* * *
Все хорошее однажды заканчивается, так ей сказали. Будто кинули кость, а потом хлестнули по спине и прогнали голодной в конуру. Именно так сейчас она чувствовала себя, сидя на полу под дверью своих покоев. Это были именно покои — отдельная уединенная гостиная, ванная, спальня и гардеробная, куда к Тессе входили только со стуком после разрешения, и чаще остальных это делали слуги, намереваясь провести уборку или доложить «госпоже», что ее ждут внизу. А внизу ее мог ждать только ее почтенный предок, хозяин всего этого великолепия — престарелый Тао Мин, главарь гонконгской триады, битый пес, нюхавший пороху и видавший реки крови, один из немногих выживших мафиози, перебитых спецслужбами. А еще педантичный деспот, питавший ненависть ко всему американскому — к Тессе в первую очередь, как ей казалось. Сжимая в руках салфетку, которую она так и унесла с собой из столовой, дева мучительно взвыла, откидывая голову назад и прижимаясь затылком к двери. Можно было не стеснять себя в выражении чувств — Тао был глуховат, и из столовой, где он — она могла биться об заклад! — до сих пор мирно черпал ложкой свой суп, он бы ее точно не услышал. А слуги, которые, как крысы ютились по углам, подслушивая все разговоры, которые сейчас точно притаились где-то в коридоре за дверью — они не посмеют побеспокоить ее и уж точно не попытаются утешить. Все хорошее однажды заканчивается, дитя мое. Так он сказал. Тао настоял, чтобы Тесса забыла о своих поездках в Штаты. Он сказал, что и так сделал ей одолжение, разрешив учиться там целых три года. Напомнил, как ее мать — его любимая, драгоценная дочь! — отправилась в эту проклятую страну, и чем это кончилось (ее, Тессы, рождением и казнью ее отца). И, самое главное, обещал вытащить из Зейна позвоночник и оставить под дверью ее покоев, если она не последует совету Тао и не постарается выкинуть его из головы. О, это он и в самом деле мог, несмотря на дорогие ковры в коридоре. Тесса сжала салфетку обеими руками и потянула в разные стороны, стискивая зубы и пытаясь удержать новый порыв зарыдать. Из-за напряжения у нее потемнело в глазах, но сил не хватило, и слезы снова вырвались громким всхлипом. Бушевавшие в душе чувства сменялись ежесекундно, чередуясь ненавистью к деду, жалостью к себе, тоской по возлюбленному и слепым, безотчетным желанием сделать что-то чудовищное, ужасное, непоправимое, чтобы всем доказать свою правоту. Первым порывом было выброситься в окно, которое располагалось прямо напротив входной двери, но Тесса поспешила признаться себе, что у нее не хватит духу шагнуть в пустоту. Второй хаотично бьющейся в мозгу идеей стало наглотаться таблеток, но, воспользовавшись Google, дева убедилась, что в ее личной аптечке в ванной нет ничего подходящего для безболезненного и надежного способа самоубийства. Оставалась парочка сомнительных вариантов — вздернуться на хрупкой дизайнерской люстре и стащить у одного из охранников пушку, чтобы застрелиться. Это сокрушительно сильное желание подкреплялось далеко не смертельно сильной любовью к Зейну (хотя, безусловно, было больно и обидно, что ее разлучили с темноглазым новоиспеченным адвокатом с американским паспортом и пакистанскими корнями), а ненавистью к деду и упрямым желанием доказать, что он неправ сейчас также, как был неправ двадцать с лишним лет назад, когда лишился обожаемой дочери. Старик тогда посчитал, что она одурманена американским ухажером, который «обрюхатил ее при первой же возможности в надежде на женитьбу и кусок сытного денежного пирога от Тао Мина». Так что жадный американец был лишен головы, а Тесса родилась уже после его смерти и не запомнила собственную мать, которая удавилась через несколько месяцев после ее появления на свет. И вот теперь старик не извлек из этой истории никакого опыта и снова обещал казнить возлюбленного уже внучке. Именно поэтому Тессе хотелось убить себя — слепая ярость твердила ей, что именно так она лучше всего ткнет Тао носом в лужу своей и материной крови, которую он пустил собственноручно. Но прошло еще несколько глухих и слепых минут, после чего от былой ярости остались только дым и соль на щеках. Тесса отбросила в сторону салфетку и со стоном поднялась на ноги, шатаясь и хватаясь за стены в направлении ванной. В светлой отделанной мрамором комнате она устало оперлась на холодный каменный стол, обрамляющий умывальник, и, открыв холодную воду, уставилась в зеркало. Выглядела она, конечно, не лучшим образом, но вполне была к этому готова и испытала лишь смертельную усталость при виде собственного отражения. Она всего неделю как вернулась в Гонконг. Подумать только, меньше десяти дней назад они с Зейном на мотоциклах рассекали по городу, который никогда не спит, и были самыми счастливыми на Земле. Она обожала езду на байке — чувствовала себя летящей птицей, даже при полной экипировке. А несколько минут назад она готова была повеситься на ремне от своих джинсов. И от птицы остались только пух и перья. Окунув руки в холодную воду, Тесса глубоко вздохнула и омыла освежающей влагой лицо, смывая соль и остатки метаний. Она вспомнила кое-что, пока смотрела на себя в зеркало и думала о незавидной судьбе родителей. У нее был дядя, властный и эпатажный, впавший в немилость собственного отца человек, который теперь обладал властью в маленькой далекой стране, куда рука Тао Мина едва ли дотягивалась. Это был последний шанс вырваться из порочного круга стареющей, зажатой в собственные рамки триадной гадюки, жалящей собственный гремучий хвост.* * *
Когда на глаза показался трап, Тессу первым делом ослепило тут же залившее все вокруг солнце, а затем нахлынувший в салон горячий влажный воздух. Это заставило ее приостановиться и еще раз вздохнуть, чтобы прийти в себя. Спускаясь по крутым ступенькам, дева крепко держалась за поручень, но, услышав восторженных мужской смех, перевела взгляд со ступеней вперед и увидела ярко-розовый атласный костюм, взъерошенную (но, очевидно, уложенную) светлую (в отличие от девы, крашенную) шевелюру и торжественную улыбку в окружении многоликой охраны. — Моя красавица, Тесса! — растягивая, воскликнул Пэйган и в два шага преодолел разделяющее его с трапом расстояние, протягивая к деве руки. Без пререканий он крепко взялся обеими руками за ее талию с двух сторон и с неожиданной легкостью снял племянницу со ступеней, водружая ее на землю. — Ну, с приездом! — провозгласил мужчина все так же торжественно и, взяв лицо Тессы в свои ладони, расцеловал ее с чувством и без смущения. — Как я рад, что ты приехала, моя драгоценная Тесс, — уже не напоказ, почти шепотом с улыбкой произнес Пэйган и заключил ее в свои объятья.* * *
— Я обещаю, мы воплотим любой из твоих проектов, дорогая, — убедительно проговорил Пэйган, покровительственно кладя свою широкую жесткую ладонь на руку племянницы и заглядывая ей в глаза. — Ты не зря получила диплом архитектора, тебе нужна практика. Так что займись домом своей мечты. — Обязательно отстраивать с нуля? Я могла бы заняться реконструкцией, — без энтузиазма отозвалась Тесса. Ей не доставляли радости даже самые отчаянные попытки короля Мина привести гостью в чувства. — О, брось, Тесс! — капризно протянул мужчина, отпуская ладони девы. — Местные хибары — жалкое зрелище. Их не спасет никакая реконструкция — только снос! Я рассчитывал, что ты возведешь на холмах новую крепость, подобную моей. Зачем тебе эта ненадежная деревянная халупа? — Крепость? — переспросила Тесса, впервые оживившись с начала этого разговора, но далеко не в том смысле, в каком хотелось бы ее дяде. — Пэй, в крепости я уж точно жить не хочу, зачем мне это? Я здесь-то на стену лезу от всех этих маршей и замков с оградами, и это я еще хоть иногда встречаю тебя и могу поболтать. Что же я буду делать в своей одинокой крепости на холмах? — Детка, но это ведь вопросы твоей безопасности, ты сама понимаешь, — благоразумно напомнил Пэйган в очередной раз. — Я понимаю. Но, думаю, сумею выбрать такое место для своего будущего дома, где все позиции будут выгодны для меня и моей охраны, а не для случайных налетчиков. Я все-таки выросла в той же семье, что и ты, дядя, так что мне это по зубам. Пэйган звонко цыкнул языком и с довольной улыбкой направился к выходу из комнаты танцующей походкой, напевая что-то из местного фольклора.* * *
Пэйган стоял к Аджаю спиной и смотрел на открывающийся пейзаж с умиротворенным видом. Это продолжалось несколько долгих минут, в которые Аджай чувствовал смерть прямо у себя на затылке. Он был убежден — стоит королю Мину обернуться, и в его руке будет пистолет или кинжал, а на лице — блаженная улыбка предвкушения пролитой крови. Но, когда он обернулся, его руки были пусты, а выражение на лице вызвало у Гейла смятение. Это было что-то совершенно неуместное и нечитаемое. Любопытство? Интерес? Игривость? Хотя, что уж и говорить, Пэйган Мин наверняка даже на смертном одре возлежит с игривой ухмылкой. — Ты знаешь, мальчик мой, — начал он заново, ласково мурлыкая и едва ли не жмурясь от собственного голоса, — что тебе несказанно повезло? Аджай старался лишний раз не дышать и не шевелиться, уверенный, что на затылке его пляшет красная точка от лазерного прицела. Он слегка сменил положение головы, запрокинув ее, чтобы лучше видеть лицо короля, и всем своим видом дал понять, что ждет пояснений. Пэйган уловил этот сигнал и принял его с благодарностью. — Она бы никогда не полюбила тебя, не случись вся эта заварушка. Вы бы даже по чистой случайности едва ли когда-нибудь встретились. Аджая пробрало до самых костей дрожью, потому что перед глазами тут же возникла Тесса. Он стиснул зубы, стараясь удержать беспристрастное выражение лица. Но хитрый лис перед ним все равно прочел его, как детскую книжицу, в ту же секунду. Он сочувственно промычал и, раздосадованно цокая языком, потрепал Аджая по плечу. — Ты мог бы быть мне, как сын, Аджай, — почти с любовью пропел он, наклонившись и заглянув Аджаю в глаза. — Я готов был принять тебя с распростертыми объятиями. Но ты разбил мое сердце, — Пэйган прижал руку к груди и вновь выпрямился, театрально отпрянув. — И, боюсь, ты разобьешь его ей, — сокрушенно опуская голову, уже как бы самому себе проговорил Мин, а потом его взгляд, пылающей чистой ненавистью, вернулся к собеседнику. — Как Мохан разбил сердце Ишвари. Все-таки ты очень похож на него! — Я ни за что не причиню ей вред! — ревностно бросил Аджай. — Я и не говорил этого. Ты ранишь ее гораздо глубже плоти, дитя. Ты убьешь меня и отнимешь единственного члена семьи, которого она любила. — Ты тиран! Ты заслуживаешь смерти! — прокричал Гейл и почти поднялся из кресла, но его остановил тихий плаксивый смешок короля. — Это Сабал сказал тебе? Или Амита? Кто из вас троих наделен правом судить меня? — улыбка стерлась с лица, и Мин снова подступил к Аджаю ближе, угрожающе стискивая зубы. — И какое значение это имеет для Тессы? Думаешь, она не знает, что я — не подарок? Думаешь, это оправдает тебя в ее глазах или уменьшит ее боль? — он снова отстранился и потер переносицу, качая головой. — Наверное, именно так думал твой отец, когда убивал нашу с Ишвари дочь? Что Лакшмана, малое дитя — потомство чудовища, и Ишвари отблагодарит его за это?! Аджай дрожал всем телом, не веря своим ушам. Эта тонкая грань, разделявшая поведение Пэйгана на театральную постановку и настоящую слепую ярость, снова и снова ускользала от него, поэтому осознание искренности короля обрушилось ушатом ледяной воды на его голову. — Что ты предлагаешь мне делать? Оставить тебя в покое, предать целый народ, чтобы не разочаровать женщину? — Звучит и впрямь ничтожно. Но ведь дело не в женщине, а именно в этой женщине. Подумай о ней. Ты ведь готов бросить весь мир к ее ногам, правда? Ты же знаешь, она достойна всего, чего только можно желать! Представь ее. Ее улыбку, ее смех, ее голос, Аджай. Неужели ты волен судить, что для нее — слишком дорогая цена? — Я бы все отдал! — дрожащим голосом, словно в бреду, отозвался Гейл. — Знаю, — Пэйган сел перед гостем на корточки и посмотрел ему в глаза так проникновенно, что Аджаю почти физически стало больно. — Я знаю это чувство. Я предал все свои идеи ради твоей матери. А потом в мою жизнь ворвался ты, одновременно похожий на нее и того, кто убил нашу дочь. Я люблю и ненавижу тебя, Аджай Гейл. И я готов к любому из исходов. Но вот будешь ли готов ты?