«Не жалкуй за мною. Я мічена. Мене кожне лихо згребе. На прощання, тобою засвічена, подарую тобі себе».
— Да какого же черта я связался с тобой! Я с самого начала должен был понять, какая же ты непроходимая идиотка! — Да что ты говоришь?! У самого эмоциональная и не только импотенция! Ты ничего не можешь, кроме как говорить об этой своей голове! — С меня хватит всего этого, о боже, как же ты меня бесишь! Я подаю на развод! Мика лишь поджимает губы и делает неопределенный жест рукой, указывая на дверь. Ей нечего ответить ни за, ни против: с одной стороны, она неимоверно рада, что последствия нелепой ошибки молодости самоустраняются, но с другой стороны… Они были вместе со старшей школы, такие молодые, влюбленные! Харима никогда не забудет, как Сейджи касался её шрама, шептал сквозь поцелуи, как же сильно любит — пусть не её, а только «пришитую» голову, но ей было так приятно ошибаться, слушая эти слова! Не было чувства сильнее её любви к младшему Ягири, вещей, которые она бы не сделала ради него, но за этой обжигающей страстью вдруг спрятался момент, когда они перестали быть интересны друг другу. Девушка не находит в себе сил смотреть, как нынешний пока ещё муж собирает свои вещи из их спальни. Ей ничего не остается, как уткнуться невидящим взглядом в их свадебные фотографии, вспоминая те солнечные дни и вулкан чувств, которые, как казалось, не угаснут никогда. Харима была уверена, что будет любить этого человека всю свою жизнь, и отчаянно пытается понять, почему не придерживается своей юношеской клятвы, почему ей абсолютно всё равно, что будет с этим человеком. Сколько они прожили в браке? Десять лет? Неужели нужно всего десять лет для того, чтобы полностью перегореть к человеку, не ставя того и в грош? Ей гадко от мысли, что она не может дождаться торжественной церемонии развода, дабы уничтожить обручальные кольца вместе с браком раз и навсегда. Этот развод — благословение, новый глоток воздуха и долгожданная свобода, которой ей так не хватало до этого момента. Сейджи искренне плевать, что будет дальше. Он с непроницаемым лицом складывает одежду аккуратными стопками в чемодан, забирая как можно больше своих вещей, — ему не хочется возвращаться сюда хотя бы раз. Ягири даже не станет претендовать на имущество, с радостью оставит Мике все нажитое добро вместе с этим домом, любезно подаренным родителями на их свадьбу, дабы ничего лишний раз не приводило мыслями в это место и всё, что с ним связано. Не то чтобы он очень жалеет о чем-то, совершенно нет — как и множество лет назад, ему абсолютно всё равно на то, что не касается заветной головы. Единственное, что из его мыслей связано с насущной проблемой — странное чувство радости, что они с супругой, прости боже, не успели завести детей. Так бы судебный процесс длился значительно дольше, а без этих деталей даже есть шанс, что они станут совершенно чужими людьми ещё в день подачи заявления. Собрав вещи, мужчина спускается на первый этаж их дома, застает жену в некой прострации, но не говорит ни слова, направляясь к выходу. Вот так и заканчиваются легендарные истории любви — молчаливым прощанием, выбором без сожаления.***
Он не был здесь уже, казалось, тысячу лет. Отчий дом почти никак не изменился с его последнего визита. Прошло почти пятнадцать лет с того момента, как он съехал от сестры и прочей родни в съемную квартиру поближе к школе, а здание так и продолжало выделяться среди других. Их дом был больше, роскошнее, пусть и находился поодаль от других, дабы сохранить место для внутреннего дворика. Интересно, мама оставила кого-то ухаживать за ним, или же все поросло травой? Внутри было темно и пусто. Ягири ставит сумку на пол возле себя, дабы глубоко вздохнуть и осмотреть родные стены. Что же, теперь он может спокойно разложить все свои вещи так, как ему вздумается, не слушая содержательные комментарии Харимы о том, что ушко чашки должно смотреть строго на север. Наверху находится его старая детская комната, и мужчина мысленно ужасается, вспоминая, что из себя представляла его спальня в подростковый период. Ему однозначно следовало бы навести там порядок и выкинуть большую часть, чтобы освободить больше места под вещи, приобретенные за самостоятельную жизнь. Сейджи никогда не страдал от ностальгии, вещи лишь изредка оставались без необходимости, так как он попросту не умел к ним привязываться. Впрочем, это не касалось исключительно вещей, — быстро проносится в голове, — и причин отрицать это почему-то не появляется. В конце концов, Ягири не претендует на звание самого чуткого Мистера Японии, да и быть чувственным…. Вся его семья руководствовалась логикой и обычаями, откидывая чувства на задний план, потому что они всегда были лишними в идеальной схеме, всегда мешали, и порой казалось, что ими правит только равнодушие и холодный расчет. От этих людей Сейджи научился скрывать все эмоции и быть настолько безразличным ко всему, насколько это было вообще возможно, пусть и не намеренно. Не было слова «семья». Были «бизнес» и «долг». Было ли это правильным? Были ли его родители хорошими или же плохими? Считались ли нормой их обычаи и приоритеты? Ягири никогда не волновало это, он существовал сам по себе, как будто вне семьи, в которой он не очень-то и нуждался и которую так отчаянно пыталась заменить сестра. Она, кстати, жила тут, пока не произошел тот инцидент, из-за которого ей пришлось залечь на дно, потому мужчина не удивился бы, обнаружив целую стену в своих фото или же целый алтарь — безумная любовь сестры не знала границ. На столе юноша заметил странный конверт, который почему-то покрыт слоем пыли меньше, чем вещи вокруг. Это немного сбивало мысли, потому Ягири предпочел заглянуть внутрь странного послания, оказавшегося обычной флешкой. Которую он тут же подключил к ноутбуку, запуская первый файл. — Ты знаешь, что это твоя самая нелепая идея? Сейджи перестает крутить наушники в руках, поднимая взгляд на экран. Оттуда куда-то вверх, на кого-то над камерой, смотрит его собственная сестра — такая, как была при жизни. Руки сложены на груди, а холодный взгляд, который обычно никогда не был направлен лично на него, тысячей ледяных игл пронизывает незнакомого оператора. Или же его самого? Он никак не может понять, что заставило почувствовать его мурашки по коже, потому недоуменно потирает руку, делая громче. Камера двигалась, сбивая четкое изображение, — видимо, человек пытался выбрать наиболее выгодный кадр для съемки… чего? — Да ладно тебе, Намие-сан. Тебе нравится эта идея, исключая то, что в ней участвую я. Попытайся забыть об этом и сосредоточиться на том, что это обращение именно к твоему любимому братцу! — Просто оставь меня одну. Изая усмехается и, примирительно подняв руки, уходит из комнаты, закрывая дверь. Намие смотрит в сторону ещё пару секунд, явно собираясь с силами, тем самым заставляя собственного брата посмотреть на девушку совсем другими глазами. Он никогда не видел её такой…. Задумчиво-печальной. Девушка медленно садится на диван, напротив которого установлена камера, и спустя пару секунд все же находит в себе силы слабо улыбнуться в объектив. — Я… не знаю, как правильно делать видеообращение, потому мне не остается ничего, кроме импровизации. Хочется верить, что все сложится с первого раза и не придется повторять раз за разом — получится сухо в итоге, а моя цель…. Создать то, что может помочь тебе. Может, морально поддержать, может, напомнить о чем-то светлом из нашей жизни, а может, создать простое напоминание о том, что я всегда рядом и на твоей стороне. Мне остается только надеяться, что эта запись попадёт тебе в руки в действительно подходящий момент, Сейджи. Нет, на самом деле, я очень хочу верить, что в этом не будет необходимости, но…. — Намие прикладывает ладонь тыльной стороной к губам, рвано выдыхая, и на пару секунд отворачивается. Все её действия выдают тревогу и то, как она не может собраться с мыслями, что заставляет Ягири начать нервничать. — Никто не застрахован в таких случаях, и я не знаю, чем закончится назначенная операция. Потому, собственно, если ты сейчас видишь это, то, как бы это ни было типично, всё закончилось наихудшим образом…. Для меня. Как бы мне того не хотелось, я не знаю, что произойдет, однако хочу быть готовой ко всему. Поэтому считай это видео…. Моей запиской. Люди же так поступают, оставляют записку…. После этих слов Сейджи начинает понимать, о чём речь, а вскоре догадывается посмотреть на дату залива записи. 13 мая 2017 года, за полтора года до их с Микой свадьбы…. Не самый лучший период его жизни. Тогда ему диагностировали какую-то заумную болезнь, что требовала срочной пересадки костного мозга. Искать подходящего донора не было времени, учитывая низкую вероятность совпадения клеток, а это чревато последствиями. К своему сожалению, родители не могли выступить донорами приблизительно по той же причине, потому лучшим вариантом была операция по пересаживанию необходимого биокомпонента от сестры. Намие могло бы быть тридцать восемь сейчас. Возможно, у неё была бы уже своя семья, любимые дети и любящий муж, возможно, она бы вышла замуж по расчету, как однажды сделала их мать. Он никогда не придавал этим мыслям большого значения, да и в принципе никогда не задумывался об этом случае, как вдруг погрузился в них с головой. Где-то в глубине души он чувствовал смутное сожаление, но, так или иначе, сестра сама сделала заветный выбор между их жизнями. Её никто не заставлял жертвовать собой. «Ложь. Ты просто ищешь себе оправдания». Девушка на экране глубоко вздыхает, взяв себя в руки — сестра всегда была совершенна в самоконтроле и была известна своей хладнокровностью. Сейджи прекрасно помнил, как она относилась ко всему окружающему миру, как обращалась с подопечными и как равнодушно смотрела на могилу отца, когда дядя Сейтаро привез их туда однажды. Намие Ягири было плевать на все, что было вокруг, за исключением его самого, и иногда она шла крайними мерами — жила его жизнью. «Но тебе всегда было плевать. Манипулирует ли она тобой, жертвует — все равно. Лишь бы с Головой всё было в порядке». — Я знаю, кто ты, Сейджи. — Голос сестры холодеет, и девушка смотрит куда-то себе под ноги. За волосами не видно, но он уверен, что сейчас обычно красивое лицо приобрело резкие черты. — Пусть моя любовь к тебе слишком велика для обычного человека, я всё же могу видеть тебя насквозь: твои слабые и сильные стороны, достоинства и недостатки. Я знаю о тебе то, чего не знаешь ты сам, потому прекрасно понимаю, кто ты есть сейчас и кем будешь после. Знаешь, всю свою жизнь я пытаюсь облегчить твою, забирая все сложности на себя и…. О, нет, не подумай, что я осуждаю тебя, нет, ни разу! — Её глухой смех почему-то проходится по сердцу лезвием, и Ягири чуть прикусывает губу. Он не помнил, как она смеялась при нём. — Просто мне всегда хотелось, дабы тебе было проще в этом мире чужих правил. Эти слова даются ей нелегко. Каким бы равнодушным к своему окружению не был бы Сейджи, даже он может уловить дрожь в голосе сестры. Её тело и движения, которых почти нет, выдают серьезный стресс и волнение…. Страх. Наверняка больше боялась за его сохранность, за то, чтобы он выжил, но он сам бы никогда не поверил, что она вот так вот добровольно может отдать свою жизнь за него. Пока, собственно, это не случилось. Мужчина останавливает видео и поднимается со своего места, разминая чуть затекшие ноги и раздумывая, стоит ли смотреть это обращение далее. Нет, даже не так: сможет ли он это сделать? Выслушивать правду от начала и до конца…. Он не готов принять и осознать в полной мере чужие эмоции и просто впивается взглядом в изображение сестры. Ей там всего двадцать семь, она сидит в подполье, прячась от людей у отвратительного человека и даже под угрозой для собственной жизни…. Двойной угрозой, она в первую очередь думает о нерадивом брате, который умрет от несвоевременной помощи. Брате, который никогда о ней не думал, который принял её полное исчезновение как должное, даже не подумав о том, что могла произойти что-то серьезное. «Моя сестра не такая. Она не дастся так легко», — так он, кажется, тогда ответил Мике? Просто отлично. Где-то в глубине души он чувствует что-то ранее неопознанное, что со временем готово разорвать его изнутри, и это действительно пугает мужчину. Что он может? Сейчас ничего не исправить, не изменить. Намие Ягири умерла от его ошибки, от того, что помощь, которая изначально не должна была прийти вовремя ему, почему-то перепала ей. Сейджи почти не спрашивал об этом, приняв все как ошибку врачей — умерла и умерла, что же поделать. Только мама почему-то долго-долго молчала и смотрела на него таким взглядом, словно он держал в руках окровавленный нож прямо над перерезанным горлом сестры. Саэна тогда не говорила с ним несколько недель, закрывшись в доме, а он сам уехал с Харимой на другой конец Токио. Нет, в этот раз сбегать нельзя. Мужчина возвращается на свое место и, глубоко вздохнув, нажимает на значок «играть». — Я не хочу говорить тебе, как ты должен жить и что должен делать, просто потому, что ты никому ничего не должен и сам это прекрасно знаешь. — Сестра поднимает голову и спокойно смотрит прямо на него, но отчего-то Ягири думается, что в её глазах стоят слёзы. — Пусть мне всегда хотелось, чтобы ты хоть немного, но нуждался во мне, я никогда бы не подумала, что всё придёт к вопросам жизни и смерти. В каком-то смысле я рада, что теперь действительно полезна, что теперь…. Я чувствую, что нужна тебе, пусть не так, как мечтала о том. Что же, не вышло из меня близкого человека для тебя, но в последний раз не позволю себе провалиться. В конце концов, жизнь — это огромный каток. Кому удалось пройти, не упав ни разу? Спокойствие в её голосе пугает, но ещё больше ему приходится насторожиться, когда сестра замолкает и придвигается чуть ближе. Он теперь видит, как в её чертах скользит ранее не испытываемое раздражение и гнев по отношению к нему. В её голосе звучат стальные нотки, и мужчине приходится чуть сжать кулаки с непривычки. — Я просто так же, как и ты, хочу жить, Сейджи. Я точно так же, как и ты, молю богов, дабы двадцать восьмого апреля мы оба очнулись после наркоза целые и невредимые, чтобы никому не пришлось жертвовать. Но даже если того не произойдет, не будет ошибки и… — Намие делает глубокий вдох, из последних сил продолжая: — И позже не должно быть никакого сожаления, даже если мне придется за тебя погибнуть. Я всегда считала тебя сильным и непоколебимым человеком, Сейджи, поэтому сделай кое-что для меня: несмотря на все трудности, что будут у тебя в жизни, помни, что с тобой всегда есть часть меня. Живи, Сейджи. Намие поднимается, подходя к камере, дабы выключить запись, но спустя пару мгновений опускается на колени и нежно-нежно улыбается, словно при встрече. Глаза чуть припухшие от слёз, на щеках легкий румянец, но девушка всеми силами показывает свою радость, любовь, словно желая передать её через камеру прямо ему, дабы ему то ли стало лучше, то ли напротив — добить окончательно. Она молчит ещё какое-то время, подбирая слова, чтобы, очевидно, закончить. — Что же, а если ты увидишь это раньше положенного…. Рассчитываю на нашу скорую встречу, когда мы встретимся снова, и я смогу крепко обнять тебя, зная, что твоей жизни больше ничего не угрожает. Так что до встречи, брат. Я люблю тебя. Ягири смотрит на закончившуюся запись уже минуту, так и не моргнув ни разу. Услышанное больно бьет по мировоззрению и всему тому, что до этого казалось простой истиной, что и вызывает недоумение. Ему кажется, будто всю его жизнь разбили на осколки, собрав из них слово «вечность», ведь именно столько он обязан будет помнить сказанное сестрой. Сказанное Намие. Господи, он же никогда не удосуживался назвать её просто по имени, проявить хоть каплю благодарности за то, что она делала для него!.. Мужчине всегда казалось достаточным того, что он просто позволял любить себя, манипулировать собой. Сейджи ни разу не обнял в ответ, ни разу не позвонил первым и всегда бросал её разбираться со всем самостоятельно. Даже сейчас, по истечению одиннадцати лет со дня её смерти… он не знает о ней почти ничего. Мир сестры ведь не ограничивался только им, она знала и видела многих людей, у нее была своя жизнь, которой он никогда не интересовался и которой она не уделяла должного внимания. Что ей нравилось? О чем мечтала? Чем она занималась в свободное время, о чем говорила с редкими собеседниками? Сейджи отставляет ноутбук на кровать и целенаправленно идёт в комнату девушки, дабы увидеть, дабы узнать хотя бы что-то!.. Комната заброшена. Минимум мебели, никаких особенностей на стенах, выдающих интересы своего владельца. Словно гостиничный номер, который горничная не посещала уже очень давно. Здесь стоит гробовая тишина, что оглушает его и истерзает душу в клочья. Он теряется в этой тишине, словно в каком-то причудливом Зазеркалье. Время безбожно уничтожило все следы человека, который жил здесь, спал, занимался своими делами. Словно её никогда и не было. Единственное, что осталось от его сестры в этом мире, — память людей… которой нет. Сейджи оседает в кресло за столом, смотря куда-то в себя, пораженный внезапным пониманием: никто не вспомнит Намие Ягири. Мика не оценит жертв в свою пользу, особенно спустя тринадцать лет, коллеги явно не будут помнить холодную и эгоистичную начальницу…. А с кем она ещё имела дело? У сестры точно не было другого любимого мужчины, и уж точно она не успела обзавестись детьми. У неё всегда был только он. Сейджи. Мужчина возвращается к компьютеру с тяжелым сердцем, погруженный в открывшиеся истины, что беспощадно топят в отчаянии. Он правда не знает, как скоро придёт в себя, дабы посмотреть на произошедшее трезвым взглядом, а пока просто впечатывает взор в пару видео, отображенных на экране. Первое было этим монологом, но… что во втором? Сейджи не уверен, что готов и хочет знать, что это окончательно не добьет его в моральном плане, однако замечает странную деталь: оно создано седьмого июня, а это… третья неделя после смерти сестры. Значит, она никак не могла создать его. Так что же всё это значит? Поддавшись порыву, Ягири дважды щелкает по значку, открывая файл, и хмурится, узнав человека на нём. Орихара Изая. Тот самый, который когда-то давно открыл правду о Мике, который настраивал камеру на предыдущей записи…. Сестра ведь работала на него. Какие отношения у них были? Что это за видео? Неужели.… Неужели у Орихары был роман с этой холодной женщиной, и сейчас он будет выслушивать поражающую историю любви? Мужчина с записи поправляет камеру и расслаблено садится на диван, на котором снималось предыдущее видео. Изая-сан не смотрит в камеру, крутя в руках какую-то шахматную фигуру, отчего Сейджи несколько напрягается. Он даже предположить не может, что услышит на этот раз и к чему ему готовиться, пока идёт время записи. Как будто все происходит в реальном времени, и ни один из них не может начать нежеланный разговор, понимая, что он будет сложным для обоих. — Что же. Раз ты добрался до этой записи, значит, всё прошло так, как я планировал. Сколько же прошло времени, пока ты удосужился посмотреть это, а, Сейджи-кун? Разговор не только нежеланный, а ещё и крайне неприятный. Ягири успел забыть о том, какой этот человек отвратительный и жестокий в своих играх с человеческими жизнями. Кажется, он уехал из Икебукуро после сражения с тем парнем в форме бармена?.. При воспоминании о Хейваджиме Шизуо у него начинает ныть когда-то ушибленная голова. Чудная была встреча. — Так или иначе, разговор сейчас не о том. Полагаю, ты теперь прекрасно осведомлен о мыслях и истории смерти своей сестры, к которой ты имеешь прямое отношение. Сейчас я буду откровеннее, чем следовало бы, однако мне всё ещё дико думать о том, что эта женщина на полном серьезе отдала свою жизнь… за тебя. Человека, который даже свою якобы любовь всей жизни не узнал. Наверняка ты уже думал об этом, но Намие была бы гораздо более полезным представителем вашей семьи, нежели сейчас являешься ты. Талантливая, амбициозная, умная женщина с действительно красивой внешностью…. И своей ужасной любви к брату, что стирала все на своём пути, включая здравый смысл. Как много ей пришлось отдать ради него, дабы он даже после смерти сестры не понял, как велика была её жертва. О, хотел бы я увидеть твое лицо в этот момент! — Орихара смеется, но как-то надрывно, так, словно чужая смерть также как-то повлияла и на него самого. Неужели сердце кукловода все же имеет каплю сострадания? Звучит смешно, и Ягири усмехнулся бы, не будь этот момент таким ужасающе болезненным. — Однако я смею надеяться, что в одной услуге ты мне всё же не откажешь. Думаю, тебе хочется узнать больше о том, какой была Намие-сан вне опеки о своем бестолковом братце. И если я действительно прав и ты готов выслушать всё, что я скажу… то я всегда буду ждать тебя тридцатого мая с четырех до шести вечера у могилы сестры. Надеюсь, хоть о её последнем пристанище ты знаешь, как следует. Запись кончается, и Сейджи мрачнеет. Ему совершенно не нравятся услышанные слова, но и отрицать он их никак не может — что в каком-то смысле ужасно. Ужасно, что этот человек знает о том, как всё произойдет, даже за двенадцать лет и, что хуже, — он бесспорно прав. И по поводу бестолкового братца, и внезапного желания узнать о сестре больше, хотя, если посмотреть с другой стороны, информатор мог просто попасть пальцем в небо — стратегий поведения для младшего Ягири было не так много, как хотелось бы. Мужчина замирает взглядом на дате внизу экрана, предполагая, что до указанного дня осталось не так уж и много, потому у него ещё есть время обдумать и принять то, что он уже узнал, а также подготовиться к грядущему определенно сложному разговору. В глубине души ему невыносимо думать о смерти сестры, слова которой отчетливо засели в его голове, и лишь хваленое хладнокровие сдерживает его от нервного срыва. Сейджи страшно от этого порыва эмоций, и за своими мыслями он не сразу замечает, как проваливается в долгий, беспокойный сон, где ему почти везде слышится голос сестры и её измученная улыбка. «Прости. Я ничего не сделал, чтобы поблагодарить тебя».***
Указанный день наступил достаточно незаметно и быстро. При всём своем желании, Сейджи не смог бы вспомнить, чем занимался весь этот период — один мрачный день сменялся вторым таким же. Он узнал, где могила сестры, от матери, что сейчас жила в Америке. Саэна была очень удивлена такому внезапному интересу со стороны сына, но не отказала в помощи и даже предложила приехать и проведать Намие вместе. Они говорили какое-то время, и Ягири даже вдруг задумался, что не уделял женщине внимания ровно так же, как и погибшей. Более того, Сейджи прекрасно помнит время, когда даже пренебрегал ими обеими, пусть сейчас это воспринимается как что-то далёкое и совершенно не свойственное ему. После смерти сестры Ягири Сейджи смог переосмыслить свою жизнь и посмотреть на некоторые вещи с другой стороны. Ему очень далеко до серьезных изменений. Только сейчас ему открылись многие простые истины, которым ранее он не уделял никакого значения и которые только пытается принять сейчас. Касательно той же Саэны, мужчина, наверное, впервые за долгое время позвал её более неформальным способом, подчеркнув таким образом, что намерен с ней сблизиться. Она, к слову, должна была приехать недели через две, но это никак не влияет на его состояние прямо сейчас. Сейджи собирался на назначенную встречу с тяжелыми мыслями и сердцем. Это было то странное чувство, когда думаешь обо всём и ни о чём одновременно, чувство, которое возникает в процессе какого-то действия. Он не раз и не два ловил себя на том, что засматривается на льющуюся воду или же, нарезая что-то, замирает с ножом навесу. Ему постоянно мерещатся голоса, образы из прошлого, которые уже никак не могут существовать. Не могут, потому как связаны только с одним человеком, которого уже тринадцать лет нет в живых. Единственное, чего он действительно хочет, — чтобы ему помогли разобраться и принять всё то, что он не замечал или воспринимал неправильно. Его голова внутри похожа на огромную библиотеку, по которой прошло торнадо, и мужчина даже не знает, с чего начать наводить в ней порядок. Он не справится с этим всем в одиночку. Только сейчас начала осознаваться ценность присутствия Харимы с ним. Эта девушка как-то расставляла всё по своим местам, поглощала её и подавала ему уже осмысленными фактами, не путая, не напрягая. Он подумал об этом уже на полпути к кладбищу, поймав взглядом незнакомую рыжую фигуру в толпе. Казалось бы, их отношения начались со лжи, но Сейджи сам не мог сказать, когда перестал видеть в ней только надоедливую сталкершу или же напоминание о своей безумной любви к живой голове. Все события юношеской жизни сейчас кажутся какими-то бреднями, игрой воображения, которую никто не ставит под сомнение. Интересно, а если ему всё же удастся найти ту загадочную Селти-сан, сможет ли она хотя бы на пару минут вернуть его сестру к жизни, как в том фильме, что они с Микой когда-то смотрели? Неплохой был триллер. Надо как-нибудь пересмотреть. Ягири плохо помнит, как добрался до необходимого ряда. Где-то там, возле пафосной статуи, стоит надгробие с прахом его любящей сестры, ничем не выделяющийся среди толпы других. К своему сожалению, он приходит на десять минут раньше оговоренного времени и поначалу пугается, не застав никого, а потом думает, что это даже к лучшему. Ему никто не помешает собраться с мыслями и снова попытаться вернуть внешнее хладнокровие, дабы быть готовым к очередным обвинениям. В сущности, учитывая их первую и последнюю встречу с Орихарой Изаей, мужчина готовился ко всему или, выражаясь иначе, к худшему. Он не мог знать, чем закончится эта встреча и что он получит в итоге, однако оставалось только надеяться, что мужчина подавит собственные язвительные порывы хотя бы в силу возраста или сложившихся обстоятельств. Сейджи не ищет себе оправданий, не отрицает, что косвенно виновен, но сейчас действительно не в силах выслушать это от кого-то другого. Как и сестра, признать свой провал вслух он был не в силах. Они были один на один сейчас, впервые за очень, очень долгое время. Если бы он не рассматривал её фото последние дни так тщательно, то вряд ли бы смог вспомнить лицо сестры так четко. Намие была действительно красивой девушкой, и именно эта внешность могла открыть ей многие дороги, не будь его собственная жизнь высшим приоритетом для неё. Изая всё же был в чем-то прав, когда говорил, что сестра была бы лучшим представителем рода Ягири, нежели является он: пусть это существенно било по самолюбию, отрицать было бы слишком глупо. Тем более, когда он смотрит прямо на могилу погибшей. — Сейчас уже, разумеется, поздно менять что-либо… — Сейджи не до конца понимает, зачем говорит это, но не собирается прекращать. — Но даже по истечении такого времени мне бы хотелось сказать, что мне… действительно жаль. Мне хотелось бы вернуться в то время, когда мы были ещё детьми и, быть может, стать чуть ближе к тебе, исправить это недоразумение. Странно, но… я только сейчас понял, как сильно мне порой не хватает твоей поддержки. Я не идеальный брат и никогда им не был, но все мы ошибались, ты в том числе. Понятия не имею, почему говорю тебе это сейчас, но, ха…. Мне просто хочется, дабы ты знала, что я ценю твою жертву, пусть осознание той ситуации пришло ко мне слишком поздно. Пожалуй…. Мне стоит извиниться и…. Что правильно будет сделать в такой ситуации?.. — Видимо, часть разговора можно опустить. Что же, я даже рад. Если бы Сейджи рос в более эмоциональной семье, то, скорее всего, вздрогнул бы от неожиданного появления собеседника. Юноша даже не успевает задуматься о том, что голос звучит откуда-то ниже обычного роста человека, однако сейчас он думал лишь о том, что даже спустя десяток лет помнит эти насмешливые нотки только после одной встречи. События того дня быстрым роликом пронеслись в его голове, и былой провал чуть уколол собственное и без того сломленное эго. Что же, он знал, что эта встреча будет настоящим словесным поединком. Ягири находит в себе мужество обернуться, дабы посмотреть Орихаре прямо в глаза, но теряется, когда приходится опустить взгляд вниз. В детстве его учили, что таращиться на людей — неприлично и вызывающе, а юноши из таких почетных семей, как их, уж тем более не должны этого делать. Саэна, в общем-то, почти всегда была им недовольна, однако сейчас мужчина почему-то зацепился взглядом за инвалидную коляску, на которой так величаво восседал Серый Кардинал Икебукуро. Не сказать, что Сейджи не удавалось видеть людей в этом кресле ранее, просто…. Он даже не мог бы подумать о том, что встретит оппонента в таком виде. Так вот, значит, каковы последствия настоящей битвы с монстром?.. — О, я тронут, что ты потерял все слова, увидев меня, но твоя сестренка мне этого не простит. — Смешок в его голосе звучит измученно, что заставляет мужчину лишь сильнее почувствовать нарастающий ком в горле. — Если честно, не ожидал тебя здесь увидеть спустя столько времени, Сейджи-кун. Уж было подумал, ты никогда на это не решишься. — Я нашёл запись несколько дней назад. Мужчина не узнает собственный тихий голос. Такое чувство, что ему выбили весь дух и ему всё ещё тяжело собрать всё, что он знает и видит, в единую картинку, чтобы иметь возможность на это отреагировать. О чём ему говорить с этим человеком? Изая чуть вскидывает бровь и ухмыляется, бормоча себе что-то на подобии: «Надо же…», а Ягири только и может, что смотреть, как собеседник расслабленно откидывается на спинку кресла. Краем глаза ему удается заметить движение в стороне, потому он быстро оборачивается и замечает высокую мужскую фигуру у какого-то полузабытого надгробия. Что-то в этом человеке кажется знакомым, но информатор начинает говорить раньше, чем ему удается узнать их отдаленного слушателя. — Так значит, ты её услышал… — Взгляд брюнета кажется немного печальным, когда он смотрит на могилу Намие, и это действительно немного отрезвляет самого Сейджи. — Я помню, как она записывала это видео. Пусть тогда она не позволила мне наблюдать за процессом, я множество раз пересматривал запись, улавливая каждые эмоции, которые она раньше никогда при мне не проявляла. Знаешь, тогда я всего лишь раз увидел, как она плачет. Мужчина резко замолчал, направляя взгляд куда-то в сторону, и юноша не стал торопить его. Он и сам не мог вспомнить те минуты, когда сестра прекращала быть сильной и холодной женщиной, вскрывая все волнения и переживания. Даже в детстве она почти не плакала, а предпочитала с головой погружаться в какое-то занятие, пока дядя Сейтаро не заметил в ней талант к медицине, в которую позже неосознанно и затянул девушку. Ягири не знал, нравилось ли это занятие ей самой, но, очевидно, в нем она находила какую-то свою отдушину. И всё же он все ещё почти ничего о ней не знает. — Я помог Саэне-сан провести похороны и все обряды надлежащим образом и присутствовал на церемониях, на которых могли присутствовать посторонние. — Голос Изаи-сана был размеренным и холодным, что удивило бы его в любое другое время, но сейчас почему-то воспринималось как должное. — И я совершенно не удивился, когда ты не появился ни на одной из них, хоть о тебе спрашивали. Вашей матери пришлось говорить, что ты тяжело справляешься с потерей близкого человека. Смешно было это слушать, зная, что ты отправился в предсвадебное путешествие со своей будущей супругой, даже не подумав о банальных традициях. Не мне осуждать твою аморальность, однако…. Ты сам, очевидно, всё понимаешь. — Сейджи кратко кивает, и разговор обрывается на пару минут. Каждый смотрит куда-то в сторону, размышляя о чем-то своём или же предаваясь воспоминаниям. Изая вспоминал, потому что, к своему сожалению, знал больше, чем его молчаливый собеседник. Особенно ярко почему-то вспомнился упомянутый момент, когда Намие поддалась эмоциям прямо при нём. Этот образ четко врезался в сознание до мелочей: как секретарша опустошенным взглядом всматривалась куда-то в пустоту, держа в руках чашку с уже остывшим кофе, казалось, замерев без малейшего движения. Брюнету даже пришлось окликнуть её, приводя в чувство, отчего Ягири случайно уронила чашку, разбив её. Не то чтобы Орихаре было до того какое-то дело, однако ему ещё никогда не удавалось видеть собранную и расчетливую девушку такой рассеянной, что и вызвало некоторое беспокойство. Орихара Изая был не лучшим, но всё же человеком. И всегда косвенно пытался помочь сделать людям правильный выбор, даже если дело касалось специфических методов. — Намие-сан? Ты сегодня что-то совсем не в себе. Стоит ли мне великодушно отпустить тебя раньше? Тогда она ничего не ответила, оперевшись на столешницу так, будто ноги совсем не держат её. Информатор подавил некоторое волнение и встал со своего места, подходя ближе, чтобы подхватить её с другой стороны, но стоит Изае лишь коснуться неё, как Ягири вздрагивает и поднимает на него глаза, полные слёз. Не нужно было слов. Орихара в секунду смог понять всё: что она чувствует, о чём думает, чего ей хочется на самом деле. Боль чужой души накатывает волной, и он ей поддается, заключая девушку в крепкие объятия, позволяя выплеснуть всё, что накопилось, и она впервые открывается. Намие сжимает в ладонях его кофту, заглушая рыдания в его плече, что-то бессвязно шепчет…. Ему удается разобрать только пару слов, и это бьет по его любви к людям с ужасающей силой, потому что он совершенно не в силах ей помочь. Единственное, что он мог тогда, — просто быть рядом и слушать глухое, осознанное отчаяние человека, что идёт на жертву ценой собственной жизни. «Пожалуйста…. Я не хочу умирать. Я не хочу закончить в одиночестве». «Я хочу сделать его счастливым». «Он не придёт, он никогда не поймёт…. А мне нужно только одно его слово, дабы всё… всё… спасти». «Я просто хочу хоть на минуту стать счастливой». Тогда она плакала весь вечер, а он молча гладил её по голове, осторожно прижимая к себе. Никто не знал об этом моменте обоюдной слабости, когда все маски были сброшены, открывая разбитые души. Они ни разу не обсуждали это следующую неделю, а в свой последний рабочий день перед уходом, Ягири вдруг замерла на пороге. Изая не знал, что она сделает или скажет, поэтому постарался сделать вид, будто не замечает её замешательства. До тех пор, пока его не окликнули. — Я…. всё ещё считаю тебя редкостным ублюдком, чтобы ты знал. — Намие ухмыляется, открыто насмехаясь над ним, что поначалу выбивает его из колеи. Последующая фраза лишь углубляет это ощущение. — Но я многим тебе обязана, и…. спасибо. Спасибо за то, что ты сделал. — Оя-оя, Намие-сан подменили? Если моя секретарша такая сентиментальная, то как же ей работать после операции в привычном режиме? — Когда я вернусь сюда, ты отдашь мне три книги из своей коллекции в знак поражения. «Я отдам тебе всё, если ты вернешься живой». — Твоей сестре шел белый цвет. Она бы лучше выглядела в широ-маку*, чем в похоронной одежде. Жаль, что ты не видел. Сейджи чуть хмурится от внезапного замечания, глубоко вздохнув. Он не находится с ответами, лишь отстраненно кивая или же вставляя короткие сухие фразы. Пожалуй, он был тем самым типом людей, которые все переживания хранили глубоко в глубине души, варясь в своем соку. Интроверты, кажется? Так или иначе, их разговор с информатором не складывался и, в конце концов, последний тихо хлопнул в ладоши, заявив, что ему уже пора. — Стоит ли мне прикатить вас к выходу, Изая-сан? — сдержано поинтересовался Ягири, кивая на инвалидное кресло. Собеседник, видимо, не сразу понял, о чем речь, а после усмехнулся, кивнув на ту самую фигуру в стороне. — Нет, Шизу-чан сам отвезет меня когда и куда нужно. Я бы подозвал его, но, думаю, у тебя всё ещё порой болит голова от воспоминаний о встрече с ним. — Ровно так же, как и ваши ноги. Сейджи собрался было уже уходить, развернувшись к собеседнику спиной, как только к последнему подошел Шизуо и взялся за ручки кресла, однако слова, что Изая бросил ему вслед, заставили его остановиться. — Я бы советовал тебе помириться с женой ради вашей будущей дочери. Харима-тян наверняка захочет поделиться с тобой этой радостной новостью в ближайшее время, а это неплохой второй шанс… и не только для тебя. «Я знаю, кто ты, Сейджи. И я знаю, какую жизнь ты выберешь в дальнейшем, потому хочу попросить тебя об одной услуге заранее. Может, моя просьба слишком нахальная, однако это единственное, о чём я прошу. Если у вас с Микой появится дочь, пожалуйста… дай ей моё имя и второй шанс для всех нас».