eyes closed.

«if I keep my eyes closed he looks just like you»

Как же жестоко фанаты были обмануты образом Ким Ёнгука. Концепт - дело каверзное и хитрое. Но сколько на макушке ни делай из волос очаровательные стебельки растений и сколько килограммов блесток на веки ни насыпь, настоящая личность никуда не денется, хоть и китаец знатно умеет прятать её в закоулках своей души и выпускать на волю лишь будучи уверенным в отсутствии в пределах видимости журналистов, камер или нун с фансайтов. Поначалу Кента был в полном замешательстве. Во время Продьюс Ёнгук определенно казался холодным, слегка отстраненным и молчаливым, что, конечно же, настораживало, ведь никогда не знаешь, что у таких людей на уме. Тем не менее, сам Такада, будучи человеком крайне оптимистичным, тем, кто любил в первую очередь находить и фокусироваться на положительных чертах людей, упрямо продолжал всё это время убеждать себя, что за холодной маской Ким Ёнгука скрывается очень хороший и мягкий Джин Лонгуо. Ну серьезно, разве может человек, который с такой любовью и бережностью заботится о котиках, быть плохим? Небось, и вы тоже клюнули на эту бесспорно очаровательную кошатность китайца, однако не стоит так неосмотрительно доверять, чему видите, и так часто расплываться в умилительных “уооо”. Переломным моментом для Такады стал дебют Ёнгука в составе его дуэта. Естественно, заинтересовавшись в послефинальном продвижении своих товарищей по шоу, он решил посмотреть новый клип с интригующим названием “the.the.the” и буквально с первых секунд был поражен не столько образом Ёнгука, сколько тем, как уверенно и комфортно последний себя в нем чувствовал. Это было… горячо. Нет, не так. Скорее, холодно, но настолько, что обжигает. На протяжении всех трех с половиной минут Кента смотрел, сам того не замечая, с приоткрытым от благоговения ртом, и тщательно пытался понять, откуда же где-то глубоко в груди появилось такое знакомое чувство. Парня накрыло некое подобие дежавю и понадобилось некоторое время, чтобы понять, откуда он знает этот взгляд Ёнгука. “Open up”, все дело было в этой продьюсовской миссии, запомнившейся большинству зрителей легендарным коллабом ладони Кан Даниэля с его ляшкой. Именно во времена подготовки этого номера Кента впервые начал замечать этот ледяной, даже немного жестокий отблеск в глазах Ёнгука, который, если теперь задуматься, то даже пугал. Чаще всего он высвобождался, когда парень танцевал под музыку перед зеркалом. Особо много внимания это не привлекало, но каждый раз, как Кента его случайно замечал, всегда поспешно отводил взгляд в сторону, не желая мешать Ёнгуку в своей собственной манере вживаться в концепт и образ. Тогда Такада считал, что парень просто талантлив в этом. Теперь же, прожив в одном общежитии и проработав в одном коллективе уже несколько месяцев, он знал, что это не талант, а Джин Лонгуо, какой он есть, неприкрытый и не спрятанный за маской публичности. Да, порой Ёнгук казался забавным, но с такой же частотой и пугал. Молчаливость, взгляды в никуда, неожиданные резкие движения или громкие звуки - всё это раз за разом заставляло задаваться вопросом “о чём этот малец, черт возьми, думает?” А когда Ким стреляет… Просто не смотрите ему в глаза в этот момент, ладно? Правда, не стоит. Иначе вы окажетесь в такой же безвыходной ситуации, в которой Кента Такада обнаружил себя, хоть это и не входило в его вечерние планы. Планировался, в свою очередь, дружественный поход в тир двух не сумевших поехать на Лунный Новый Год домой к своим семьям иностранцев. По факту же, Ёнгук получил возможность выпустить пар, оставив на мишени пару десятков отметин от пуль, а Кента получил шишку на затылке, когда раззадоренный адреналином китаец слишком грубо прижал его к стенке кабинки для стрельбы. Кажется, оба из них и сами не поняли, как это случилось. Первого захлестнуло чувство свободы и обычно сдерживаемой раскрепощенности, второй же был слишком ошеломлен и отчаян, чтобы сопротивляться. Не было сказано ни слова, не сделано какого-либо жеста. Адреналин и внезапное сумасшествие китайца в считанные мгновения передались Такаде лишь посредством одного взгляда, отчего последний покрылся мурашками и неосознанно издал судорожный вздох, что стало той самой командой “фас” для внезапно одичавшей кошки. Ухватившись пальцами за хрупкие плечи японца, Ёнгук впечатал их в картонную стену, благо, достаточно толстую, чтобы подобные действия не оставили в ней дыры. Черные глаза парня пристально и с неким интересом изучали слишком близко оказавшееся лицо Такады из под полуприкрытых век, голова чуть наклонена в бок, а жаркое дыхание обжигает Кенте щеки. Рыжеволосый, в свою очередь, вдруг чувствует себя жертвой трансформировавшейся из домашнего кота черной пантеры, которая решила поиграться со своей добычей, прежде чем съест. Если честно, было немного жутко. Мозг отказывался воспринимать реальность всерьез. В висках отбивался слишком ускоренный ритм сердца, а от жара, заполнившего теперь каждую клеточку тела, кружилась голова. Кента запросто мог закричать, позвать менеджера, да даже просто оттолкнуть Ёнгука, но вопреки ужасу и шоку, что читались в его широко распахнутых глазах, он не хотел. Все это так неправильно, они оба парни и даже ничего друг к другу не чувствуют, но японец так истосковался по близости, что просто не мог отказаться от внезапной возможности почувствовать тепло другого человека, чуть более жаркое, чем просто дружеские объятья, которыми они с участниками перебрасываются каждый день. Наверное, Кента кажется совсем отчаявшимся и жалким… Да, черт возьми, так и есть. Ему и самому противно думать о том, каким безотказным он становится. Но сомнения терзают его лишь до того момента, как Ким Ёнгук касается его своими губами, дальше же - все трезвые мысли окончательно сходят на нет. Ким целуется очень сумбурно. Он точно не фанат ванильностей, ласковых прозвищ и утренних нежностей в постели. Он резок и требователен, если уж поддался своей страсти, то будет брать от нее все. Кента бы предпочел немного сбавить темп для начала, но китаец четко дал понять, что сегодня устанавливать правила будет он. Впрочем, Такада и не против подыграть, позволяя себе быть пассивным и полностью отдавая себя в распоряжения Ёнгука, который пользовался им сейчас, как мешочком для снятия стресса, что рыжий тоже прекрасно понимал. Но кому какое дело, если подыгрывать ему приятно? Приятно чувствовать и близость тела, и жар, и губы, что касаются чужих. Приятно их оттягивать, играть, кусаться. Касаться, вновь оттягивать, стонать. Приятна дрожь, когда по шее ведут дорожку языком. Приятны руки, что сжимают твои волосы, до боли, но эта боль тоже приятна. Лишь неприятна та тоска, которая вдруг щемит сердце. Что-то не так. Такада определенно не хочет, чтобы эти ощущения прекращались, но чего-то не хватает. Запыхавшись, он убирает двумя руками с глаз челку, так и придерживает ее, одновременно с этим прогибаясь в спине и подставляя под губы Ёнгука ключицы. Он смотрит вниз, на эту черную, как смоль, макушку, и вдруг понимает, что был бы больше рад увидеть локоны в блондинистом цвете. Ладони, которые держат его, должны быть больше, голос скрипучее, и смотреть в лицо своему партнеру он бы предпочел снизу вверх. Кента хихикает. Ёнгук отвечает на это вопросительным взглядом, а японец поспешно оправдывается: “Щекотно”. Не признаваться же вслух, что пока тебе расстегивают пуговицы рубашки, ты вспоминаешь дурацкую лыбу бессовестного макнэ. Должно быть, окажись в такой ситуации, он бы тоже так улыбался. Разве что, чуть более соблазнительнее, как он иногда делает на камеру, будто специально мучая фанатов, не готовых к подобному стеклу. Он бы был более заботлив, но не менее страстен. Он бы гладил по щеке, прежде чем впиться в губы с отчаянным поцелуем, а в его теплых глазах плясали игривые чертики, а не жестокость. Он бы мог поднять Кенту на руки, а тот, в свою очередь, обвил его талию ногами, словно маленькая обезьянка. Он бы шептал “Хён” на ухо, нарочно дразня и глупо хихикая, когда рыжий на это не всерьез злился... Но сейчас этого всего не было. И никогда не будет. Донхан никогда не узнает об этих тайных и безумно глупых фантазиях. Хотел бы Такада, чтобы макнэ его приревновал, узнав о том, что сейчас происходит, но и об этом он тоже не узнает, как и никто другой - спасибо несчастному менеджеру, который наверняка уже убеждает охранника тира удалить с камер наблюдения записи за сегодня. За это Кенте правда было стыдно. -Погоди, - хриплым голосом произносит рыжеволосый и приподнимает лицо Ёнгука на уровень со своим. Японец пользуется этим небольшим перерывом, чтобы отдышаться, Ким нетерпеливо облизывает пересохшие губы. Для него это все игра. Может и Такаде свою придумать? Не будет ли это слишком? Хотя, как-то поздно уже о моральных принципах мозговать. Парень проводит пальцами по острой линии подбородка Ёнгука и запускает их в волосы на затылке, поглаживая. Последний раз он смотрит на лицо китайца, как-то печально и тоскливо, а затем прикрывает веки и игра берет свой старт. Кента притягивает Ёнгука за шею и вновь целует, на этот раз первым и уже не так поспешно, скорее с опаской, будто пытаясь заново его распробовать. Он держит его лицо двумя руками, отчаянно игнорируя слишком острые скулы под пальцами, и насилуя себя воспоминаниями о мягкости щек макнэ. Такада думает о его запахе, не похожем ни на чей другой, и действительно начинает казаться, что этот запах окутывает его, словно в кокон. Ёнгук снова проявляет свою настойчивость, но теперь она не кажется Кенте такой холодной, как раньше. Он фантазирует о больших шершавых ладонях, когда чувствует, как чьи-то пальцы проводят дорожку от груди к ремню его джинсов. Он подается навстречу, будучи уверенным, что виснет на той самой шее, от которой вечно не может отвести взгляд, особенно в дни, когда ее опоясывает чокер. Ёнгук, явно заметив, как неожиданно повысился уровень чувствительности японца, сосредотачивается на ручных ласках и попутно целует Такаду в ушко, а тот запрокидывает голову назад, шумно выдыхая, но не смея раскрыть глаз, иначе вся его жалкая иллюзия испарится. Он такой жалкий, что закусывает губу, представляя, как в его шею дышит 20-летний парень. Он жалкий, но ему сейчас так хорошо. Ему дурно от накативших эмоций и ощущений, голова идет кругом, но он хочет пребывать в этом состоянии вечно. К черту эту долбанную реальность, если в фантазии не приходится довольствоваться одними объятиями и фансервисными чмоками в щеку. Если бы не склонность Донхана к скиншипу, Кента бы совсем сошел с ума. Хотя, вряд ли его нынешнее состояние можно назвать адекватным. Такаде вечно мало. Он жалобно повторяет: “До, до, до…” (с кор. - “больше”), и Ёнгук ухмыляется, услышав в этом забавную отсылку к его песне, даже не догадываясь, что на самом деле это лишь первый слог имени, произнести которое полностью Кента себе никогда не позволит.