Dead beauty

Белоснежное платье, оборки едва шуршат: до чего цирковая куколка хороша; синева очей да томительных губ изгиб... Как её, такую, не полюбить? Тонок стан и изящен, не голос – сплошная сласть. Под босыми сто́пами ров раскрывает пасть; песня флейты с собою тянет и гаснет день. Отпустить, как стемнеет, дитя со двора – к беде. Бе́лы розы с росою утренней в волосах; как садится солнце – ей не смотри в глаза. А посмотришь раз, и кровь обратится в лёд. По тебе погребальну песню она споёт. И кропи́т серость улиц кровавой рекой заря; нынче ставен оконных грохот звучит не зря, нынче город зол, чужих прогоняет прочь. Приключилось горе – чужая пропала дочь. . . . Человечьи кости долго в огне горят. Мертвецы за спиной столпились: их ровен ряд, из них каждый знаком, из них каждый сестра иль брат... Не по ним вовсе куколке горевать – По душе своей: смотрит демон глаза в глаза. Увядают розы в сыреющих волосах. Бледен лик, светел взор, да по пальцам немая дрожь – опадает на землю испачканный кровью нож.