Я все равно буду тебя...

Лето в Питере наступает стремительно и неотвратимо ровно за пару дней до приезда Темы. В голове, как назло, вертятся одни искрометные банальности в духе «Лето с собой из Молдовы захватил, а?», пока Рома сосредоточенно пялится в экран телефона. До тех пор как тот озадаченно не гаснет. Лето в Питере пахнет прогретой солнцем пыльной влажностью. Ладони спустя десять минут на улице основательно влажнеют, и их приходится чуть судорожно вытирать о шорты. Справиться с прилипающей к спине футболкой, увы, не так просто. Но скоро, совсем скоро он от нее избавится, надо лишь немного подождать. Ожидание покалывает на кончиках пальцев, стекает по взмокшей спине потом, вспыхивает и гаснет подсветкой на телефоне. Застывает в вечности с почти недвижными стрелками часов. Разрешаясь в коротком и лаконичном: «Мы приземлились. Буду ждать на нашей скамейке». «Отлично, я уже на подходе». Маленькая ложь, большая… Тема озирается по сторонам рассеяно. Рома замедляется, заходит со спины, как в прошлые разы. «Меня ждет». По его голосу, наверное, все понятно. Есть люди, в обращении к которым даже «Чувак, пельмени будешь?» превращается в «Я люблю тебя». Но в этот раз желание разделить радость с другими уступает эгоистичному порыву в одиночку прочувствовать все оттенки долгожданной встречи. И Рома, записав короткую сторис, тут же прячет телефон в карман. Их скамейка ничем не отличается от десятков других. По случайности выбранная еще в первый прошлогодний июньский прилет в Питер, она стала их первым общим талисманом здесь (место встречи изменить нельзя), спрятав меж сидений коряво нацарапанное Ромой ключами от чужой хаты «Р + Т = <3». Тема тогда разнуделся на тему порчи общественного имущества, не забывая при этом беспалевно глазеть по сторонам. Лишь бы их не поймали с поличным. Что это, если не… Тема вытаскивает телефон. Неторопливо набирает текст. В кармане тут же вибрирует новым сообщением мобила. Но Рома слишком занят, подбираясь к нему со спины, чтобы отвлекаться на чужое текстовое раздражение. Тот поворачивается в самый последний момент, и Роме не остается ничего другого, как с невозмутимостью опуститься рядом с ним на скамейку. В чужих глазах хмурая растерянность сменяется тихой радостью. Тема широко ему улыбается, сгребая в охапку, вызывая болезненное тянущее ощущение в груди от нахлынувших чувств. Передать хоть часть их через объятие – получится едва ли. А позволить себе поцеловать Тему в шумном, российском аэропорте просто непредставимо. И Рома лишь улыбается, как идиот, пряча лицо на чужом, пахнущем летом и солнцем плече. Руки у Темы тонкие, гибкие, словно виноградная лоза. Тема сам весь, особенно, когда душными ночами оплетается вокруг Ромы, напоминает ему виноградный побег. Сейчас снова доверительно обвивает его, вжимает, вращивает в себя в бесконечном первом объятии. Сколько их впереди таких будет – не счесть. Но это, первое, конечно же, самое важное. Самое нежное и, вместе с тем, сильное дает им заново привыкнуть друг к другу. А еще дает силы дождаться возвращения в тихую уединенность квартиры, где они смогут позволить себе столько поцелуев, сколько им захочется. – Как долетел? У нас тут жара почти как в Молдове. Слова тяжело выталкиваются изо рта разом пересохшим языком. Рома сглатывает и с досадой думает, что, похоже, не доживет до дня, когда сможет спокойно взять Тему за руку на улице. Пусть по такой жаре это и не самая лучшая идея. Тема коротко улыбается: – Как будто никуда и не уезжал. В районе сердца снова колет, и Рома давит из себя улыбку. В чужих словах не грамма осуждения, лишь напоминание о том, что правильно расставляя приоритеты, он пожертвовал самым главным. – Представляешь, переберешься в Питер с концами, и здесь всегда погода будет как в Молдове. Синоптики сойдут с ума от таких выкрутасов природы. Рома несет всякую чушь, наполняя влажный воздух ничего не значащими словами. Но, судя по легкой улыбке Артема, тот совсем не против. И Рома продолжает сыпать размышлениями о погоде, то и дело прерываясь на последние новости, ощущая на себе теплый, чуть усталый взгляд карих глаз. Лишь бы не думать о том, насколько серьезный разговор их ждет. * – Давай, Тем, будет весело. Заодно с ребятами увидишься. – Да блин, Ром. Я думал, мы типа вместе день проведем. – Ну, и проведем. В компании друзей, – дожимать не хочется, да и Тема как будто чем-то встревожен. Ну да, конечно. Рома прекрасно знает, чем именно, потому что сам испытывает схожие чувства. Но он едва ли сейчас выдержит серьезный разговор по душам. И трусливый побег от проблем в шумный раздрай очередной вписки (сколько их таких было за год?) кажется отличным решением. Лишь бы только не… – Ну, ладно-ладно. Мы идем. Только выключи уже режим кота из Шрека, – примирительная улыбка на губах Темы горчит разочарованием, которое не способны стереть все благодарные поцелуи Ромы. * Новая действительность отдает усталой безнадежностью. Стоит им только поздороваться с Мэдом и Ромой Раймером, как Тема забивается в самый темный угол квартиры с телефоном. Подальше от назойливых знакомых, незнакомых и мимо пробегающих сочувствующих. После третьего подхода к нему с очередным примирительным домашним коктейлем (это, конечно не кольцо из пельменя, но), Рома сдается. Если Теме хочется играть в оскорбленную невинность, то и пусть. Последнее, что он видит, прежде чем съебаться на кухню, за очередной порцией бухла – как к Теме подсаживается какая-то незнакомая девица. – Рома, иди к нам! Девица с темно-красной помадой машет ему из ближайшей к кухне комнаты и улыбается. Пачкает край стакана, оставляя неряшливый след цвета запекшейся крови. А потом прихватывает его белоснежно-белыми зубами. В ее взгляде плещется алкоголь пополам с любопытством, притягивая Рому ближе, еще ближе, прямо на тесную тахту. В комнате не продохнуть от насыщенного, густого запаха кальяна, который идет по рукам, явно в ожидании чего-то более серьезного. Рома качает головой и не успевает отвернуться, когда девица выдыхает ему дым прямо в лицо. И смеется. Чужой смех оседает внутри легкой досадой. И Рома послушно затягивается, накрыв ладонью руку девицы поверх мундштука. Чтобы выдохнуть с дымом все переживания этого несуразного вечера. И окончательно забыться, ощущая, как по плечам скользят маленькие ладони с острыми ноготками. А чужой окровавленный помадой рот присасывается к шее. * – Чувак, ты Тему не видел случайно? В темноте коридора двое едва ли способны разойтись. Особенно если у одного есть жизненно острый вопрос к другому. Раймер морщится, моргает, после чего непонимание на его лице сменяется раздражением: – Не видел. Зато он тебя видел. Как ты пытался высосать из Маши душу, сраный дементор. Толчок в плечо ощутимый. Рома непонимающе хмурится, трезвея почти мгновенно: – Что? Ты о чем? – Ром, давай вы не будете вмешивать в свою большую гейскую драму окружающих? И сами как-нибудь разберетесь, а? – Мы не… – Кому-нибудь другому втирай, окей? Да по вам видно, что стоит отвернуться, вы сосаться начнете, – Раймер наклоняется ближе, – не то, чтобы мы с Вованом против, но вот остальные не поймут. Рома едва успевает сделать шаг в сторону, но Раймер все равно тяжело задевает его плечом, проходя мимо. Чтобы раствориться в белесой дымке вэйпа. Оставляя его раздавленного и растерянного на перепутье чужого коридора. Одеваться под чужие пьяные смешки, перемежающиеся спорами на повышенных тонах и внезапными вспышками чужих хуевых демок (Вова опять показывает кому-то недосведенные треки?) особенно гадко. Потому что единственный человек, который бы заметил его отсутствие, съебался в ночь совершенно незаметно. И виноваты в этом только Рома и его свинское поведение. – Удачи. Давай вали, я за тобой закрою, – Раймер появляется из дыма столь же раздраженный, что и в прошлый раз, но в этот раз в его голосе слышно сдержанное одобрение. Рома улыбается через силу и кивает, выскакивая на лестничную площадку. А потом, не дожидаясь лифта, перепрыгивая через ступеньки, несется вниз, на улицу. Навстречу оглушающему ночному ливню. * Минута за минутой тянется ожидание. Дома тихо и пусто. Катя еще вчера уехала к друзьям на дачу, попросив Рому с Темой не забывать мыть посуду и быть умницами. А Тема… Рома не курит уже почти три месяца, но сейчас ему жизненно необходима сигарета. Потому что Тема не то, что на сообщения не отвечает, а «находится вне действия сети». На то, чтобы обзвонить всех знакомых, уходит почти час. Сейчас от многочисленных «друзей», которыми они с Темой так гордятся, никакого толку. Да и какой от них толк, если… Звук открывающейся двери застает врасплох. Кажется, он вылетает в коридор так быстро, что едва не преодолевает сверхзвуковой барьер. На коврике под дверью мнется насквозь мокрый Тема. Ладонью привычно откидывает длинные, слипшиеся от воды, пряди волос со лба. И смотрит мимо Ромы. – Бля, Темыч… я всех обзвонил, ты на сообщения не отвечал, и я думал… – закончить не получается. Голос срывается. Хочется обнять этого мокрого придурка и никуда не отпускать. Потому что так страшно Роме не было с тех самых пор… – Да? Мне показалось, тебе и без меня отлично было. Решил не мешать, – Тема разводит руками, а потом внезапно сморщивается и оглушительно чихает. Напрочь убивая драматичность момента. – Тем, давай в ванную. Все разборки – после того, как согреешься. Затолкать не сопротивляющегося Тему в ванную все еще непросто. Но дальше – только хуже. – Не трогай меня. Я сам, – Тема отталкивает его руки, тянущиеся к липнущему к телу свитшоту. Чувство стыда накрывает с головой, и Рома делает шаг назад, замирая на пороге ванной. – Ром, я сам справлюсь, правда. – Ладно, – совсем тихо. Романтичный порыв остаться сидеть под дверью, пока Тема не выйдет, уступает место сугубо практическому подходу. Того надо напоить горячим чаем и отрыть ему пару таблеток аспирина для профилактики. А еще сухую одежду. – Тем, я тут принес, – входить без стука – невежливо, нарушение личных границ и… Но какие могут быть личные границы у людей, которые используют только «мы» в разговорах? И совершенно неважно о чем идет речь – о новых треках или совместных поездках в чужие города. – Спасибо, – Тема носом шмыгает. Чувство вины сковывает Ромино горло, не давая нормально вдохнуть. Им выступать через несколько дней, и угроза срыва выступления из-за его тупости, становится по-настоящему реальной. Да что там выступление, заболевший Тема – вот, что имеет значение. Нет, не так. Тема – вот то, единственное, что вообще имеет значение. Рома оставляет одежду на стиралке и присаживается на мокрый бортик ванны. Из-под воды торчат острые Темины колени – загорелые, костлявые, самые красивые в целом свете. Те, ради которых стоит пытаться быть лучшим человеком, чем он есть. – Прости. Я просто, – найти нужные слова, когда это необходимо, никогда не получается. И кто придумал, что говорить от чистого сердца – легко? – Просто испугался. Тебя, себя, нас. Звучу, как какая-нибудь ванильная педовка, но это правда. Тема, поддернутый дымкой от горячей воды, перестает сверлить глазами стену напротив, переводит на него рассеянный взгляд. Фокусируется. – Ну, знаешь, ты найдешь себе девушку там, решишь, что поддерживать отношения на расстоянии слишком тяжело, а я останусь тут совершенно один. Как же он жалок. Рома поджимает губы в неловкой улыбке и опускает голову. Внутри ширится ощущение непоправимости происходящего. – Ром. Даже, если все вокруг будут нас пидорами клеймить, я все равно буду тебя… – …Любить? – Любить, – у Темы голос тихий и возмущенный, и слегка охрипший, но это совершенно ничего. – Что не помешает сделать мне вот это… – Что? – Рома не успевает толком ничего понять, а Тема уже стремительно и беспощадно опрокидывает его к себе в ванную. Заставляя вопить, безуспешно бултыхаясь в уже остывающей воде. – Ну ты и, – слов не хватает, Рома захлебывается ими, словно водой, но вот горячие губы Темы мажут по щеке, заставляя замолкнуть. Его ладонь ловко скользит под мокрую футболку, помогает Роме стянуть ее. Позволить, наконец-то, ощутить прикосновение кожи к коже, по которому он скучал. Шорты вместе с трусами летят куда-то на пол, едва ли не выплескиваясь с очередной волной воды, которую они поднимают своей возней. И смешно, и… Душно. Рот сам собой распахивается в глухом стоне. Роме невыносимо душно, его штормит, движение чужих пальцев, его собственных, причудливое сплетение рук, дарящее общее на двоих удовольствие. Острое, чуть соленое на вкус чужое плечо, которое хочется, так хочется кусать. Чужое тихое, неровное дыхание – или свое? Так сразу и не разберешь. И едва ли станешь ближе, чем… Рома разом обмякает, тяжело оседает на чужих бедрах. Тема, запрокинувший голову, с плотно закрытыми глазами, чуть приоткрытым от удовольствия ртом – лучшее, что случалось с ним в жизни. Жаль, чтобы осознать это, Роме пришлось оказаться за многие километры от него. Душно. Рома открывает окно на кухне нараспашку. В раковине отмокает очередная порция грязной посуды вопреки напутствию Кати, но сейчас не до этого. Да и как он может думать о какой-то посуде, когда Тема лежит на – их – кровати, закинув руку за голову, и втыкает в телефон. Рома подходит ближе и делает фото. Тема в – его – очках – слишком заманчивое зрелище. И Рома определенно не собирается делиться им с кем-либо. Кровать под его весом предательски прогибается, а Тема улыбается усталой, тихой улыбкой. Больше всего на свете Роме хочется сейчас поцеловать его, но вместо этого он подлезает ближе, удобно устаиваясь в чужих объятиях. Миг – и Тема обвивает его: горячий и привычный. – Ты еще не смотрел? – на экране чужого телефона – его баттл против Раймера. – Конечно, смотрел. Но, думал, мы вместе еще раз глянем. – Обязательно. За окном занимается бледный, мутный питерский рассвет, когда – их – вырубает на начале второго раунда Ромы.