Комедия

Марина сидела за праздничным столом и ковыряла вилкой недоеденное пюре, игнорируя лицемерные улыбки гостей, направленные на её мать, стараясь абстрагироваться от того круга, в котором ей пришлось сейчас находиться. Вообще-то, правильно было бы сказать, что это семейный круг. Где сейчас празднуют День рождения её родной тёти, где вокруг собрались родственники и мамины друзья, где должен царить уют и понимание — семья всё-таки. Но единственное, чего бы сейчас Марине хотелось, так это встать и уйти, не слушая пустых разговоров, доносящихся ей в спину. Рядом сидит мама, молодая женщина по имени Оксана, и переговаривается с мужем своей сестры. Напротив сидит двоюродный старший брат со своей семьёй. Рука Марины по привычке опускается в район ремня, где обычно у неё висит кобура. Но пистолета нет. Спасибо, боже, удружил. Она фыркает, вспоминая, что кто-то из товарищей по клубу мог вытащить его, хотя пистолет всегда находился под Марининой широкой футболкой. Значит этот «кто-то» скоро получит. Марина засовывает ложку с пюре в рот, пытаясь подавить рвотный спазм. Хочется верить, что эти призывы из-за еды, но подобная мысль сразу отметается, как только девушка вспоминает о своём моральном состоянии. Блевать тянет только из-за непрошеных чувств к собственному двоюродному брату, что сидит спокойно напротив неё, с тёплой улыбкой переговариваясь с бабушкой своей жены. Счастливая картина, где ей нет места. — Вы воспитали чудесного мужчину, — причитает бабуля, с любовью смотря на Колю. Сам Коля благодарно улыбается и крепче сжимает руку своей жены. — Спасибо за столь тёплые слова. Сборище чертовых интеллигентов, — думает Марина, но не может не скрыть нежность и всепоглощающую любовь по отношению к брату. Вообще-то Николаю уже немного больше тридцати, а Марине пока нет и двадцати, и в своей проблеме она хочет винить только возраст, будто бы специально игнорируя кровную связь между ними. У Николая красавица жена Софья и маленькая дочка Нина, которую Марина ненавидит всем сердцем, так как именно она стала новой непробиваемой стеной между ней и братом. Николай выглядит младше своего возраста и работает фитнес-тренером. Всё у Николая хорошо, короче говоря. А у Марины… Вообще-то, Марина знатно проебалась. Ах ты ж грёбаная отечественная реинкарнация Ченнинга Татума! Марина злобно хмурится, наблюдая, как дочь Николая играет в куклы и смеётся своим поганым ртом; как его жена смотрит на него невозможно-влюблённым глазами, будто течная сучка, и как сам брат смотрит на своих любимых блядей, будто они для него всё. Марина практически воет от досады, что не нащупывает в джинсах оружие. Она коснулась бы своего пистолета и начала бы осознавать, что в этой квартире лишь она имеет право диктовать правила, как и кому жить, кому и с кем быть. Марина бы чувствовала силу, исходящую от своего верного друга, а сейчас, без него, она ощущает себя неудачницей по всем фронтам. Родители Николая насмотреться не могут на счастье своего сына, как и родители Софьи. Друзья семьи лишь поздравляют с такой хорошей судьбой. — Софья — прекрасная женщина! — Софья умная, кроткая и нежная! — Софья прекраснее всех! Софье бы подошла петля на шее или плотно прижатая к лицу газовая конфорка, — Хочется сказать вслух, но навряд ли бы кто-то оценит такой сложный юмор. У Марины конченая судьба и жизнь в жанре «комедия». Признаётся она в этом не только самой себе, но и товарищам по клубу уже без тоски в голосе и слёз. Она саму себя считает конченой: влюбиться в двоюродного старшего брата ещё в пелёночном возрасте — признак больного разума. Впитать эту любовь с молоком матери, до десяти лет считая, что её чувства в пределах нормы и ничего в этом аморального нет. У Марины невзрачная внешность, обычный характер. И, смотря на Софью и Нину, она прекрасно понимает, что вполне может прийти в клуб, взять оружие и прострелить головы счастливой парочки, даже не моргнув. Она может это сделать, потому что в ней не осталось никакого намека на человечность. А потом она посмеётся, так как это всего-лишь шоу. — Марина, как дела на учёбе? — все за столом обращают на неё внимание. Она дёргается, словно на электростуле, но вжимается в него, как в спасательную шлюпку, и обводит глазами присутствующих. Она даже не поняла, кто именно задал этот вопрос, потому что в ушах стоял звук выстрелов и криков, но она замечает взгляд Николая и быстро отводит свой, натягивая на лицо скромную улыбку. Старается быть для всех той, кем её все представляли, и кем она никогда не являлась. — Ничего особенного. Скука полнейшая, но хоть коллектив весёлый, — она выдает подобие улыбки. Точно. Как она могла забыть? Её роль тут — скромная, примерная девочка, не имеющая друзей, не знающая взрослых проблем, с нимбом на голове в качестве бонуса. В это верят все, потому что они не догадываются о том, с каким монстром им предстоит иметь дело. — Как в кружке шитья? Получается? — опять спрашивает кто-то, но в ушах по-прежнему выстрелы. К этим звукам она привыкла настолько, что слышит их постоянно. Ведь вся её жизнь — прочь уносящиеся пули и приятная тяжесть в ладонях. Шитьё… Что же ты ещё им сказала, мамочка? Может я и в церковь хожу? Или убогих подкармливаю на улицах? — У меня всё отлично получается, спасибо, — говорит практически никому и ни на кого не смотря Марина. — Вот, думаю, записаться на балет… Она подавляет гортанный смех и смотрит в свою тарелку. Мама рядом дёргается, но ничего не говорит. Родственники хвалят, улыбаются и перестают обращать на неё внимание. — Что ты за дурь такую сморозила? — шепнула в её ухо мать, сама еле сдерживаясь от смеха. — Балет… Ещё скажи, что благотворительностью займёшься. Марина перевела взгляд на мать и спокойно вздохнула. Человек, который познакомил её с оружием ещё в раннем детстве, человек, что догадывается об её нездоровых мыслях, человек, что всегда рядом. Девушка никогда не понимала, почему у многих подростков сложные отношения с родителями. Её мама смотрит понимающе, даже, порой, ласково. Она даёт ей деньги на сигареты и тренировки в клубе, разрешает ходить туда, куда хочется, и не задаёт вопросов, когда есть куда идти, но желания нет. У Оксаны прекрасная внешность. Красивые раскосые глаза блестят голубым оттенком, губы как бантик, маленький нос, ровный загар и пышные рыжие волосы. Марина же пошла в своего деда — немного крупноватый нос, выпуклые карие глаза и узкие губы. Кожа всегда бледная от постоянного нахождения в подвале клуба, хотя тело атлетичное и приспособленное к жизненным невзгодам. От её мамы пахнет духами, а от неё — порохом, но их внутренняя схожесть, их близость становится пример правильных взаимоотношений между мамой и дочкой. Правильных и, в тоже время, весьма странных. — Ты же сама непонятную хрень сморозила, мам, — шёпотом сказала Марина. — Зато мы в глазах этих напыщенных аристократов прям семья для подражания. Мать тихо посмеивается, лукаво смотря на дочь. Треплет её по голове и целует в висок. И Марина была немного счастлива в такие минуты. Быть конченой и устраивать комедии на поминках — это семейное. Ей бы стало лучше, непременно лучше, если бы сейчас она не находилась на полигоне своего безумства. Она вновь посмотрела на брата, будто случайно и вскользь, но тот даже забыл о её существовании, как забывал и во все прошлые годы. Наверное, потому из-за тех редких встреч девушка просто не в состоянии воспринимать его как родственника. Ей бы очень хотелось верить в эту причину, и такая мысль немного помогает, давая надежду на то, что её кукуха улетела пока не слишком далеко. На часах было около восьми вечера. Несмотря на поздний режим, у Марины слипались глаза, ей безумно хотелось домой, и она намёками показывала маме своё желание. Та понимающе кивнула но, когда она собиралась встать из-за стола и уйти, мать Николая тётя Аля быстро усадила её обратно. — Куда это вы уже пошли?! Нет, мы никуда вас не отпустим, пока не попробуете торт! Софья сама делала! Софья тихо посмеялась и глазами попросила гостей остаться. Марина улыбнулась в знак согласия, а когда хозяева дома уже не смотрели в их сторону, они с матерью переглянулись с таким видом, будто их заставляют съесть по ведру моллюсков. От скуки девушка проверила свой телефон. Её друг по кружку стрельбы написал что-то вроде «удачи» ещё пару часов назад. — Засунь себе её знаешь куда, — ухмыльнулась она, пытаясь спрятать свой привычный хищный оскал. Её друг как никто другой понимает, что такие вот посиделки с родственниками отзываются ненавистью в сердце девушки, заставляя её каждый раз избегать и тетю, и дядю. Их социальный статус и социальный статус её семьи был слишком разным, и в их большой и уютной квартире она чувствовала себя ничтожно. Как и рядом с Николаем. Всё как в американских фильмах 60-х, где показывают счастливую семью за столом, а потом всю идиллию портит один ничтожный ублюдок. — Я сейчас приду, — бросила Марина шёпотом. Скорее всего, самой себе, нежели другим, так как на неё не обращали никакого внимания. Прежде чем встать из-за стола, Марина вновь посмотрела на Николая и столкнулась с ним взглядом. Брат ей улыбнулся, смотря как-то пусто, без какого-то интереса или любви, разумеется, чисто родственной. Она улыбнулась ему в ответ, но это получилось настолько вяло и фальшиво, что даже ребёнок бы раскусил её неприкрытую ложь. Николай озадачено посмотрел на сестру и взглядом стал провожать её удаляющуюся спину. Марина вышла на лестничную площадку, до этого прихватив с собой общую с мамой пачку сигарет. Выйдя на просторный балкон, девушка неспешно закурила, съеживаясь от потока холодного воздуха, чувствуя при этом хоть какое-то отрезвление от своих же мыслей. Умиротворенную тишину прервал звонок мобильного телефона. Марина цокнула языком и недовольно пробурчала, принимая вызов: — Ну, чего тебе, Макс? — Как всё проходит, подруга? — его тон весел и несколько ироничен. Это заставляет улыбку появится на её лице, так как сейчас жалость его была бы совсем не к месту. — Всё по-старому. Я в окружении всей этой идиллии, что может быть прекраснее? — Хочешь я позову наших и устроим отличную пародию на Колумбайн? — Было бы неплохо организовать такое шоу, только чур в главных виновников стреляю я, — усмехнулась она, выпуская кольца дыма в поток свежего воздуха. Тихий смех Макса прервался и послышался глубокий вдох. Такой уставший и будто бы раздражённый. — Чёрт возьми, это была шутка, — голос на той линии стал серьёзен. — Я понимаю твоё сокрушение и всё такое, Марин, но посуди сама. В твоих чувствах не виноват брат или кто-то ещё. Только ты. Мне иногда кажется, что ты действительно убьёшь и его жену, и его дочь. Ты больная, Марина. Она посмотрела на ночное небо маленького города и подумала, что Макс был прав, в каком-то роде. Был бы у неё малейший шанс убить их — она бы точно воспользовалась. — У меня могло бы всё получиться, не женись он на той шлюхе и не оплодотворив её. — Ты так говоришь, будто бы его жена — это какое-то животное… — Так оно и есть. Марина не кривила душой, она говорила это от чистого сердца, и это пугало больше всего. Однако Макс чувствовал, что что-то осталось в её голосе. Что-то с надрывом, с хрипотой, с едва уловимыми нотками женской печали. Нечто человечное… — Это ты вытащил пистолет из ремня? — спрашивает она без агрессии. Слишком спокойно и умиротворённо. Так сказывался никотин в глотке. — Да, я. Потому что тебе надо лечиться. — На той стороне послышался протяжный выдох. — Ты воспринимаешь всё это как игру, сама того не замечая, сходишь с ума. Убивать тех, кто ни в чём не виноват… Да лучше спасти троих и убить одного. — На мою смерть намекаешь? — усмехнулась девушка. — Ты не убьёшь меня — кишка тонка. Это я тут решаю, кому жить в нашей семье, а кому нет. Софья и этот ребёнок — лишние. — Может быть, это ты лишняя? Судя по эху, Максим находился в подвале и наверняка забавлялся её пистолетом. — Может быть, это ты бельмо на глазу и именно тебя нужно пристрелить? — Слишком смелое заявление, друг. Предательски звучит, — Марина тушит окурок о холодный бетон и с безразличием отшвыривает его вниз, надеясь, что затушила она его не до конца и что сигарета упадёт кому-нибудь за шиворот. Таким способом она оставит свой автограф на любом теле, будто бы говоря: «Добро пожаловать, вы на секунду засветились в моей комедии». — Убить из-за того, что я просто хочу быть с братом? Или что смерть Нины меня не пугает? — Не строй из себя белую и несчастную овечку, ты прекрасно поняла, по какой причине тебя нужно убрать. — А ты что, решил быть богом? — Поверь, подруга, я сделаю одолжение и тебе, и твоим родственникам. Я имею на это право. Думаешь, убьешь его семью и он обратит на тебя внимание? Может быть ты, наконец, посмотришь на кого-то другого? — Имеешь право? Ну-ну. Спасибо, Макс, но в земле я гнить не хочу. Да и ты не всевышний, который решает, кому жить, а кому нет. Я решаю лишь в кругу нашей семьи, кому жить, — это совсем другое. — Нет, не другое. Я не хочу причинять тебе боль, потому мне правда не хочется верить, что ты способна на убийство. Но… Если ты на это способна, то знай, лучше убить тебя, пока ты ещё человек, — голос Макса был слишком серьёзным, оттого и пугающим, но девушке не хотелось обращать на это никакого внимания. Его бессвязная речь пугала, но не заставляла проникаться и вдумываться. — Ты сам больной, Максим. Иди лечись. Просто поверь, мне нужен всего лишь шанс, и я дождусь его. А ты даже не суйся сюда, иначе сам землю жрать будешь, — самодовольно произнесла Марина и тут же нажала красную кнопку на дисплее, стоило ей только услышать протестующий голос на той стороне. Она знает, что больна. Знает, что одержима братом, но ничего поделать с этим не может. Просто смотрит на него и знает, что где-то проебалась, и вернуться в прежнее состояние не получится. Потому что попросту нет этого «прежнего состояния», ведь с рождения жизнь под откос пошла. Но ей нравится мысленно держать пистолет, мысленно направлять его на Софью, на Нину, на тех, кто мешает ей. Нажимает на курок, и слышится возбуждающий всё нутро звук — их крики отчаяния. Возможно, она лизнёт их кровь и поморщиться, так как она будет грязной, но лизнёт ещё раз, потому что это весело. Макс глупец, что считает меня человеком. Хотя это ещё вопрос, кто из нас человечнее, судя по его речам о том, кто должен жить, а кто нет. Плоховато я на него влияю. А за кражу он потом ещё получит… По мнению Марины, уж лучше бы он пустил ей пулю в ногу — может быть хоть так он бы остановил её. Но это воровство никак не поможет. В случае чего, она придёт в подвал клуба и заберёт у Макса то, что принадлежит ей. Максик, Максик… На занятия нужно было ходить, чтобы хоть как-то остановить меня. Хотелось рассмеяться на весь подъезд, но останавливал лишь её образ невинного ангела. Невинные ангелы не смеются как стая гиен. Вдруг сзади послышался шум и детский вскрик. Марина без интереса обернулась назад, недовольно хмуря брови. — Какому сопляку там не спиться? Однако то, что она там увидела, привело её в секундное оцепенение. Дочь Николая… Трёхлетняя Нинка, по видимому, взобралась на подоконник по старым коробкам и сейчас была буквально в шаге от пропасти. Она смотрела на Марину своими щенячьими глазами и задорной улыбкой. Казалось, ей ни капли не было страшно. — Ах ты ж мелкая тварь, за мной увязалась? — прошипела девушка, с настоящей ненавистью смотря на Нину. — Тётя Маина, тётя Маина, иди сюда! — девочка начала прыгать и кружиться, смеясь. — Сама попросила, — она поднялась на ноги и подошла к девочке, та протянула хрупкую ручонку, но Марина одной рукой взяла её за шкирку, подняла в воздух и опустила вниз, с пустым взглядом осматривая испуганное лицо ребёнка, свешивая его детское тельце в ночную тьму. — Не волнуйся. Умирать не так уж и больно. Девочка ничего не понимала. Не понимала, что говорит её тётя Марина, что такое «умирать» и «страшно», и что будет, если тётя Марина разожмёт пальцы и отпустит. Она пытается понять это, но в голове нет ничего, кроме липкого непонимания всего происходящего. Однако Нина чувствует, что ещё чуть-чуть, и у нее начнётся истерика. — Вот Максим дурак. Я потом посмеюсь ему в лицо… — она опустила девочку ещё ниже и уставилась на неё злобными глазами. — Ты сделаешь мне одолжение, если сдохнешь. Твоя мамаша не выдержит и покончит с собой, а за твоим папочкой я обязательно поухаживаю, не сомневайся. Чтобы ещё немного порезвиться, Марина начала рукой раскачивать Нину в воздухе и посмеиваться, но девочка схватилась за кисть Марины, как за спасательный круг. — Нет! Х-хочу к маме с п-папой! Н-не делайте… — Прости, но ты уж слишком мне мешаешь, — девочка в ужасе смотрела на карие глаза напротив и всхлипывала. Что она успела узнать за свою короткую жизнь? — Больше мы не встретимся. В аду таких, как ты, не будет. Пальцы Марины постепенно разжимаются, всё плывёт перед глазами от нетерпения и кажется, что сама судьба на её стороне. Ведь это так весело… Ведь это то, чего она так хотела, ведь это… Марина хмурится, стараясь не смотреть на заплаканное лицо Нины, не чувствовать холодный пронизывающий ветер и не слышать голос Макса, что так настойчиво остался в голове. Но больше всего не хочется вспоминать улыбку Николая, подаренную только любящей жене и милой дочке. Нечто в груди больно бьётся, похожее на молоток в грудной клетке, и в сознании что-то щёлкает, как при включенном телевизоре. Голубые глаза плотно закрыты, маленькое тело сильно сжалось и изо рта не доносится ни звука. Девушка наблюдает за этим, до крови прикусывает губу, но зажмуривает глаза, в страхе понимая, что время пришло. Всё, что казалось для неё важным, со взрывом исчезает. Всё, о чём она думала ранее, кажется неважным. Комедия превращается в грустную концовку её фильма. Занавес… А может быть, ты, Марина, не монстр? Может быть, ты никчёмно блефовала? С громким и отчаянным рыком Марина наклоняется назад и резко вытаскивает Нину внутрь, даже не падая от веса на пол. Подхватывает малышку на руки и та, без всяких раздумий, обнимает Марину со всем трепетом и любовью, даже не подозревая, что та несколько секунд назад хотела её убить. Она не обнимает в ответ, лишь придерживает, чтобы девчонка не выскользнула у неё из рук, и двигается по направлению к квартире. Без единой мысли, без единой эмоции на лице. В ушах нет выстрелов, только звуки сверчков и отдалённый шум проезжающих машин — ничего более. Словно она нырнула глубоко под воду, ощущая себя медузой или карпом. Слёзы Нины давно намочили ей шею и девчонка явно не собиралась её отпускать, а маленькие ручки так и цеплялись за тонкую ветровку, боясь отпустить. Потерять навсегда. Марина это понимает, возможно потому молчит. Как, в принципе, и в своей голове, будто все мысли разом рассеялись. И ей и правда кажется, что что-то внутри умерло в ней. Возможно умерло её личное убеждение в том, что она больная. Может, и то, что она решила как-то давным-давно примерить этот образ да так в нём и осталась совершенно случайно. Переступая порог квартиры, она зашла с Ниной на руках к гостям. Те с испугом на них посмотрели, и Николай с Софьей быстро подскочили к ним. — Боже, почему Ниночка плачет? — стала причитать жена брата, хватая свою нерадивую дочь на руки, даже не смотря на девушку. Лишь Коля обратил на неё свой волнительный взор. — Марин, что случилось? А Марина не знает. В её голове нет мыслей. В её голове нет оправданий и объяснений, почему она спасла того, кого так давно хотела убить. На её лице нет ни единой эмоции. Сейчас она чувствовала себя будто сломанной куклой. Ничего так и не сказав, она вышла из комнаты, не думая, что за такое ей потом влетит от матери, и даже не слушая, как любимый брат зовёт её и идёт за ней. Марина хватает шапку с вешалки и оборачивается немного, заглядывая тому в глаза. — Объясни мне, что случилось… — просит он почти умоляюще, и это первый раз, когда она видит его таким. Однако она всё равно уходит молча. Без тех же эмоций, с немного сгорбленной спиной и потяжелевшим взглядом. И лишь одна единственная мысль возникает в голове, вызывая у неё горькую усмешку: Ничего особенного. Просто вновь я где-то проебалась…

***

Зима была мерзкой: вместо снега — вонючая грязь на асфальте, вместо свежего мороза — постоянные дожди. Всё в природе было так, как и у Марины на душе. Она идёт по ночному городу, где вокруг одна пьянь, без пистолета, совсем одна — практически чувствует себя голой. В голову пришла идея пойти в клуб, но настроения не было, да и запах пороха её бы сейчас раздражал, как и сам Макс с его наставлениями и не пойми откуда взявшимися безумными речами. Ей больше не хотелось думать о Коле или об убийстве Нины и Софьи. На самом деле, ей вообще не хотелось думать о них, а впервые захотелось подумать о себе. Может, я просто пустословила? Может быть, я вовсе не такая? Если не смогла в первый раз, навряд ли смогу во второй раз кому-то причинить боль. Наверное, мне и правда стоит пулять только по мишеням… А ведь стоило только попытаться реализовать свои мысли, как тут же выясняется, что во мне что-то не так. Эх, Максик, не только у тебя, видать, кишка тонка… Марина выдохнула и спрятала холодные руки в карманы своей куртки, смотря себе под ноги. Ладно уж. Что уже сейчас об этом думать — всё и так предельно ясно. Надо было один раз попытаться, чтобы понять, что никого я этими руками не убью. Может, я когда-нибудь полюблю Софью и Нину как людей, может быть я взгляну когда-нибудь на Колю как на родственника? Когда-нибудь… Может быть… Но до этого ещё очень и очень далеко. Сейчас я просто хочу прийти домой и лечь спать, а утром пойти пострелять на полигоне. Выпустить, так сказать, пар… Сжав руки в кулаки, Марина кивнула в знак согласия своим же мыслям. Она вошла в подземный переход, за которым в ста метрах должен быть её дом. Лампочки тускло горели, но девушка была благодарна хотя бы им, потому что в такое позднее время быть в переходах — себе дороже. Вдруг она увидела, как по лестнице спускается знакомая фигура и направляется к ней. Чем ближе она подходила, тем яснее девушка могла видеть этого человека. — Макс? Ты что тут? — Марина резко остановилась, потому что её лучший друг Максим с небывалым для него хладнокровием наставил пистолет на неё и щёлкнул предохранителем, с уверенностью держа палец на спусковом крючке. Чёрные из-за слабого освещения глаза Макса уставились на девушку и ждали от неё хоть слова, чтобы появился шанс не открывать огонь. Марина же спокойно посмотрела на его руку, а потом на его лицо и ухмыльнулась. — В правосудие играем, малыш? Или начинаем испытывать комплекс бога? — Чья бы корова мычала, Марин. Скажи, ты что-то успела им сделать?! — чуть не плевался парень. Девушка приметила, что рука с пистолетом у него даже не дрожит — он с такой уверенностью целился в неё, как никогда не целился в мишень во время тренировки. Либо блефует, либо… Но ей не хотелось об этом думать. — Каким образом я могла им что-то сделать? И, погоди, почему это я оправдываться должна? — Потому что если ты им что-то сделала, то я должен тебя устранить. — Должен? А как же твоя роль добродетеля? Неужели ты думаешь, что убив меня, поступишь правильно? Ты меня поражаешь, Макс! Да кто ты такой? — чуть не смеялась Марина, но в душе уже начиналась паника. — Тот, кто имеет право тебя убить. Как говорил нам тренер? — на его лице появился оскал. — «Убей одного, прежде чем он убьёт нескольких». — Максим, но это чужие для тебя люди… — Какая разница, чужие они мне или нет?! Сейчас не это важно! Я должен знать, что ты успела сделать! У Марины загорелась гордость. Она никогда не станет оправдываться, никогда не будет бояться того, кто держит её на мушке. Так учил уже не их тренер, а её мать. Максим наставил пистолет на друга — вот, что было важным для неё. Он бросил вызов девушке, зная, что она ему всегда доверяла. Доверяла почти всю свою жизнь. Марине казалась эта ситуация очень жалкой, при чём жалость эта касалась не её. Пусть поволнуется, скотина. Он ничего не сделает, блефует, как пить дать. — Лежит Колин ребёнок. Знаешь где лежит? В луже крови, на асфальте. Лежит, вон, умирает. Кое-кто просто не успел поймать её, когда она «нечаянно» вывалилась из окна, представь себе, — Марина рассмеялась, хотя сама поёжилась от того, с каким взглядом смотрел на неё Макс. Именно сейчас она с ужасом поняла: Нет. Не блефует. Макс ещё шире улыбнулся — он выглядел как душевно-больной. Он смотрел на Марину то с всепоглощающей любовью, то с ненавистью. — Я не успел… — Слушай, Макс… — начала было девушка, но тот её перебил. — Я не успел спасти тебя, Марин. Ты перестала быть человеком… Я хотел убить тебя… Убить тебя, чтобы ты сохранила в себе человечность… Но ты… Ты замочила ту девчонку! — Макс стал кричать, и его зверский голос разносился эхом по всему переходу. Он стал подходить ближе, не опуская руки, а Марина в страхе попятилась назад. — Максим, успокойся, с ней всё нормально! — Теперь твои руки в крови… Теперь ты умрёшь только в тюрьме, как псина… Если я не помогу тебе сейчас… — Да что ты, чёрт возьми?! В подземном переходе послышались несколько громких выстрелов и девчачий крик — несчастный и испуганный, а после — звенящая тишина. Лампочки продолжали гореть, слабо освещая двух молодых людей. Макс опустил руку. Он видел, как его подруга всё ещё растерянно стояла на ногах, как её дрожащие руки дотрагиваются до груди и до его ушей доносился её едва слышимый хрип, но сам он плохо осознавал себя и происходящее. Марина, словно во сне, чувствовала, как горячая, густая кровь окрашивает её одежду в алый цвет. Сквозь пелену она смотрела на Макса с лёгким пониманием происходящего, и где-то в подсознании прокралась мысль о том, что Коля ничуть бы не расстроился, увидев эту картину. От этой мысли захотелось и смеяться, и плакать. Она издала ещё один хрип, порываясь что-то сказать, но ноги больше не держали. Марина упала на спину, глаза успели уловить расслабленное лицо Макса и лампочки. Она перестала ощущать боль в грудной клетке, прилипшую к коже футболку и холод подземного пола. Образ матери, образ Николая постепенно стали уходить из её головы, будто прощаясь, а вместо них приходила гнетущая несправедливость и темнота. Бороться с тем, чтобы не закрыть глаза, было трудно… Было невозможно. — Так будет лучше… Всё теперь наладиться у нас с тобой, — ласково проговорил парень, влюблённо смотря на девушку. — Это было правильно. Просто правильно. Сохранить в тебе остатки разума и сохранить жизнь твоим близким. Максим присел рядом с девушкой и взял её холодную руку. — Это было моим долгом, понимаешь? Только я имел право сделать это. Ты гордишься мною, Марина? Лампочки потухли. В переходе воцарилась тьма, а резкий холод зимы пронизывал до самых костей. Жутко ощущалось присутствие смерти и запах крови. Максим лёг рядом с подругой, сжал её руку сильнее и навёл прицел пистолета на свой висок, как только он перестал слышать тихое дыхание Марины. Марины уже рядом не было.