Глупые и ненужные

Осознание накатило на Ваню только на баттле. Серьезно, целый год, пока Гнойный хайпил на Мироне, Рудбой не смотрел его баттлы, не интересовался творчеством и был максимально далек от этой тусовки. В этом году, если честно, было совсем не до того. А подозрения закрались к нему, когда Мирон и Гнойный уже стояли в кругу, а Саня успокаивал толпу и переговаривал с операторами. Неуловимо знакомая нервная усмешка на тонких губах, густые брови, смешная неровная челка… Почему-то первой в голову забралась нелепая мысль о том, что все эти годы Слава не менял парикмахера. Слава, конечно, Слава. Слишком далекий август 2009, Одесса, Слава, который целый год копил на поездку на море с девушкой, бросившей его за месяц до назначенной даты. И Ваня, который планировал это путешествие с лучшим другом не меньше полугода. Друг слился за несколько недель, а мама почему-то уговорила не отменять бронь на квартиру в центре Одессы, ведь такая возможность пропадает… Жаркий душный город, теплое море и двое обиженных брошенных совсем еще пацанов, чувствующих себя глупыми и ненужными всему миру. Они не могли не найти друг друга в толпе таких же приезжих, не могли не разговориться, сидя на обжигающем песке в середине дня, под палящим южным солнцем. Стыдные, еще подростковые воспоминания накатили на Рудбоя прямо посреди толпы Версуса и Слова, на одном из самых важных баттлов года. И Евстигнеев уже почти не слушал раунды Мирона, не обращал внимания на стоящего рядом Марка, не осознавал, что сейчас его друг сливал баттл всухую. Он смотрел на взмыленного яростного Гнойного, а видел Славку, своего Славку, совсем еще подростка, ужасно смешливого и скромного. Который так боялся своей внезапной тяги к парню, так робко первый раз сам целовал Ваню, и так бойко в последствии отдавался ему же. Евстигнеев видел, что Гнойный тоже узнал его. Он смотрел из-за плеча Мирона ласково и устало, и на душе у Вани становилось иррационально хорошо и спокойно. Возможно, он скучал по таким вот взглядам только на него. Теплым. После баттла Ваня честно не собирался общаться с Гнойным. Он хлопнул по плечу Мирона, потянул немного на себя, чтобы не совсем потеряться в толпе, пытаясь избежать навязчивого чужого внимания. И уловил просящий взгляд Славы, когда тот отвернулся на секунду от друзей и посмотрел прямо на него. Ваня опустил глаза. О чем им говорить? Через несколько минут они втроем стояли в каком-то темном углу клуба, Мирон неверяще усмехался, проводя руками по лысой голове, и немного хрипловато обсуждал с Марком, к кому поедут. Потому что им определенно надо было наебениться. Всем им. Из-за спины Федорова Рудбой заметил проталкивающегося к ним Гнойного и, как можно выразительнее смотря ему в глаза, помотал головой, пытаясь сказать «не сейчас». Но Слава не остановился, поэтому Ваня еще раз хлопнул Мирона по плечу и сказал, что сейчас вернется, а сам ушел в сторону, кивая Карелину, чтобы следовал за ним. Когда они оказались друг напротив друга, у Евстигнеева на секунду перехватило дыхание, потому что вот он, такой знакомый Славка… Шальные радостные глаза, легкая улыбка, и волосы влажные, как будто минут пятнадцать назад вылез из морской воды и уже немного обсох под полуденным солнцем. Но Ваня моргнул несколько раз, откидывая образы, и посмотрел на Славу раздраженно: — Ну? Чего тебе? — слова сорвались сами, без приветствия или хотя бы притворной радости и вежливости. Слава посмотрел в ответ чуть растерянно. — Да ничего... Просто обрадовался, тебя увидев, — он неуверенно пожал плечами. Все такой же немного нескладный, слишком вымахавший подросток. — Ты так и не нашел меня. Ну, тогда. А обещал. — Слав… — на выдохе сказал Евстигнеев, намного мягче и как-то устало. — Сейчас так не до этого. Ни мне, ни тебе. Ты вообще только что баттл года выиграл. Поздравляю, кстати. Карелин отмахнулся от поздравлений и недовольно поджал губы. — Мне — очень даже «до этого». Но ладно, как скажешь, тебе, наверное, братишку утешать надо, — слова с языка Гнойного срывались злые, но говорил он печально и тихо. Звучало странно и надрывно. — Может, встретимся завтра? Глядя на безмолвную надежду в глазах Славы, Ваня не смог отказать ему, и поэтому обреченно кивнул. Ему нечего было сказать Карелину, но если тот хотел увидеться… Что ж. — Дай свой номер, я напишу тебе, — оживился Слава и достал собственный телефон. Рудбой без энтузиазма продиктовал заученные наизусть цифры, и только добавил: — Только не слишком рано, ага? — Конечно. Помню, ты тот еще любитель поспать, — кивнул Карелин, и Ваня еле заметно поморщился. Странно, когда люди помнили о тебе такие факты после стольких лет. Странно, что ты, возможно, тоже кое-что помнил. Ранние подъемы после бессонных ночей, черный чай без сахара в любую жару и жесткая вареная кукуруза… Ваня кивнул на прощание и молча ушел. *** Всю ночь они втроем планомерно пили на ваниной кухне, а точнее напивались. Федоров ничего не говорил о баттле, усмехался легко и весело, опрокидывая в себе очередную стопку коньяка, и Ваню это немного пугало. Они с Маркулом как могли старались немного образумить друга, но тот не выглядел упитым вусмерть или невменяемым, поэтому отобрать бутылку они не могли, и только следили, чтобы он закусывал. Они то что-то тихо обсуждали, то просто молча пили. В пять утра на улице окончательно рассвело, а Ваня провалился в пьяную дрему. Проснулся в начале девятого от того, что в телеграм упало сообщение с незнакомого номера. Это Слава. Давай в час в макдонпльдсе возле московского влкзала 8:13 Выглядело не очень убедительно, но Евстигнеев решил не спорить, отбив короткое «ок». Отчаянно зевая, он поднял глаза от экрана и наткнулся на пристальный взгляд Мирона. Марк спал в неудобной позе на узком кухонном диванчике, а Федоров сидел ровно и немного напряженно, в упор смотря на Ваню. Рудбой вопросительно дернул подбородком и попытался размять затекшее плечо. — Кто пишет? — коротко спросил Мирон. — Неважно. — Это же Славка, да? — вопрос прозвучал не зло и не раздраженно, а как-то… печально? Ваня приподнял бровь. — Мне показалось, на баттле он на тебя смотрел. Как будто вы знакомы. И после рядом с нами мелькал. Евстигнеев слегка поморщился, как от зубной боли, и потер до цветных кругов пекущие глаза пальцами. — Тебе не обязательно мне объяснять, — медленно сказал Федоров. — Просто волнуюсь за своего бро. Ну, и может немного за Гнойного. Рудбой грустно усмехнулся и покачал головой: — Да не о чем беспокоиться. А Слава… Я как-нибудь потом обязательно расскажу. Мирон молча кивнул и с улыбкой посмотрел на Марка. Во сне тот улыбался и выглядел совсем юно. Возможно, именно таким его когда-то встретил Федоров в Лондоне. Молодым и беззаботным, неуловимо радостным. Ваня усмехнулся и почему-то вдруг подумал, что теперь все будет хорошо. У всех них. Странная мысль. Смотря на спящего друга, Рудбой с сожалением понимал, что у него самого сна теперь ни в одном глазу, несмотря на тяжелую пьяную голову. Нет ничего отвратительнее, чем просыпаться, все еще чувствуя алкоголь в крови. Мирон выглядел самым бодрым и трезвым, его выдавали только глубокие круги под глазами. Совсем как у Славы на баттле. Рудбой резко поднялся и стал убирать на столе. Вопросительно глянув на Мирона, забрал последнюю полупустую бутылку и поставил в холодильник, достав вместо нее коробку яиц. В конце концов, для него лучшего лекарства от похмелья, чем яичница, еще не изобрели. *** На Московском он оказался почти за полчаса до назначенного времени. Евстигнеев был в странном состоянии, когда из-за смеси недосыпа и алкоголя не можешь спокойно сидеть, дергаешься и спешишь. К тому же он и забыл, насколько выигрывает во времени метро перед машиной, вечно стоящей в пробке. В маке как всегда было людно, но взгляд быстро выцепил фигуру в красной толстовке. Надо же, даже не переоделся. Ваня успел дважды принять душ, пытаясь согнать сон и остатки опьянения, перетащить все еще спящего Марика на собственную кровать и выгнать Мирона домой, спать. Подойдя к Славе, Рудбой понял, что тот дремал, сидя за столом и держа в руках картонный стаканчик. Скорее всего, с дерьмовым маковским кофе. Ваня легко коснулся его плеча, и Карелин вздрогнул, резко просыпаясь. Растерянность быстро сменилась радостью на лице Гнойного, когда он узнал Ваню. Он широко улыбнулся и кивнул: — Доброе утро! — Да уж день, — пожал плечами Ваня. — Ты дома вообще был? — Да мы с пацанами всю ночь тут недалеко тусили, ну я и подумал, нахуя туда-сюда мотаться, — беззаботно пожал плечами Славка. — То есть ты спал в маке? — переспросил Рудбой. — Ну типа да. Но я не собирался спать, я вообще в интернете залипал, но потом телефон совсем разрядился, только тебе успел написать, — в доказательство Слава помахал мобильным с темным экраном. — Это ж вокзальный мак, они привыкли, что тут иногда ночи коротают. Да и я кофе взял, не могли же они меня выгнать. — Да уж, слава лояльным маковским работникам, — задумчиво протянул Ваня, присаживаясь на стул напротив. Слава удивленно округлил глаза: — Ты что, тут сидеть собрался? Я тебе вообще хотел классную булочную показать, просто она во дворике там, так что подумал, что лучше вместе пойдем… — Рудбою резануло слух уже совсем по-питерски звучащее «булочная». А когда-то давно Славу так веселило ванино произношение. — Слав, зачем? — спросил он, не вставая и наблюдая за тем, как копошился Карелин, проверяя что-то в карманах. — О чем нам спустя восемь лет говорить? Гнойный покачал головой и поднялся из-за неудобного столика. — Пойдем, Вань. И Ваня послушно встал следом. *** Всю дорогу шли молча. Слава широко зевал и стрелял взглядом на подавленного Рудбоя. Тот просто вспоминал. У Славы был снят номер в страшном советском пансионате, а у Вани — целая однокомнатная квартира с кроватью и диваном, страшно запущенная и тесная, зато в центре. Они встретились на второй ванин день у моря, а уже через три дня Слава ночевал с ним. Он пинался во сне, лез обниматься горячими руками, когда и так нечем было дышать, и будил по утрам рано, в независимости от того, когда они легли. Но за несмелые теплые поцелуи и неожиданно вкусный растворимый кофе Евстигнеев прощал ему все. Они сидели на полуразрушенном балкончике, свесив ноги между проржавевших прутьев перил, ели славины сырники и пили горячий кофе. Ваня уже тогда смолил целыми днями, и даже научил курить Славу. Возможно, рвение последнего объяснялось тем, что начинали они с цыганочки, плавно перетекающей в обычные поцелуи. Славины губы на вкус были как морская вода и спелые персики, которыми он объедался целыми днями, неаккуратно утирая с лица липкий сок. А Ванины… Наверное, как сигареты. Как и сейчас. Резко дернув простую пластиковую дверь, Слава пропустил Ваню вперед. Булочная выглядела как старая столовая с когда-то белым кафелем и мутными стеклянными столиками, но пахло выпечкой тут невероятно. Слава набрал сразу четыре булочки с разными начинками, а Ваня, по его же совету, взял с персиками. Чай им налили в бумажные стаканчики, и дали прямо так, не вынимая пакетики. Они сели за столик в самом углу, Слава быстро, но аккуратно (как раньше), съел первую булочку, запивая ее горячим чаем маленькими глотками (как раньше). Ваня сидел, не прикасаясь к еде, и смотрел на него. — Ты знал, что это я? — немного напряженно спросил он. — Ваня из Одессы и Охра на бэках у Оксимирона? — Нет, — удивился Слава, откладывая булочку. — Конечно, нет. Тогда бы я написал тебе, очевидно. — Хорошо, — кивнул Рудбой, помешивая чай ненужной деревянной палочкой. Он даже не брал сахар. — Я тоже только вчера тебя узнал. И никому не скажу. Ну, то есть, бля, про отношения с парнем. Типа… Зашкварно. По мне же эта хуйня тоже ударит. Если ты об этом волновался. Слава посмотрел на него потеряно и удивленно. Потом пожал плечами и помотал головой. — Я… Даже и не думал об этом. Не думал, что ты сможешь так поступить, — он смотрел на свои руки, отрывая от булочки узкие полоски теста и раскладывая их на бумажной одноразовой тарелке. — Просто хотел спросить, почему ты не нашел меня. Думал, что ты забыл фамилию... Я сам искал потом в интернете, но мало ли Иванов Игоревичей… Да кто, блядь, вообще представляется по отчеству? Он поднял на Ваню взгляд отчаянный и как будто раздраженный. Рудбою стало неловко, и он отвел взгляд. — Еще думал, что сам виноват, я же тебе фамилию не свою сказал, — Ваня удивленно приподнял бровь. — Ну да, типа, когда мы знакомились, мне чего-то стремно стало, хуй пойми, что за пацан… И назвал фамилию дяди. Я так-то по паспорту Машнов. Но я когда приехал и вышел на работу, к интернету, сразу везде поменял! Даже представлялся так везде потом. До сих пор. Евстигнеев закатил глаза. Да уж, они стоили друг друга. Тогда Слава уезжал на три дня раньше. Уходил почти среди ночи, потому что дурацкий поезд на Питер отправлялся в пять утра. Ту ночь они не спали, сидя на балконе, но Ваня уже совсем засыпал, поэтому Карелин тогда крепко поцеловал его на прощание и решительно вышел из квартиры с одной спортивной сумкой наперевес. — Ты хотя бы искал? — прямо спросил Славка. — Да нет, — тихо и неловко ответил Ваня. Вот так, под чистым и грустным взглядом Славы, который, кажется, вообще не изменился за эти восемь лет, ему стало совсем стыдно. Он действительно титаническими усилиями заставил себя не искать ничего в интернете, даже на два месяца снес аккаунт вк, с головой погрузился в новое увлечение фотосъемкой, познакомился с Лехой, с Аней, сменил факультет… Почти забыл. Почти убедил себя, что им обоим не нужны эти яркие, но короткие летние отношения. Те первые неловкие чувства, которые выросли под душным южным солнцем, окропленные теплой морской водой и персиковым соком, не выжили бы в суровой питерской реальности. Не имели права выжить. — Нам обоим это было не нужно. — Круто ты решил за меня, — зло хмыкнул Слава, неловко взмахнув руками, и, не зная, что с ними делать, взял еще одну булочку. Долго рассматривал персиковую начинку, потом откусил сразу половину. Ваня молчал. В промозглом питерском августовском дне он очень четко ощущал морской запах йода и горячий ветер, который приносил песок в лицо, но не дарил облегчения. Вспоминал смешные красные славкины плавки и капельки воды на загорелой коже, к которым так хотелось прикоснуться губами. Как Слава жарил мелкую свежую рыбешку, купленную на большом рынке, и это было вкуснее всех ресторанов с дорогими морепродуктами. Вспоминал, как со смехом снимал тонкую обгоревшую кожицу с чужих плеч, целуя пекущие места. И как один раз они провели всю ночь на почти пустом пляже, распивая вино из картонного пакета и ловя отражение Луны в морской глади. — А я же потом приезжал в ту же квартиру. Года через четыре. Они ремонт наконец сделали. А балкон все так же раздолбанный. Хотя сейчас уже может и… — Слава замолк, смотря вниз. — Ты не жалеешь, что мы не попытались? — Да нет, — сказал Ваня хрипло и едва слышно. Прокашлялся и повторил: — Нет. — Что же, нет так нет, — кивнул Слава и поднял голову. На его лице играла легкая улыбка. Ваня вдруг понял, что Карелин на самом деле изменился. Лицо стало шире и как-то заострилось, голос звучал чуть грубее, а над губой пробивалась щетина, которой тогда не было и в помине. — Жаль, потому что я жалел. Он поднялся, и, положив руки в карманы, кивнул на прощание. Ваня дернулся и не удержался, резко спросил: — Ты думаешь, что-то получилось бы? Если бы я нашел. Если бы мы попытались. — вопрос был злой и жестокий. — Не знаю, — честно пожал плечами Слава. — Наверное, нет. Но мы не пытались. И Карелин просто развернулся и ушел. Ваня просидел в булочной еще минут десять. Медленно доел булочку, которая оказалось действительно очень вкусной, допил остывший чай, покрывшийся мерзкой пленкой. Подумал о том, что надо купить Марку пива и пожрать, потому что он, скорее всего, проснулся и ему хуево. Выходя из кафе, Ваня в последний раз мотнул головой, отгоняя воспоминания. Глупые и ненужные воспоминания.