Любить нельзя расстаться

      Погружённая в свои мысли, в свою боль, граничущую с отчаянием, она не спеша шла по улице. В Париж снова пришла зима, и невинно-белые лёгкие хлопья снега медленно, но верно укутывали, словно в пуховое одеяло, бурлящий город. Холодный ветер отчаянно бросал в людей горстки снега, а те в ответ лишь прятали лица в большие шарфы и высоко поднятые воротники. Париж лениво погружался в зимние сумерки, но от снега и уже включившихся фонарей этого почти не было заметно.       Джоанна не замечала, как на слегка тронутых тушью ресницах таяли снежинки, сбегая по щекам, оставляя на коже мокрые следы. Или это были слёзы? Да это было совершенно не важно. Ветер окончательно растрепал уложенные в причёску золотистые с проседью локоны, распахнул незастёгнутое пальто, играя длинным шарфом, но она не чувствовала холода, медленно ступая по свежему снегу, направляясь вглубь парка, словно пытаясь уйти от воспоминаний, от чувств. От себя.       Почему она вот уже много лет мысленно возвращалась к Кристиану и своей любви — неистовой, безрассудной, одновременно счастливой и глубоко несчастной? Зачем она то и дело воскрешала в памяти всё до мелочей, до взглядов, до прикосновений? Неужели до сих пор любила? Не смирилась, не отпустила? Ждала? Джоанна искала в себе ответы, но тщетно. Как же ей хотелось просто забыть. Не изменить, а навсегда выбросить из головы. Знать, что всё это было, но продолжать жить, словно не было.       Кристиан был счастлив. С другой. А она? Она была за него искренне рада. Джоанна не научилась жить без него, но сумела стать ему другом — понимающим, заботливым, готовым на всё ради него. Этого ей было достаточно. Да и наведываясь из Нэшвилла в Париж пару раз в год на несколько дней, глупо было надеяться на что-то другое. Она давно разучилась мечтать, но так и не забыла, что значит любить Кристиана.       За спиной послышались быстрые шаги, но Джоанна их будто не слышала. Она смотрела на бледневший под ногами снег, такой чистый, искрившийся в свете фонарей, и отчаянно хотела себе такую же душу, не тронутую любовью, болью, разочарованием. В общем, душу, к которой никак не прикасался Кристиан. Ни жаркими объятиями, ни дурманящими поцелуями, ни обжигающими ласками, ни изменами и предательством.       — Джоанна!       Его голос… Она резко оглянулась, по привычке немного опустив голову, и встретилась взглядом с нежно-карими глазами, которые, как и раньше, смотрели на неё с нежностью. Джоанна почувствовала, как водоворот воспоминаний неистово закружил её в диком танце. Она не ощущала земли под ногами, а сердце заныло от тоски, которой неизменно сопровождались все встречи с Кристианом.       — Ты с ума сошла?! — он заботливо намотал на её шею вязаный шарф, до этого безвольно швыряемый ветром из стороны в сторону, и застегнул пальто на все пуговицы. — Ты же простудишься!       — Мне не холодно.       — Ты всегда так говорила. А через пару дней лежала пластом с высоченной температурой. Ну как можно так наплевательски относиться к себе любимой?       Джоанна благодарно улыбнулась, отмечая про себя, как всё же приятно, когда о тебе так заботятся. Тем более — если этим заботливым человеком вот уже четверть века был любимый Кри-Кри. Она, даже не пытаясь скрыть нахлынувшие чувства, погладила его по щеке, ощущая её тепло холодной ладонью:       — Спасибо, Кристиан. Мне приятно, что ты так обо мне беспокоишься.       — Как будто когда-то было по-другому, — проворчал, наигранно насупившись, он, сразу напомнив Джоанне двадцатилетнего мальчишку, которого она так безгранично любила. — И не называй меня Кристианом.       — Ты сменил имя? — рассмеялась Джоанна. — Как прикажете вас величать, месье?       — «Любимый Кри-Кри». Для тебя я навечно останусь им.       — Как скажешь.       Всё ещё улыбаясь, Джоанна взяла Кристиана под руку, призывая прогуляться. Тот с готовностью пошёл рядом. Они долго шли молча, вглядываясь в свет фонарей и уже сгустившуюся темноту там, куда он не проникал. Снег, казалось, повалил ещё гуще, ветер тоже разгулялся не на шутку, но их это не пугало. Они шли медленно, будто наслаждаясь стихией, обрушившейся на Париж. Но оба были так на неё похожи, что бояться было нечего. Стихия всегда сможет договориться с себе подобной.       — Как ты здесь оказался? — наконец нарушила затянувшееся молчание Джоанна.       — Хотел поговорить с тобой.       — Как ты узнал, что я здесь? Следил за мной?       — Скажешь тоже! Я слишком хорошо тебя знаю, Джоанна, чтобы не опускаться до слежки. Разве ты ещё не поняла, что мы чувствуем друг друга на уровне подсознания?       Это было истинной правдой. Они когда-то настолько жили друг другом, что, казалось, стали одним целым, и даже время и расстояние были не в состоянии разрушить это единение душ. Он наверняка чувствовал её слёзы, она — его боль. И только счастье они ощущали лишь находясь рядом.       — О чём ты хотел поговорить? — Джоанна хотела быстрее закончить с этим разговором, но в то же время скорая очередная разлука её пугала и причиняла боль.       — О нас.       Эти два слова беспощадно рвали на части сердце, ведь «нас» уже давно не было. К чему было ворошить прошлое, пытаясь связать его с настоящим, у которого однозначно не было будущего? Зачем эти нелепые разговоры, которые не приносили никакого облегчения, а лишь причиняли боль, которая казалась бесконечной? В отличие от их истории, в которой Кристиан сам давным-давно поставил жирную точку.       — Безумная тема для разговора, — Джоанна пыталась скрыть досаду, смешанную с тоской по прошлому. — И совершенно беспредметная. Так что давай о чём-нибудь другом.       О Фанни, или Клоэ, или Анжель, мысленно добавила она. Каждое из этих имён женщин Кристиана резало по живому, заставляя задыхаться от кома в горле, останавливая и без того давно разбитое вдребезги сердце. Джоанна всегда умело управляла эмоциями, поэтому и сейчас, надев маску равнодушия, открыто улыбнулась.       Кристиан остановился и рывком развернул её к себе. В его глазах застыла горькая, гнетущая тоска вперемешку с призрачной надеждой. Он смотрел в упор, упрямо отчеканив:       — Нет, мы поговорим о нас.       — Ты, как всегда, очень настойчив, — лицо Джоанны исказила усмешка, а в голосе слышался неприкрытый сарказм, ведь Кристиан всегда безропотно сдавался, едва на горизонте появлялось даже самое маленькое препятствие.       Она знала его так же хорошо, как себя, и сейчас видела, что в его душе бушевал ураган. Джоанне на мгновение показалось, что Кристиан, вспылив, уйдёт, быстро растворяясь в уже опустившихся на город сумерках. В воображении она уже нарисовала его стремительно удалявшийся силуэт, а она смотрела ему в спину сквозь пелену застилающих глаза непрошеных слёз. Но вместо этого Кристиан вплотную приблизился к ней и крепко прижал к себе, не оставляя ни единого шанса на побег, мысль о котором была первой, пришедшей в голову Джоанны, едва она оказалась в жарких объятиях. Она неотрывно смотрела на пожар в его глазах, потом скользнула взглядом по приоткрытым губам, которых так хотелось коснуться поцелуем. Этот взор был для Кристиана красноречивее любых слов. Он приблизился к Джоанне, обжигая дыханием холодную, влажную от снега кожу.       — Я люблю тебя, — он несмело коснулся губами влажных уст и снова отстранился. — Я всё ещё тебя люблю. Сильнее, чем двадцать пять лет назад.       От неожиданности и безумия этого признания Джоанна забыла, как дышать. Она хватала ртом морозный воздух, чувствуя, как сердце в груди то неистово билось, то замирало от счастья. Они надолго застыли, даря друг другу поцелуй, который казался обоим живой водой, утоляющей томительную жажду. Их кутал в свои объятия снег, но Джоанна готова была поклясться, что, закрыв глаза и наслаждаясь близостью любимого мужчины, слышала звонкий щебет птиц, ощущала сладковато-пьянящий запах сирени, принесённый лёгким весенним ветерком, и тепло солнечных лучей на лице.       Джоанна больше не сдерживала слёз, соль которых примешалась к сладости губ Кристиана.       — Что случилось? — он обеспокоенно взглянул на неё, но она лишь улыбнулась и спрятала лицо в его шарф, густо усыпанный снегом. — Прости меня, Джоанна. Прости, что так и не научился жить без тебя.       Она только плотнее прижалась к нему, словно говоря, что и её жизнь, стоявшая на паузе, продолжилась только сейчас, посреди зимнего безумия накрывшей Париж стихии.