Мои завистливые сны.

      Иногда я просыпаюсь затемно — и радуюсь этому. Не знаю почему, но мне снится моя жизнь — та жизнь, которую я не прожила. Они разные, эти сны — в одном я эффектная, хотя и чуть потасканная, несмотря на всего лишь тридцатилетний возраст, мадам борделя в безвкусно-роскошном платье, с расчетливо-блядским взглядом и множеством мужчин (которых я ненавижу) и женщин (которых я разучилась любить) в тенях прошлого. После этих снов я просыпаюсь с ноздрями, забитыми запахами порока, потная и разгоряченная — и ощущение грязного тела проходит только после контрастного душа минут на десять.       В другом — полуграмотная, покрытая шрамами и татуировками, но невероятно опасная хищница. В моих руках сосредоточена немалая власть, опирающаяся на страх — и мне нравится этот страх…       А еще мне нравится боль. Чужая боль, плещущая сквозь раскрытые раны на теле, сквозь раскрытые рты, сквозь глаза матерей, на глазах которых убивают детей… Я обожаю всё это в своем сне. Пару дней после пробуждения от такого сна я прячусь от крошечной части себя, которой нравится этот вариант, в детских мультиках и сластях.       Еще я иногда бываю во снах боевиком сопротивления. Я аккуратна. В моей съемной квартире царит стерильная чистота, а мой небольшой арсенал я чищу едва ли не каждый день. Мне это приносит небольшой отдых от самой себя — от собственной холодной стерильности, от ненависти к тому, что я рождена в пробирке, лишившей меня родителей, от ненависти к обществу, которое провозгласило таких, как я, венцом творения.       Я убийца. Аккуратная, стерильная, неуловимая — заряженный бластер в руках психопата. После пробуждения от этого сна все утро работа валится у меня из рук — и я вместо работы болтаю со всеми, кто окажется в сети. Несу чушь, читаю анекдоты, флиртую, раздаю шутливые авансы и тут же смеюсь над поверившими — что угодно, лишь бы прогнать холодок воспоминания.       Ну и, конечно, очень часто ко мне приходит мой «любимый» кошмар, в котором я так и осталась калекой. Социопатка, от безысходности убедившая себя, что ей это и не нужно — и страдающая от этой лжи, а еще сильнее — от собственного понимания того, что это ложь. Сетевой гуру, выныривающая из сети только для еды, сна и массажа в исполнении профессионально-бесстрастной медсестры, не дающей ожиревшей клетке из плоти убить меня пролежнями слишком рано, воющая от жалости к себе перед сном. Страдающая неудачница, ненавидящая весь свет за один-единственный удар, после которого ей не удалось встать. Впрочем, от последствий этого сна спасает всего-то дежурный утренний бой с тенью — но в эти разы моей несуществующей оппонентке достается куда как сильнее, чем обычно.       Я рада тому, что просыпаюсь. Потому что я просыпаюсь для того, чтобы жить. Жить. Жить, дьявол и все его подручные бесенята, в реальном мире — ходить, улыбаться, драться, если уж на то пошло — а не лежать, снова и снова ныряя в Сеть за сиянием очередной жемчужины, снова и снова оказывающейся просто отблеском воды на отполированном камне. Свобода от проклятой койки, свобода от страха за свою шкуру, на которую точит зубы седьмой отдел — свобода и возможность быть безусловно лучшей. Возможность быть счастливой за всех тех не я, которые мне так редко, но постоянно снятся. Может быть, они намекают, что всем этим можно объесться, как любимым мороженным, если есть его три раза в день? Не знаю. Не понимаю, как можно объестся сладостями. Но я попробую. Обязательно попробую.