое-то необъяснимое чувство, которого Джено никак не мог понять. А перед глазами встали все прошлые "посиделки друзей". Под толстовкой Джемина наверняка множество синяков и гематом после них. Джено не было стыдно. Он только развернулся и сбежал. Ветер рвал белые волосы, а Джено чувствовал, как по щекам катятся слезы. Ближе Джемина у него никого нет, если так посмотреть. А он... Хотелось кричать. Джено никогда не предполагал, что опустится до такого. Что забудет о том, как много для него сделал Джемин. И ведь, он ничего не просил взамен. Только однажды взял с Джено обещание никогда не забывать об их дружбе. Не забывать... А он не только забыл, да еще причинил боль. Мерзко. Ужасно. Больно. Джено и не думал, что окажется на мосту так скоро. Свистел ветер, путая искрящие обрывки провода, сорванные со столба. Внизу- бурлящая вода, в ограждении дыра, а вокруг - ни души. Пусто. И сердце колотится, как ненормальное. Никакими словами нельзя передать то, что он чувствует сейчас. Хочется умереть. Просто уйти... Избавить мир, Джемина, Ренджуна от себя. Джено опасен. Конечно, любить никто не запрещает, но когда уходят, лучше отпустить. А он и рад отпустить, да выходит уж больно болезненно. Изнутри разрывает на части. На крошечные маленькие песчинки, сметаемые ветром с моста. Джено стирает слезы рукавом толстовки, всхлипывает и делает шаг к сломанному ограждению. Вот она, смерть. У него будет всего несколько секунд падения, чтобы отвыкнуть от Джемина и осознания того, что он всегда-всегда рядом. Еще шаг, а дальше - уже бездна. — Стой! — Джено вздрагивает. Наверное, звенящий слезами голос Джемина ему уже мерещится. — Не делай этого! Нет. Все же не мерещится. — Мне незачем жить. Я умею только причинять боль. — Грустно шепчет через плечо Джено, со всех сил сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Взгляд устремлен вниз, и он не сразу понимает, что Джемин стремительно обнимает его за талию, оттаскивая от края. Цепляется пальцами за толстовку, утыкаясь носом где-то между лопаток Джено и шепчет: — Живи ради меня. Я вытерплю всю боль, что ты только сможешь мне причинить. Мне не привыкать. Его голос, пальцы, дыхание, прокрадывающееся под толстовку и рассыпающееся мурашками по коже. Джено дрожит. Внутри все крошится, рвется от этих слов. Его прежнего больше нет. Его вообще больше нет. Так легко оказывается внутренне умереть. Почему-то, Джено кажется, что он знает, что за чувство было в глазах Джемина. В его голосе сейчас. И в его пальцах, так судорожно сейчас сжимающих его толстовку. Кажется, он видел его когда-то в глазах Ренджуна. Его Джуни... А нет, уже не его. — Прости меня, НаНа, — он разворачивается к Джемину, притягивая младшего к себе как можно ближе, — пожалуйста, прости. Прости... Его пальцы зарываются в мягкие каштановые волосы, а нос касается макушки. От Джемина пахнет  клубничным йогуртом и персиками. Джено нравится этот запах. Он безумен. Забивает все рецепторы. И Джено наслаждается им, как токсикоман. — Ничего, — Джемин обнимает в ответ, прижимаясь к груди, не обращая внимания на боль, сцепляя за спиной пальцы в замок. — Я привык, ты же знаешь. Мне не больно. Внутри все переворачивается, когда Джено слышит такой родной голос Джемина и не понимает, почему не ощущал этого раньше. Несмотря на боль. Невыносимую, раздирающую его на множество рваных кусков. Джено тонет в нежности. Это как погружаться с головой в сахарную вату. Так же мягко и тепло. И он впервые за сегодня, после ухода Ренджуна, может согреться. Это не объяснишь вот  так, просто. Это не поддается никаким законам физики. Джемин всегда был рядом. Всегда поддерживал. Терпел. Может быть плакал тихонько по ночам, глуша рыдания подушкой, но был рядом. А Джено не замечал. Считал, что так и должно быть. Вот только, от своих настоящих чувств не скроешься. — НаНа, пожалуйста, ответь, — Джено прижимает Джемина к себе все сильнее, пытаясь заглянуть в глаза, — почему ты терпел все это? Почему был рядом, когда я был в таком ужасном состоянии? А Джемин горько усмехается в расстегнувшуюся толстовку и поднимает взгляд на Джено. У того перехватывает дыхание. В глазах Джемина — космос. И, кажется, Джено любит этот космос. — Я стерпел бы еще больше. — Джемин грустно улыбается, касаясь теплыми пальцами щеки Джено. — Даже, если бы ты решил убить меня, поверь, я не стал бы сопротивляться. Я готов на все, потому, что люблю тебя, Джено. — Джемин смущенно опускает глаза. И пальцы тоже, вместо этого утыкаясь носом в шею старшего. — С того самого момента, как увидел впервые. Все эти твои ошибки подъездом, да даже неконтролируемые вспышки гнева — они только помогли сильнее полюбить тебя. Мне больно, но я привык. Это не страшно. — Не надо, — Джено дрожит, чувствуя на своей шее дыхание Джемина, — НаНа, пожалуйста, больше не надо терпеть. Я хочу, чтобы ты улыбался, а не стискивал зубы от боли. Приложу все усилия, какое только смогу, лишь бы на твоем теле не осталось больше синяков. — Джено срывается на миг, касаясь губами виска Джемина, судорожно цепляющегося за ткань толстовки. Он больше никогда не позволит никому причинить боль этому хрупкому, но невероятно сильному внутри, пареньку. — Я люблю тебя, НаНа. Прости, что только сейчас это понял. Джемин вздрагивает, замирая. Шея Джено пахнет апельсинами. И во рту горчит от этого аромата. А может - от слез. — Спасибо... — Джемин снова поднимает взгляд на Джено. Тот улыбается уголком губ и наклоняется так близко, что у младшего дыхание перехватывает. — Просто, от тебя мне будет очень сложно отвыкнуть, НаНа. — Шепчет в самые губы и целует, нежно прижимая к себе.